«Я отвезу вас к далангу, – сиял Раси, – вы должны знать, это такие знаменитые индонезийские мастера кукол». Он явно был рад видеть меня снова в Бандунге: «Сегодня в городе будет нечто очень важное»,

Он провез меня на своем мотороллере через районы города, о существовании которых я даже не подозревал, через районы, заполненные традиционными яванскими домами‑кампонгами, которые напоминали крошечные храмы с черепичными крышами, только очень бедные. Мы уехали от величественных голландских особняков и офисных зданий. Люди были заметно бедны, однако вели себя с большим достоинством. Они носили поношенные но чистые саронги из батика, яркие цветные рубашки и широкополые соломенные шляпы. Всюду, где бы мы ни проезжали, нас встречали улыбки и смех. Когда мы остановились, ко мне подбежали дети и стали щупать ткань моих джинсов. Одна маленькая девочка прикрепила благоухающий цветок к моим волосам.

Мы оставили мотороллер на тротуаре у театра, где собралось несколько сотен человек, одни стояли, другие сидели на складных стульчиках. Ночь была ясной и безоблачной. Хотя мы находились в самом центре Бандунга, тут не было никаких уличных фонарей, поэтому звезды отражались в наших глазах. Воздух был наполнен запахами горящих ароматических палочек, арахиса и гвоздики.

Раси исчез в толпе и вскоре вернулся с молодым человеком, которого я видел тогда в кафе. Они предложили мне чай, небольшие пирожки и сате, крошечные кусочки мяса жареного в арахисоом масле. Вероятно, я заметно колебался насчет последнего, потому что одна из женщин, показав на маленький костер, засмеялась: «Очень свежее мясо, только что приготовленное».

Затем заиграла музыка – неиссякаемо волшебные звуки гамалонга, инструмента изображающего храмовые колокольчики.

«Даланг сам играет на всех инструментах, – прошептал Раси. – Он управляет всеми мароионетками и говорит их голосами. Мы будем переводить вам».

Это было замечательное представление, в котором сплелись старинные легенды и современные события. Позднее я узнал, что даланг, подобно шаману, во время представления находится в трансе. У него было более сотни марионеток и за каждую он говорил другим голосом. Это была ночь, которую я никогда не забуду и которая повлияла на мою жизнь.

После завершения классического набора из текстов Рамаяны, даланг вывел марионетку Ричарда Никсона с характерным длинным носом и слабым подбородком. Американский президент был одет в звездно‑полосатый цилиндр и фрак с длинными фалдами, подобно дяде Сэму. Его сопровождала еще одна кукла в костюме‑тройке в тонкую полоску. Вторая марионетка держала в руке ведро, на котором были нарисованы знаки доллара. Второй рукой она угодливо махала американским флагом над головой Никсона на манер опахала.

Позади них появились карты Ближнего и Дальнего Востока, различные страны были подвешены на крючках на соответствующих местах. Никосн подбежал к карте, сорвал Вьетнам с его крючка и засунул в рот. Он что‑то кричал, мне перевели это как: «Горький! Мусор! Нам он больше не нужен!». Затем он бросил его в ведро и стал делать то же самое с другими странами.

Я был удивлен, однако, заметив, что он не трогает страны‑домино Юго‑Восточной Азии, а занялся ближневосточными – Палестиной, Кувейтом, Саудовской Аравией, Ираком, Сирией и Ираном. Затем он повернулся к Пакистану и Афганистану. Каждый раз кукла Никсона изрыгала брань в адрес страны, бросаемой в ведро, и всякий раз она была антиисламской: «мусульманские собаки», «чудовища Мухаммеда», «исламские дьяволы».

Толпа заволновалась, напряжение повышалось с каждой новой страной, отправляемой в ведро. Казалось, они разрываются между приступами смеха, шока и гнева. Время от времени, я чувствовал, им обидны слова кукольника. Я почувствовал страх, я выделялся в этой толпе своим ростоми боялся, что они направят свой гнев на меня. Тогда Никсон сказал кое‑что, что заставило мои волосы зашевелиться, когда Раси перевел мне его слова.

«Отдайте это Всемирному банку. Посмотрим, смогут ли они сделать для нас немного денег из Индонезии». Он сорвал Индонезию с крючка и стал медленно опускать ее в ведро, но в этом момент еще одна марионетка выпрыгнула из тени. Эта кукла представляла индонезийца в шелковой рубашке и слаксах хаки с четко отпечатанным именем.

«Популярный политик Бандунга», – объяснил Раси.

Эта марионетка буквально ворвалась между Никсоном и Человеком с ведром и схватила президента за руку.

«Остановитесь! – закричала кукла. – Индонезия – суверенная страна!».

Толпа взорвалась аплодисментами. Тогда Человек с ведром поднял свой флаг и ударил им, как копьем индонезийца, который задергался и очень картинно умер. Публика заорала, закричала, зашикала, стала потрясать кулаками. Никсон и Человек с ведром стояли на своем месте и смотрели на нас. Затем они поклонились и покинули сцену.

«Мне кажется, мне лучше уйти», – сказал я Раси.

Он обнял меня за плечи, защищая. «Все нормально, – сказал он. – Никто ничего не имеет против вас лично». Я был не настолько уверен.

Позднее мы все подались в кафе. Раси и другие уверяли меня, что они ничего не знали о предстоящем номере с Никсоном и Всемирным банком. «Вы никогда не знаете, чего ожидать от кукольника», – заметил один из молодых людей.

Я громко осведомился, не было ли это устроено в мою честь. Кто‑то засмеялся и сказал, что у меня слишком большое самомнение. «Типичное для американцев», – добавил он, дружески похлопав меня по спине.

«Индонезийцы очень чувствительны к политике, – заметил человек, сидящий рядом со мной в кресле. – Разве американцы не ходят на шоу, подобные этим?»

Красивая женщина с университетским английским, сидевшая за столом напротив меня, спросила: «Но вы ведь действительно работаете на Всемирный банк, не так ли?»

Я сказал ей, что работаю сейчас на Азиатский Банк Развития и USAID.

«Разве это не то же самое? – Она не ждала ответа. – Разве не это показывали в сегодняшней пьесе? Разве ваше правительство не рассматривает Индонезию лишь как гроздь…». Она стала подыскивать слово.

«Винограда», – подсказал один и ее друзей.

«Точно. Гроздь винограда. У вас есть возможность привередничать. Сохранить Англию. Съесть Китай. И выбросить Индонезию».

«После того, как вы заберете всю нашу нефть», – добавила другая женщина.

Я пробовал защищаться, но это было мне не по силам. Мне хотелось гордиться тем, что я посетил в эту часть города и анти‑американское представление, которое могло стать опасным лично для меня. Я хотел, чтобы они оценили мою отвагу, и знали, что я единственный из моей команды потрудился изучить бахаса и интересуюсь их культурой, чтобы они заметили, что я был единственным иностранцем на представлении. Но я решил, что будет более разумно не подымать эту тему. Вместо этого я решил перевести беседу на другое. Я спросил их, как они думают, почему даланг перешел после Вьетнама к мусульманским странам.

Мне ответили со смехом на хорошем английском: «Потому что в этом состоит весь план».

«Вьетнам – лишь отвлекающий маневр, – вставил один из мужчин, – как Голландия для нацистов. Ступенька».

«Настоящая цель, – продолжила женщина, – мусульманский мир».

Я не мог оствить это без ответа. «Позвольте, – запротестовал я, – вы же не считаете Соединенные Штаты антиисламской страной?»

«Разве нет? – спросила она. – С каких это пор? Вам надо почитать одного из ваших же историков, британца по имеи Тойнби. В конйце пятидесятых он предсказывал, что настоящая война в следующем столетии развернется не между коммунистами и капиталистами, а между христианами и мусульманами».

«Арнольд Тойнби сказал это?», – я был ошеломлен.

«Да. Прочитайте „Цивилизацию перед судом истории" и „Мир и Запад".

«Но откуда взяться такой вражде между мусульманами и христианами?» – спросил я.

Они обменялись взглядами через стол. Казалось, они с трудом верили, что я задал такой глупый вопрос.

«Потому что, – она стала выговаривать слова медленно, как будто обращаясь к кому‑то очень непонятливому или плохо слышашему, – Запад, в особенности, его лидер США, намерен взять под свой контроль весь мир и стать самой большой империей в истории. Он уже очень близок к успеху.

Сейчас на его пути стоит Советский Союз, но Советскому Союзу не устоять. Тойнби должен был видеть это. У них нет никакой религии, никакой веры, ничего сущного, стоящего за их идеологией. История показала, что вера – это душа, вера во власть, высшую над человеческой – есть квинтэссенция. У нас, у мусульман это есть. У нас этого даже больше, чем у кого‑либо еще в мире, даже больше, чем у христиан. Так что мы ждем. Мы становимся сильными».

«И мы дождемся своего часа, – вмешался один из мужчин. – И тогда ударим, подобно змее».

«Какая ужасная мысль! – Я едва сдерживался. – Что же мы можем сделать, чтобы изменить это?»

Женщина с хорошим английским посмотрела мне прямо в глаза: «Перестаньте быть такими жадными, – ответила она, – и такими эгоистичными. Поймите, что в мире есть еще кое‑что, кроме ваших огромных зданий и складов. Люди голодают, а вы думаете лишь о бензине для своих автомобилей. Младенцы умирают от жажды, а вы листаете модные журналы в поисках последних моделей. Страны, подобные нашей, утопают в нищете, но вы даже не слышите наших криков о помощи. Вы затыкаете уши, когда вам говорят подобные вещи. Вы клеите ярлыки радикалов и коммунистов. Вы должны открыть свои сердца бедным и растоптанным, вместо того, чтобы тащить их в нищету и рабство. У вас не так много осталось времени. Если вы не изменитесь, вы обречены».

Несколько дней спустя популярный политик Бандунга, марионетка которого противостояла Никсону и была пронзена Человеком с ведром, был сбит насмерть машиной, которая скрылась с места происшествия.