Феодализм и капитализм сравнение: Страница не найдена

Содержание

Феодализм, капитализм и информационное общество

Предыдущая глава

Изменения условий развития и представлений о социальном статусе происходят в пользу вновь возникающих классов за счет всех остальных. Чтобы как следует разобраться в социальных последствиях нынешнего перехода от капитализма к информационному обществу, наверное, было бы полезно обратиться к обстоятельствам предыдущего сдвига от феодализма к капитализму и сравнить механизм перераспределения власти тогда с тем, что происходит сейчас. Мы обнаружим такое количество параллелей на самых разных уровнях, что не останется ничего другого, как признать, что происходящее сегодня есть не что иное, как подлинное изменение парадигмы примерно такого же масштаба.

Для иллюстрации повторяющихся механизмов исторического развития можно использовать картографию, а именно мобилистическую диаграмму (см. Рис. 2.1).

Рисунок 2.1. Диаграмма мобилистической силы

Вдохновляясь идеями философов XIX века Фридриха Ницше и Чарльза Дарвина, а равно и их последователей веком позже, Жиля Делёза и Мишеля Фуко, в качестве отправной точки для рассуждений будем считать, что бытие есть непрерывный конфликт множества разнонаправленных сил, которые, находясь в постоянной оппозиции, взаимно влияют и тем самым предопределяют друг друга. При этом важны не столько сами эти силы, сколько напряжение, возникающее в результате их взаимодействия, и то, каким образом их влияние на другие силы поддерживается или устраняется, а также вечная как Вселенная, их борьба. Взаимодействие, конфронтация и коммуникация — вот ключевые понятия этой концепции.

В рамках мобилистической диаграммы можно дополнить двухмерную модель экзистенциального конфликта Ницше-Дарвина третьим измерением, включив в рассмотрение ось времени, что позволит в любой момент обозначить причину конфликта. Речь идет о некой «предполагаемой» точке, которую можно идентифицировать с той степенью погрешности, с которой мы осознаем, что сами, как наблюдатели, находимся в постоянном движении (поскольку даже в роли наблюдателей мы представляем такую же силу, как и все прочие силы в пространстве и времени). Это конфликт по поводу власти. Чем ближе к указанной точке находятся взаимодействующие и/или противодействующие силы, тем больше власти стоит на кону.

«Центральная» точка диаграммы — не только предмет конфликта, но и некая главная ценность общества в данный момент, определяющая черта парадигмы. Мы можем назвать эту ценность «религией» эпохи, или, точнее, аксиомой времени. Другими словами, основной концепцией данной эпохи о структуре бытия, такой взгляд на мир, который повсеместно принят и потому социально функционален. Наличие такой гипотезы дает возможность ориентироваться в мире и понимать, что в нем происходит. Поскольку заинтересованные стороны, в особенности, правящие классы, всегда затрачивают огромные ресурсы на то, чтобы придать этой гипотезе вид «вечной истины», хотя она является только предположением, которое становится весьма существенным. Когда же выясняется, что «вечная» истина не является таковой, кажется, что земля уходит из-под ног и мы оказываемся в безвоздушном пространстве. Расхожая фраза «я знаю немного, но есть одно, что я знаю наверняка» — удачный пример нашего восприятия действительности. Мы готовы признать, что наше знание ограничено, но считаем необходимым хоть что-то знать наверняка, чтобы ориентироваться в жизни.

В рамках мобилистической диаграммы власть — это некий подвижный феномен без внутренней ценности (нейтральное понятие). Власть мигрирует, захватывается и отдается во всех направлениях. Любая идентичность возникает только относительно других. Все определения должны постоянно перепроверяться при изменении обстоятельств. Что это такое? Какая сила действует на самом деле? Можно ли рассматривать каждую из них в отдельности, невзирая на то, что они постоянно перетекают одна в другую? Как посторонние наблюдатели мы видим только лихорадочную борьбу за власть, контроль над другими за право утверждать и владеть, и все это сопровождается вопросами «какой ценой?» и «за чей счет?».

Отношения между силами, их взаимодействие — суть вопроса. Господин не может существовать независимо от раба, так же, как и раб не может существовать отдельно от господина. Каждый зависит от другого. Покорность раба делает господина господином, и оба вовлечены в вечную борьбу за признание, которое, по мнению Г. В. Ф. Гегеля, другого великого философа XIX века, является двигателем всего исторического процесса. По Гегелю, именно желание получить признание других людей служило причиной борьбы за власть еще в ранних социальных группах, ставших основой последующего деления человечества на классы. Эта борьба продолжает неистовствовать, поддерживая общество в состоянии постоянного движения, пока разные группы людей полагают, что их признание недостаточно, и, соответственно, уверены, что заслуживают более высокого общественного статуса.

Изменение духа времени наступает тогда, когда то, что считалось незыблемым, смещается и претерпевает качественное переопределение. Не будет преувеличением сравнить такой сдвиг с социальным землетрясением. Все факторы на арене борьбы подвергаются фундаментальным изменениям в силу того, что их источник, константа, благодаря которой они существуют, внезапно пришла в движение. Последствия таковы, что действующие лица этой драмы более не Уверены в том, что они хоть что-то знают наверняка. Все в движении. Часть актеров застывают в своих прежних исторических ролях там, где еще недавно находился центр. Новые актеры выходят на сцену и немедленно развязывают новую битву вокруг новой ценности — точки, которую сместилась «вечная истина» нового времени. Когда буря стихает, прежние герои вынуждены находить для себя другие, менее впечатляющие роли.

Внезапное смещение центра бытия, разумеется, сопровождается сильнейшим сопротивлением со стороны тех, чьи позиции подвергаются угрозе. Едва только люди, да и целые классы вдруг осознают, что некая постоянная, на основе которой были построены их жизни, и которая до сих пор представляла собой фундамент их идентичности, пришла в движение, они обычно реагируют в форме полного отрицания: Этого не может быть! Через некоторое время, когда произошедшие изменения уже нельзя отрицать, реакция людей выражается либо в уходе от действительности, либо в агрессивной оппозиции переменам: Это не должно было произойти! Все это усугубляется тем, что прежние властные структуры, на которые до сих пор возлагались большие надежды, тоже имеют смутное представление о происходящем. Наглядным примером может служить разрушительная борьба, переживаемая Западным миром со времени перехода от феодализма к капитализму относительно понятия Бога и его неизбежной смерти. С каждым разрушенным учеными ментальным барьером в нашем мировоззрении, с каждой преодоленной границей понимания стараниями своей многочисленной, хотя и постепенно уменьшающейся паствы Бог тут же отодвигался еще на один шаг в Неизведанное. Живший поначалу за небесным сводом, Он был «передвинут» за пределы Солнечной системы, потом за пределы звезд, пока наконец не был водружен над временем и пространством вообще. Несмотря на все усилия, Ему удалось выжить. Аксиомы, связанные с устаревшими парадигмами, зачастую весьма упорно цепляются за жизнь, в особенности среди маргинальных групп.

Многие люди просто не понимают, что идея Бога возникла в иной, отличной от сегодняшней, парадигме, с целью, специфичной именно для того времени: для создания преимуществ одним группам людей за счет других. В феодальном обществе Бог, в мобилистических терминах, был предполагаемой константой бытия, чье существование было непреложной истиной. Всякие попытки слегка поколебать поверхность этой константы карались смертью. При переходе к капитализму прочная структура, поддерживающая понятие Бога, разрушилась. А когда главная ценность начала сдвигаться с места, все прочие основы существования, ранее казавшиеся незыблемыми, последовали за ней. Величие Бога стало относительным, и оказалось возможным ставить под сомнение даже само его существование. Христианский мир впал в пучину сомнений по поводу своей легитимности из которой он так и не выбрался. То, что мы сегодня называем призраками и демонами, когда-то имело реальное влияние на жизни людей. И это не вопрос теологического спора или очевидной слабости доказательств существования Бога, это вопрос власти. Власть монархий и Церкви покоилась на существовании чего-то, названного Богом. Предполагалось, что Бог будет константой и ни при каких условиях не может быть поставлен под сомнение. Если бы сомнения по этому поводу могли возникнуть, вся структура власти оказалась бы под угрозой.

Как результат упорного отрицания любых сдвигов центральной ценности бытия и нежелания подчиниться требованиям религии атеизм получил статус новой аксиомы и стал эффективным инструментом противодействия буржуазии при захвате власти. Это проиллюстрировано одним из самых блестящих общественных экспериментов капиталистической парадигмы: коммунистическим проектом. Коммунизм стал перевернутой формой христианства, выражением древней мечты о рае на Земле, весьма типичной для своего времени. Коммунистическая вера была следствием идеи общественного совершенствования посредством человеческого, а не божественного вмешательства. Инструментом должен был выступить новый тип государства; утопической целью проекта был новый человек, исключительно рациональный. В итоге эта мечта нанесла серьезный урон целым народам и континентам и потребовала от 85 до 100 миллионов жизней (по понятным причинам здесь трудно быть более точным), принесенных в жертву в мирное время для успеха этого благого начинания.

До сих пор есть защитники коммунистического проекта, потому что это вопрос религиозной веры, иррациональность которой выглядит мертвой зоной в пространстве логических построений. Сила этой веры была точнейшим отражением её первоначальной оппонирующей силы организованной религии, которая в России, Китае и Латинской Америке до последнего боролась за свою власть. Вполне возможно, что если бы последний русский царь вдруг публично признался в своем атеизме, он мог нейтрализовать часть обаяния коммунизма и тем самым предотвратить Октябрьскую революцию. Демон предполагаемой константы бытия настолько силен, что даже его антидот (и, следовательно, его эквивалент в следующей парадигме) наследует его поистине магическое влияние на ход наших мыслей.

При переходе от капитализма к информационному обществу мы можем провести целый ряд параллелей с теми сдвигами, которые произошли при переходе от феодализма к капитализму. Предполагаемой константой бытия при капитализме, его основной характеристикой был гуманистический, или человеческий, проект. Интересно, что гуманизм в своей наиболее выраженной форме — форме индивидуализма — оказался, в конце концов, едва ли не единственным средством спасения, на которое уповают гуманисты и иже с ними, в море, полном останков наиболее блестящих проектов эпохи, подобных коммунизму, и затонувших бесславно один за другим.

Вот почему идеологи капитализма эры его заката так уверенно заявляют в своих манифестах о незыблемой вере в индивидуальность. Находясь под внешним давлением, капитализм по сути возвращается к своим истокам и пытается найти пристанище в своих философских корнях, например, в работах доиндустриальных философов Рене Декарта и Фрэнсиса Бэкона. Мы — свидетели отчаянных попыток перезапустить проект, пусть даже в совершенно «разобранном» состоянии, на этот раз в форме гипериндивидуализма. Его апологеты воображают, что не кричи они об этом на каждом углу, им едва ли удастся снова вдохнуть жизнь в остывающий труп. Имя этому иделогическому чудовищу Франкенштейна — либертарианизм.

Подобно протестантизму на заре эпохи Просвещения, когда словно в результате вспышки сверхновой, воплотилась одержимость устаревающими «вечными ценностями», мы сейчас наблюдаем вспышки сверхновых при переходе от капитализма к информационному обществу. Гиперэгоизм, гиперкапитализм и гипернационализм — все это сверхновые сегодняшнего времени. Гуманистический проект — развитие индивидуума параллельно с развитием государства и капитала, вместе со всеми их многочисленными отпрысками -разными академическими, художественными, научными и коммерческими проектами — составляет аксиому капитализма. Эти ценности считались вечной гарантией стабильности, но теперь и они пришли в движение. Великая битва только началась, и похороны гуманизма, как в свое время похороны Бога, способны затянуться надолго, сопровождаясь болезненными конвульсиями. Стоит только представить колоссальное количество ресурсов, инвестированных в данное предприятие, чтобы понять всю глубину разворачивающейся общественной драмы. Этого не может быть! Этого не должно быть! Тем не менее, коллапс неизбежен, поскольку этот проект с самого начала был неразрывно связан с парадигмой существования, практически себя изжившей.

Конечно, сейчас трудно указать на суть новой «вечной ценности» и определить те силы, которые станут бороться за власть. Провести анализ, будучи участником происходящего, — заведомо обречь себя на домыслы. Пока предполагаемая константа бытия находится в движении (а этот процесс, видимо, будет долгим), все расчеты будут содержать ошибку, превосходящую значение любой из переменных, как если бы метеоролог сегодня попытался предсказать погоду на несколько лет вперед. Что, впрочем, не означает, что анализ в таких условиях становится бессмысленным. Наоборот, тщательное изучение существующей структуры распределения власти наиболее полезно как раз тогда, когда нарождается новая классовая структура. Это едва ли не единственный момент, когда очевидец может принять активное участие в событиях, происходящих в связи со сменой «вечных ценностей». Такой анализ имеет шанс стать важной частью общего процесса, а равно и одним из факторов, влияющих на него. Еще до того, как вновь утвержденная константа бытия займет устойчивое положение, вокруг нее начинает формироваться по крайней мере одна сила — новый доминирующий класс. Вопрос в том, насколько вообще достоверны рассуждения об этом. Даже если константа бытия пришла в движение, означает ли это, что появление нового доминирующего класса неизбежно? Можно ли ожидать, что прежний способен осознать смену парадигмы, вокруг которой он формировался, и, как следствие, направить свои действия так, чтобы занять пространство вокруг новой константы? Таким образом, прежний доминирующий класс останется таковым новой парадигмы, пусть и в новом обличье. Но по ряду причин это может не произойти. Люди, в основном, весьма консервативные создания. Психологический термин «когнитивный диссонанс» означает, что люди склонны держаться старых убеждений, даже если они противоречат вновь открывшимся фактам. Все дело в том, что наши старые добрые представления о жизни дают возможность чувствовать себя психологически комфортно; мы влюблены в них. Но это приводит к состоянию умственной косности и неповоротливости: мы готовы прикладывать больше усилий для сохранения status quo в наших головах, чем для обучения новому. Узнавая что-то новое, мы вынуждены так или иначе менять свою жизнь, хотя иногда совсем немного. По этой причине наша способность передвигаться по исторической карте практически минимальна.

Из анализа мобилистической диаграммы следует: мир вокруг в целом движется значительно быстрее, чем мы сами. Наше движение в этих обстоятельствах является вынужденным, реакцией на движение общественных сил и информацию, которая меняет мир вокруг. Неудовлетворенность многообразных желаний — правильней будет сказать, идея такой неудовлетворенности, желание желания -заставляет нас быть рабами потребления. Нетерпимость и узколобость данного общества вынуждает нас мигрировать. Общество, сама система находится в постоянном движении, а отдельные люди и группы людей, помимо своей воли брошенные в водоворот общественных изменений, вынуждены сдавать свои прежние комфортные позиции в угоду этим изменениям.

Поскольку мы являемся единственными очевидцами истории, всегда есть соблазн преувеличить человеческое влияние и считать себя способными на свободное волеизъявление, будучи, так сказать, творцами истории. Но это все не более чем роскошная иллюзия. Возможности действовать независимо строго ограничены. Действия, более или менее заметные в истории, правильнее трактовать как реактивные, а не активные по своему характеру. Очарование коммунистической идеей или другими великими утопиями таилось также и в необходимости приспосабливаться к постоянным переменам. Привлекательность утопий состоит в их обещании отдыха и покоя, в сильном и всеобъемлющем желании остановить хотя бы на время движение, навязанное извне. Но остановить свое собственное движение значит сделать то же и относительно истории — процесса по преимуществу. Конец истории стал бы не чем иным, как концом всех общественных процессов, означающим нашу собственную кончину.

История раз за разом подтверждает эту истину. Каждая попытка реализовать утопию — коммунизм наиболее яркий тому пример — и остановить движение истории, неминуемо приводила к гибели такого утопического общества. Смерть есть, по сути, единственная альтернатива турбулентности. Будда осознал это еще 2500 лет тому назад. Нам приходится выбирать между нирваной, состоянием перманентного покоя, и принятием того, что все вокруг нас находится в постоянном движении и изменении, что приводит к необходимости постоянно приспосабливаться. И тот факт, что наши возможности маневра минимальны, с философской точки зрения, делает нас заложниками исторического процесса. Русский царь не мог на деле исповедовать атеизм, поскольку иначе он был бы вынужден усомниться в легитимности собственного статуса. Он не мог отрицать Бога, ибо на идее богопомазания строилась вся его власть. Поэтому все произошло так, как произошло.

При смене общественного строя (парадигмы) все столь драматично, что прежний доминирующий класс оказывается неспособным. Удерживать контроль над новыми «вечными ценностями». В то же время новый доминирующий класс развивается в той точке исторической карты, где благодаря стечению обстоятельств оказалась конкретная группа людей. Переход к новой парадигме — процесс Длительный, поэтому там, где ранее была сфокусирована прежняя, в Учение длительного времени продолжает ощущаться остаточное напряжение, существенное, хотя и уменьшающееся. Это побуждает прежний доминирующий класс цепляться за устаревшие ценности. Даже в самом конце процесса еще находятся последние сомневающиеся: Этого не может быть! Этого не должно быть! Конечно, зачем меняться, если до поры до времени можно этого избежать!

Естественно, при смене парадигмы прежние ценности не устаревают в мгновение ока. Даже когда, к примеру, центральная ценность общества при переходе от феодализма к капитализму сместилась от землевладения к владению капиталом, это еще не означало, что владение землей немедленно перестало иметь значение. Но природа такого владения изменилась. Земля стала товаром. Теперь уже новый доминирующий класс — буржуазия — определял сущность землевладения, придавая ему денежное выражение. Буржуазия скупала и переустраивала феодальные поместья для целей частного загородного отдыха и развлечений, ясно давая понять, что она стала властителем не только над нарождающимся пролетариатом, но и над прежним доминирующим классом — аристократией. Буржуазия теперь устанавливала правила игры.

До сих пор феодальные поместья никогда не выступали предметом купли-продажи. Их ценность заключалась в геральдических символах, либо определялась близостью к резиденции короля. В новой парадигме эти же самые поместья оценивались по совершенно другим принципам — принципам открытого рынка. Каждое получило ценник. Их ценность стала определяться по целому набору параметров, как то: размеру и качеству лесных и пахотных угодий, а равно и пожеланию покупателей ассоциировать себя с прежними владельцами посредством приобретения их традиционных символов для подчеркивания статуса покупки. Потребовалось не так уж много времени, чтобы старые добрые феодальные символы власти в какой-то момент обратились не более чем в милые и забавные безделушки, ценность которых была по большей части ностальгической. Буржуазия сполна получила свое с атрибутов и пережитков аристократии: монархии, двора, наследственных титулов и придворного этикета. Смещение парадигмы стряхнуло с них весь метафизический флёр, а буржуазия продемонстрировала, что все теперь имеет свою цену, покупая и продавая звания и титулы, просто за деньги или путем женитьбы. Аристократии ничего больше не оставалось как проглотить обиду, расслабиться и получить удовольствие — ведь нужно же было как-то зарабатывать деньги!

Острейшая нужда в деньгах со стороны аристократии и буржуазное стремление к роскоши сплошь и рядом соединялись в беспрецедентных по беспринципности коммерческих сделках — постоянная тема литературы XIX века. Наиболее циничным, чтоб не сказать глумливым, летописцем таких трансакции был Бальзак, который и сам приставлял «де», чтобы подчеркнуть аристократическое происхождение своей фамилии. Величие символов сохранилось, но функция их изменилась, превратившись из придворного платья для официальных церемоний в модный наряд. То же самое можно наблюдать сегодня, когда netократия, новый гегемон информационной эры, бесцеремонно оперирует святынями буржуазии: неприкосновенностью личности, выборной демократией, социальной ответственностью, системой права, банковской системой, фондовыми рынками и т. д.

Ирония истории в том, что, будучи одержима идеей массового производства (печатный пресс предопределил такое развитие индустрии и, следовательно, стал важнейшим изобретением капиталистической революции), буржуазия подорвала рынок аристократических символов, наводнив рынок их дешевыми имитациями. Артефакт, который ранее был неповторим, уникален, теперь стал просто оригиналом, конечно, более ценным, чем его копии, но утратил ауру своей привлекательности, поскольку любой желающий мог иметь его точный дубликат. И их ценность как символов статуса неминуема упала.

Поскольку буржуазия стала устанавливать правила игры и определять порядок цифр на ценниках, аристократия оказалась на обочине капиталистической экономики. До тех пор, пока ей было чем торговать, она продолжала худо-бедно влачить своё существование на лоне природы, все более отдаляясь от круговорота событий и центра власти. Их поместья теперь были почти ничто по сравнению с банками; фамильные титулы и гербы уступили место величию финансовых империй и научных званий; двор и шутов заменили парламент и политические журналисты. Сцена захвачена другими актерами. Многие новые роли немногим отличались от прежних, но диалоги были переписаны, да и сам ход пьесы претерпел модернизацию.

Центральные ценности прежней и новой парадигм настолько радикально различаются, что любой претендент на ведущую роль в этой новой драме должен будет выучить совершенно другую культуру и целый новый набор принципов. Зачастую прежнему «низшему» классу легче приспособиться к культурным требованиям, навязанным доминирующим классом новой эры, нежели прежнему господствующему классу. В момент смены декораций выясняется, что бывшему низшему классу в сущности нечего терять и нечего защищать от изменений, поэтому он легче заучивает новые трюки и не очень противится собственной трансформации. Продолжая развивать тезис о непрерывном историческом процессе, можно сказать, что те, кто уже находится в движении, легче разгоняются, чем те, кто стоит на месте. Требуется время, чтобы осознать, что старые рецепты успеха не работают, и процесс осознания весьма нелегок, ведь Этого не может быть! Этого не должно быть! Сегодняшние примеры свидетельствуют о том, что недавним иммигрантам зачастую легче приспособиться к космополитизму новой эпохи и ее культурному разнообразию, чем их сверстникам из коренного населения гомогенного буржуазного общества.

Представители нового доминирующего класса не прикладывали особых усилий к тому, чтобы оказаться близ новой предполагаемой константы бытия. Им просто повезло оказаться «в нужном месте в нужное время». Как и в природе, которая тоже находится в постоянном изменении, эволюция общества происходит по довольно спорному сценарию: определенные мутации имеют больше преимуществ в данных обстоятельствах. Выживает не тот, кто сильнее, этот, кто лучше приспосабливается. И понятие «лучшей приспособленности» изменяется со сменой условий окружающей среды. В соответствии с принципом интеллектуальной неповоротливости, новый доминирующий класс образуется из личностей и групп, которые просто волей случая оказались вблизи от той точки, где приостановилась новая константа бытия и возникла новая вечная истина.

Итак, буржуазия стала новым господствующим классом капиталистического общества. И откуда взялись бы новые капиталистические предприниматели, если бы не города, где они оказались? Также они выросли под влиянием протестантизма, отличающегося сильной трудовой этикой. Буржуазия не жаждала власти и не захватывала ее — она упала ей в руки. Буржуазии дали власть! Если мы более пристально взглянем на новый господствующий класс, мы еще раз убедимся, что те, кто уже был в пути, оказались в более выгодном положении по сравнению с теми, кто оставался на месте. Буржуазия в основном была сформирована из выходцев из крестьянства -низшего из низших слоев прежней структуры власти, а не из наследников аристократических титулов и поместий.

В социологии существует понятие «мем», эквивалентное генам в биологии, что означает идею или взаимосвязанную систему идей, и сравнение происхождения и распространения генов и мемов показывает схожие тенденции. Также, как в биологии действует теория Дарвина, в социологии есть меметический дарвинизм. Изучая генетический дарвинизм, мы можем провести интересные параллели, демонстрирующие, как работает дарвинизм меметический. История биологии есть непрекращающаяся, жестокая борьба за выживание и воспроизводство в многообразии случайным образом возникающих биологических видов в постоянно изменяющейся среде. Случайность определяет, какие виды выживут за счет других; внешние обстоятельства «отбирают» тех, кто лучше приспособлен к текущим условиям, все прочие отсеиваются. Многообразные виды конкурирует за ограниченные ресурсы в различных комбинациях и против друг друга.

Природа никогда не отдыхает, и поэтому критерии того, какие мутации наиболее удачны для выживания, постоянно меняются. Вмешательство человека в природу также изменяет условия борьбы, создавая для одних видов более благоприятные условия, препятствуя другим. Знаменитый пример — бабочки, цвет которых в течение XIX века в промышленных районах Англии значительно потемнел. В результате загрязнения среды более темные бабочки лучше прятались от хищников, поскольку садиться им приходилось на темные поверхности. Березовая кора также потемнела, поэтому более темные бабочки размножались более успешно, в результате чего, спустя несколько поколений, существенно изменился внешний вид целого биологического вида.

Подобный уровень совпадений характерен и для меметического дарвинизма в социологии. В густых джунглях сложной и часто противоречивой информации, окружающей нас, мемы, которые выживают и распространяются в конкретной среде, в конечном итоге становятся сильнее и сильнее, а мемы, которые не могут обрести почву под ногами, постепенно слабеют и отсеиваются. Но различие между силой и слабостью в данном случае не всегда видимо заранее, по крайней мере, если вы не рассматриваете только сами мемы, без учета информационных технологий и их развития. Работа футурологов в сущности состоит в том, чтобы нарисовать «карту» экологической системы, в которой сражаются мемы, и используя её за основу, прогнозировать шансы разных мемов на выживание.

Ценности и культурный багаж каждого индивидуума или группы людей состоит из некого количества мемов. Выяснить, какой из них окажется сильным или слабым, сточки зрения дарвинизма, в условиях сдвига парадигмы можно только в ретроспективе. Подобно тому, как отдельные гены не влияют на изменения природы в ходе генетической революции, так и мемы не обладают способностью оказывать влияние на социальные силы, движимые сменой парадигмы. Носители мемов и генов в обоих случаях могут только надеяться на удачу. Что касается основных теоретических положений, то между генетическим и социальным дарвинизмом практически нет различий.

Для понимания процессов меметики стоит снова воспользоваться картографическим методом, в качестве переменных социальных сил будут представлены люди и мемы. Представим бытие в виде трехмерного пространства, где настоящее — плоскость с двумя осями. Оси: виртуальное и физическое пространство, в котором располагаются люди и мемы. Третье измерение — время, которым для упрощения пока пренебрежем. Мысленно остановив время, мы получим двухмерную диаграмму, которая позволяет исследовать текущие внутренние связи конкретного общества (рис. 2.2). Фиксируем одну из двух переменных, людей или мемы, что даст возможность изучить характер взаимоотношений между ними.

Рисунок 2.2. Диаграмма мобилистической идентичности

Фиксируем положение мемов, равномерно распределив их в поле диаграммы. Исследовав характер концентрации людей, обнаружим, что члены конкретного общества, как правило, привлечены ограниченным количеством мемов, образуя вокруг них кластеры тех или иных размеров. Социальная тождественность этих людей базируется на их приверженности определенным кластерам. Члены одного и того же кластера — это «мы», члены остальных кластеров — «другие».

Важно помнить, что действующие лица, представленные на модели, не в состоянии свободно выбирать свое отношение к тем или иным кластерам. Их позиция на диаграмме относительно физического и виртуального пространств отражает фактическое положение, а не их амбиции или стремления.

В каждый фиксированный момент времени самый крупный кластер на диаграмме образуется вокруг мема, который является стержнем парадигмы, того, что ранее было названо предполагаемой константой бытия. При феодализме такой кластер — монарший двор, а институт монархии — его мем. Другой сильный феодальный кластер — церковь образуется вокруг мема религии. При капитализме торговля -наиболее влиятельный кластер, имеющий в качестве мемов банки и фондовые рынки. Еще один влиятельный кластер капитализма представлен аппаратом государственной власти, формирующейся вокруг мема выборной демократии, а также академической сферой вокруг мема науки. В информационном обществе наиболее важным мемом будет то, что можно представить как узел в рыбацкой сети, некий портал власти (подобно интернет-порталу) , связующее звено во всеобъемлющей сети. Вокруг этого звена сформируется важнейший кластер информационной парадигмы — Netократическая сеть.

Добавив третье измерение (время), получим голограмму. Первое, что произойдет, это быстрый оборот мемов: массовое их возникновение и такое же массовое исчезновение. При этом мемы, окруженные наибольшим числом людей, выживают с большей вероятностью. Люди в данном случае голосуют ногами. Так, из всех религиозных мемов, которые боролись за выживание в Древнем Риме, только два и уцелело: христианство и иудаизм. Все прочие пали жертвами забвения, что в историческом смысле можно назвать созидательным разрушением.

Однако тот факт, что какие-то мемы являются привлекательными сегодня, еще не означает, что они смогут сохраняться в первозданном виде на протяжении столетий. Напротив, они все время вынуждены модифицироваться, так что речь идет о непрестанном прорастании новых мемов из старых. Большинство мемов умирает и исчезает, освобождая пространство для новых. Одновременно те мемы, которые выживают, вынуждены постоянно адаптироваться и воссоздавать себя заново, чтобы выжить. Чем ближе мем находится к какому-либо важному кластеру, или чем более полно этот мем соответствует потребностям и желаниям кластера, тем выше его (мема) шансы на выживание в этой бесконечной борьбе. Возьмем хотя бы один пример: Билл Гейтс, самый богатый человек на Земле, родился в Сиэтле, городе, который и физически, и виртуально, и исторически расположен в достаточной близости от быстрорастущих промышленных районов Калифорнии. Будь Билл Гейтс крестьянкой на Мадагаскаре XVI века, никто бы и не услышал никогда о меме Майкрософта, что в свою очередь существенно видоизменило бы ту историческую плоскость, в которой мы находимся сегодня.

Время от времени история демонстрирует примеры того, что люди слишком неповоротливы и консервативны для того, чтобы быстро и в значительном объеме воспользоваться преимуществами, предоставляемыми сменой парадигмы. Одного только знания о том, что константа бытия пришла в движение, и что это движение затронет другие важные мемы и кластеры, недостаточно для осуществления броска в правильном направлении. Тот факт, что мадагаскарский крестьянин знает о Силиконовой Долине, еще не дает повода надеяться, что он способен основать на своем острове интернет-компанию. На индивидуальном же уровне, приходится признать, что совпадение, случайность, судьба, если угодно, является решающим фактором.

В момент, когда капитализм совершал прорыв, аристократия занималась своими поместьями вдали от банков и городских рынков. Аристократы были вскормлены на отвращении к торговле и финансам. Старый господствующий класс был целиком занят защитой своих фамильных прав наследования титулов и земли, невзирая на то, что ценность геральдических символов в обществе быстро снижалась. Но нобли все так же были увлечены полировкой своих регалий и сочинением легенд о великом, давно ушедшем прошлом. В итоге они упустили свой шанс взойти на корабль. С развитием пиетизма(набожность, благочестие), европейские христиане стали поощряться к коммерческой и ссудной деятельностью, что ранее было прерогативой еврейской протобуржуазии. А аристократия не воспользовалась своим шансом (да и едва ли имела его) в борьбе за власть в капиталистическом обществе, в отличие от буржуазии, оказавшейся в нужное время в нужном месте (мутации с корнями в крестьянском классе), прекрасно, сточки зрения меметического дарвинизма, приспособленной, чтобы стать господствующим классом при капитализме.

Значимым и весьма любопытным феноменом любого сдвига парадигмы становится заключение секретного пакта, несвященного союза, между старыми и новыми хозяевами. Как только переход власти de facto становится неоспоримым, ее передача de jure проходит мирно и тихо — к вящей пользе обеих сторон. Такой секретный пакт заключается с целью защитить и общие, и различающиеся интересы участников договора. Случается, что его заключение сопровождается продолжительными и утомительными псевдоконфликтами по ничего уже не значащим поводам, а лишь с намерением утаить от посторонних глаз само существование и цели такого договора.

Важнейшей функцией этого секретного союза является сохранение участниками монополии на общественное пространство во время смены парадигмы. В интересах обеих сторон создать максимально возможное замешательство, максимальную суматоху, так, чтобы передача власти произошла как можно незаметней, без какого-либо участия порабощенных классов или внутренней оппозиции. Классический пример — браки XIX века между сыновьями аристократов с их наследственными титулами и дочерьми буржуа, с наследуемыми капиталами. Искусственно созданный конфликт призван был закамуфлировать существование самого сговора. Как ни парадоксально, чем меньше конспирации, тем лучше!

Примерно так же был прикрыт насущный вопрос европейских и азиатских монархий «быть или не быть». Аристократии было позволено сохранить, пусть в урезанном виде, королевские семьи и даже субсидируемые теперь государством оперные театры в обмен на помощь в осуществлении и пропаганде различных проектов капиталистической государственной машины. Аристократия была рада и согласна довольствоваться ролью «обезоруженного угнетателя». Ей позволили опекать музеи и другие подобные заведения, в которых сама история была теперь слегка отретуширована, чтобы новая социальная структура могла выглядеть как можно более естественно. Когда все фамильные ценности были распроданы, и аристократия не могла больше заниматься самофинансированием, а дочери буржуа стали все больше предпочитать титулованной бедности аристократов женихов своего круга, ноблей оставили в своих поместьях с условием, что они будут открыты для публичного обозрения по выходным как музеи. Они и превратились в дотируемые государством музеи — живописные окрестности для воскресных прогулок буржуазной семьи. Аристократическое прошлое преподносилось как очаровательная, но трагическая театральная декорация, на фоне которой капиталистическое общество представало во всем своем совершенном устройстве.

Умело обуздав и аристократию, и церковь, буржуа могли теперь взяться за переписывание истории, чтобы представить дело так, будто они сами и созданное ими государство существовали вечно. Общественные конструкции новой парадигмы представлялись как вечные и естественные истины. Индивидуум стал Богом, наука -проповедью, национальная принадлежность — раем, а капитал -священным орудием власти. Таковы были средства защиты монополии буржуазии на власть, историю, язык, да и на саму мысль. Вечные истины не могли, не должны были, да и не нуждались ни в какой перепроверке. За всем этим символизмом остается скрытой от глаз важная роль того самого сговора относительно построения властных структур новой парадигмы. Оказавшись, в результате, в непосредственной близости от новой константы бытия, новый правящий класс сумел максимально воспользоваться своими преимуществами. Произошло накопление колоссальных богатств, сгенерированных новыми «вечными истинами», и все с благословения прежних хозяев. Новый господствующий класс достиг этого, создав монополию на общественное пространство, а затем использовал его для отрицания самого факта существования нового низшего класса, а впоследствии и для отказа признать за этим классом любые возможные права на участие в принятии решений.

В предыдущие столетия, как только стало ясно, что право на землю можно защищать с помощью законов и монополии дворянства на власть (фундаментальная основа феодализма), аристократия немедленно приобрела контроль над всеми землями. Ни один, даже самый удаленный клочок земли, не оставался неохваченным, поскольку в противном случае мог стать поводом для претензий крестьян на землю. Примерно в том же духе буржуазия, с полного одобрения аристократии, все первые декады индустриальной эпохи занималась безудержным грабежом своих стран и их колоний в поисках сырья и рабочей силы, заставляя людей работать на фабриках, как рабов, принося огромную прибыль. Нет оснований верить в то, что новый господствующий класс информационного общества, нетократия, будет вести себя иначе, чем ее предшественники. Постепенно задвигаемая на второй план буржуазия станет добровольным помощником в этой очередной серии исторической драмы, на этот раз — под руководством нетократии, которая, как прежде буржуазия, станет отрицать само существование какого-либо низшего класса новой парадигмы.

Также, как аристократия способствовала созданию самых важных легальных предпосылок для экспансии капитализма — государственной защиты частной собственности, так и все более маргинальная буржуазия будет использовать свой контроль над парламентской системой и полицию для легитимизации и защиты важнейших компонентов в конструкции нетократической власти: патентов и авторских прав. Принципиальные условия для успеха нетократии — это, по иронии судьбы, прямой подарок со стороны прежних владельцев мира. Мораль новой эры построена вокруг передачи этой эстафетной палочки. Как аристократия и буржуазия законодательно взлелеяли в свое время неприкосновенность частной собственности, так теперь буржуазия и нетократия объединяют свои усилия для провозглашения авторских прав в качестве средства спасения цивилизации. При этом огромное число «научных открытий» совершается единственно с целью доказать их благотворное влияние на человечество в целом. В рамках такой стратегии становится очевидным, что любая форма власти, не защищенная авторским правом, будет, по определению, считаться аморальной, а с точки зрения юридической монополии буржуазии, будет интерпретироваться еще и как нелегальная.

Но, рано или поздно, секретный сговор старого и нового правящих классов будет подвергнут мобилистическому анализу, согласно которому любая сила может быть определена только через противопоставление противоположной ей силе. Поэтому нельзя говорить о существовании доминирующего класса, не предполагая нового «низшего» класса. Правящий класс, разумеется, использует все доступные средства для установления тотального контроля над «вечной истиной» бытия. Но поскольку эта константа бытия существует, только будучи признана и новым классом, противостоящим правящему, то возможен конфликт относительно ценности этой константы. Правящий класс желает владеть константой и контролировать ее. А «порабощенный» класс формируется из тех, чья деятельность (в форме производства или потребления) или чья случайная позиция на исторической карте как раз и придает предполагаемой константе бытия, этой «вечной истине», её значение. Когда «низший» класс в полной мере осознает себя, организуется и предъявит требования к существующему порядку, монополии доминирующего класса на общественное пространство наступит конец. Отношения типа господин/раб станут напряженными и неустойчивыми. Возникнет новый конфликт, наполненный бесконечными испытаниями взаимной силы, в котором перемирие — лишь прелюдия к новой вспышке активности. Из этого-то конфликта, этой межклассовой борьбы за власть общество и история и получают в конечном итоге энергию своего движения.

Когда аристократия передала эстафету реальной власти в руки буржуазии, формально это выглядело как продолжительный переход от абсолютной монархии к парламентской системе прямых выборов. При этом никогда не происходит непосредственной исторической встречи «низших» классов двух парадигм, прежней и новой. Отчасти потому, что из прежнего порабощенного класса формируется новый господствующий, отчасти потому, что у них нет точек соприкосновения, так как они никоим образом не вступают в конфликт друг с другом! Всё указывает на схожесть этих явлений и при переходе от капитализма к информационному обществу. Этот новый низший класс, пока практически невидимый, будет еще длительное время оставаться нераспознанной силой, даже для себя самого. В обществе, которое просто перегружено информацией, налицо красноречивый дефицит информации по данному предмету. Но это, скорее, вопрос контроля идеологии.

Бард Александр, Зодерквист Ян
Нетократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма.

Переход от феодализма к капитализму в Европе — Переход от феодализма к капитализму в Европе

Переход от феодализма к капитализму в Европе

Феодализм существовал в Европе примерно с 300 по 1400 год н. э., так как

концепция капитализма начала формироваться. Обычно считается, что

феодализм закончился с возрождением в Европе, в то время, когда

произошло великое возрождение искусства, науки, литературы и

человеческой свободы. Хотя ренессанс сыграл ключевую роль в переходе

от феодализма к капитализму, этому способствовал также ряд других

факторов. Эти факторы включают в себя недостатки внутри феодальной

системы, а также внешние силы, которые оказали длительное влияние на

средневековые общества.

Некоторые из внутренних факторов, которые привели к краху феодализма,

включают внутренние войны, восстания простых людей и

неэффективность системы в целом. Феодальная система помещала глав

групп между монархом и жителями, тем самым увеличивая напряженность

между простым народом и монархом. Крестьянское восстание началось по

всей Европе в 14 веке, что привело к разрушению старой системы и началу

современной социальной экономики. Восстание привело к разделению

национального богатства среди мелких землевладельцев.

Крестовые походы и путешествия в средние века открыли новые торговые

возможности для Англии. Рост торговли привел к росту числа городов и,

следовательно, большего числа торговцев. Другой подрывной силой стало

расширение коммуникаций, которое разрушило изолированные усадьбы,

способствовало росту городов и способствовало появлению среднего

класса. Этот процесс значительно ускорился в 14 веке и многое сделал для

разрушения феодальных классификаций общества. Города и города, в свою

очередь, предоставляли альтернативные возможности трудоустройства,

улучшая условия жизни крестьян и в процессе поощрения миграции из

сельской местности в города. Феоды оставили своих лордов в города и

поселки, оставив помещикам меньше труда, способствуя гибели

феодализма.

Почему промышленная революция началась именно с Англии

Технический прогресс всегда был призван улучшать жизнь людей, но редко когда эти изменения происходили безболезненно

Индустриальную революцию отсчитывают обычно с первой трети XVIII века, родиной ее называют Англию, а поводом — технические изобретения, обеспечившие переход от ручного труда к машинному.

Существует множество взглядов на этот процесс. Сам термин появился лишь в XIX веке. Есть авторы, считающие, что промышленная революция началась в XIII веке с распространением мельниц. Уже в конце XV века в Англии заработали первые доменная печь, печатный станок и шахтный водяной насос. В 1482 году английский парламент установил, что шляпы, изготовленные «человеческими усилиями», превосходят те, что сделаны сукновальными машинами. Видимо, машин было уже достаточно для создания конкуренции ручному труду и конфликт был масштабным, раз дело дошло до парламента.

Язвы отечества и поющие ткачи

Чтобы лучше понять природу промышленной революции и заложенные в ней противоречия, надо согласиться с тем, что дело не в простой механизации труда. Механические новинки были известны еще в античности. Экономические взлеты до XVIII века переживали и Нидерланды, и Германия, и Италия — многие английские достижения были результатом лишь промышленного шпионажа. Не меньше колоний, чем у Англии, было у Испании. Промышленная революция — нечто большее; она была и причиной, и следствием, и частью социальных перемен.

Металлургический завод в Барроу. Гравюра, XIX век

В Англии конец XV века — это период завершения феодальных войн и начала экономического подъема. «Король-купец» Эдуард IV стал первым за 200 лет монархом, не оставившим после себя долгов. В Англии появились «новые дворяне», джентри, которые не просто получали ренту, а вели активную экономическую деятельность. Они делали ставку на овцеводство и сукноделие, изгоняя тысячи крестьян со своей земли.

Массовое бродяжничество вызывало негодование властей. «По причине обращения под пастбище земель, которые обычно находились под пашней. .. в некоторых деревнях, где раньше двести человек находили занятие, теперь заняты два или три пастуха, а прочие впадают в праздность», — разгневанно вещал парламентский билль от 1489 года. Мануфактурная обработка шерсти распространялась в сельской местности, приводя к упадку ремесленные центры в городах.

В XVI веке процесс приобрел размах. Толпы бедняков стали настоящим бичом. «Что им остается другое, как не воровать и попадать на виселицу или скитаться и нищенствовать?» — сокрушается Томас Мор, автор «Утопии», критикуя аристократов-овцеводов. Обнищавшим крестьянам зачастую ничего не оставалось, кроме найма на мануфактуры или шахты. Бедность оказалась, можно сказать, первородным грехом индустриализации. Она боролась с бедностью и порождала ее.

Впрочем, кто-то воспринимал происходящее позитивно. Писатель Томас Делонэ (1543–1600) в романе «Джек из Ньюбери» описывает крупную мануфактуру: «В большой и широкой мастерской стояло двести станков, и двести человек работали за этими станками.

Рядом с каждым из этих рабочих сидел хорошенький мальчик и весело управлял челноками. В другой зале двести веселых кумушек изо всей своей силы чесали шерсть и, работая, все время пели». В следующем зале работают «двести молодых девушек в красных юбках с белыми платками на голове» — они прядут целый день, «никогда не прерывая своей работы», и тоже постоянно поют «нежными голосами подобно соловьям». Далее следуют дети бедняков, сортирующие шерсть, — они получают по пенсу в день, «не считая того, что их кормили в продолжение всего дня, и это было для них огромной помощью».

Фабрика. Гравюра, XIX век

Красильщики, сукновалы, гладильщики — все сплошь хорошо сложенные и постоянно поют. Идиллия выглядит неправдоподобной с учетом того, что мы знаем об условиях труда в то время, современный читатель обратит внимание и на детский труд, и на беспрерывную работу прядильщиц, но автор сам был ткачом и знает, о чем пишет. Видимо, положение на крупном предприятии приводит его в восторг по сравнению с тем, что творилось в мелких мастерских.

Переплавка сознания

Революции нужна подготовка; на протяжении полутора веков Европа, и Англия в особенности, рвала с феодализмом. Старая аристократия уходила — уже не было показателем престижа число крепостных, мерилом успеха становились деньги. Простой люд с землей терял и корни. Крестьянин, глава большой семьи, вряд ли захотел бы менять род занятий, но лишенные всего люди становились склонны к риску, восприимчивы к новому и более терпимы.

Под давлением новой сельской промышленности ломалась старая цеховая организация, хотя гильдии еще долго оставались оплотом реакции. Так, лентоткацкий станок был изобретен в Данциге в 1579 году, но изобретателя, по легенде, утопили; заново этот станок изобрели спустя четверть века в Голландии.

Через полтора века Джон Кей, придумавший «летучий челнок» для ткацкого станка — один из символов промышленной революции, — был вынужден бежать во Францию от гнева коллег-ткачей. Таких примеров много.

Женщины, работающие на станках Американской шерстяной компании, Бостон, 1912 год

Новые промышленники игнорировали гильдейские правила, например об ученичестве будущих мастеров. Городские ремесленники охраняли, как сейчас бы сказали, права малого и среднего бизнеса. А сминал их парадоксальный, вынужденный альянс нарождающейся олигархии и пролетариата.

Перековка сознания средневекового жителя шла полным ходом — церковная Реформация, Ренессанс, освоение Нового Света. Их общим знаменателем было освобождение менталитета людей. Человек учился в принципе быстро и охотно приспосабливаться ко всему новому, включая еду, менять условия жизни, быть мобильным, обмениваться информацией.

Символической вершиной стала Английская революция, когда в 1649 году был казнен Карл I, — впервые народ лишил жизни своего монарха, и этот пример важен, чтобы увидеть, до какой степени дошла у англичан готовность отрекаться от традиций. Ученые спорят о том, почему промышленная революция состоялась именно на острове — не исключено, что именно политические инновации стали «философским камнем».

В Китае, к примеру, абсолютизм со своей тягой к стабильности лишил общество динамики прогресса. В исламском мире к достижениям «неверных» относились вовсе нетерпимо. «Вследствие того, что в Европе технические изменения осуществлялись усилиями частных лиц в децентрализованном, политически конкурентном окружении, они могли происходить на протяжении долгого времени, делать большие скачки и не терять своего импульса», — указывает историк Джоэль Мокир.

Европа перенимала изобретения у Востока — но не наоборот, и в широком смысле промышленная революция обеспечила еще и европоцентричность мира. Цинизм оказался обратной стороной тяги к личной свободе — активно разрослась работорговля. Империи начали спор за колонии, бурно росла торговля, а значит, развивались кораблестроение, страхование; строились каналы и платные дороги. Начало XIX века — старт железнодорожной эпохи, и пионером снова становится Англия.

Вход в тоннель в Уотфорде. Раскрашенная гравюра. Томас Талбот Бери, 1837 год

Большими скачками

Население в Британии неуклонно росло с XVI века, увеличивая, с одной стороны, безработицу и бедность, но с другой — потребление.

Сельскому хозяйству пришлось сделать большой скачок; мелкие собственники балансировали, становясь либо крупными фермерами, либо наемными рабочими. Власти выпускали закон за законом, обязывавшие трудоспособных бедняков работать. Стремительно возникает индустрия добычи угля — горняки, в основном как раз лишенные земли крестьяне-переселенцы, находились в самом низу социальной лестницы.

Развитие торговли вело к росту городов, который стал лавинообразным. Бедняки концентрировались в работных домах, формируя то, что Карл Маркс назовет «промышленной резервной армией». Скоро она хлынет на фабрики.

Алексис де Токвиль в 1835 году описывает, к примеру, Манчестер как настоящий ад: население города выросло в десять раз с 1760 по 1830 год, достигнув 180 тыс. человек. По большей части все это был рабочий пролетариат, иммигранты, жившие скученно и скудно. Им, так же как женщинам и детям, можно было почти не платить.

Вид на Манчестер. Томас Кресвик, XIX век

Остановиться было уже невозможно. Появлялись все новые вызовы; так, колонизация Индии спровоцировала поток дешевых тканей, местная промышленность должна была ответить своим удешевлением, достигаемым за счет технических новаций. Изобретательство плюс развитие идей собственности порождает развитие патентной системы (она берет свое начало еще в XV веке в Венеции) — новаторы уже могли зарабатывать.

Нормой стали ранние браки, что индуктировало новый всплеск демографии. Люди требовали благосостояния, новых товаров — промышленность же могла сделать их дешевыми лишь за счет экономии на труде.

К периоду, который условно называют «вторая промышленная революция» (вторая половина XIX — начало XX века), углубились и новаторские, и социальные тенденции. Был прорыт Суэцкий канал, по дну Атлантики пролег телеграфный кабель — но копился и негатив. Механический ткацкий станок с приводом от паровой машины (power loom) стал «настоящим социальным бедствием», как оценивает его историк Фернан Бродель: «На улицу были выброшены тысячи безработных, заработная плата упала настолько, что сделавшаяся ничтожной стоимость рабочей силы продлила за пределы разумного ручной труд несчастных ремесленников».

Неудивителен всплеск движения луддитов, пытавшихся разрушать машины. Однако прогресс делал свою работу: зарплата рабочих все равно неуклонно росла, из массы обездоленных выделялись фракции синих воротничков, части «среднего класса», который выигрывал от индустриализации. Второй этап промышленной революции выделяет не только изобретение электричества и бензина, но и то, что население, цены, ВНП и зарплата начинают расти в промышленных странах примерно в одном темпе.

Положение европейских рабочих улучшалось в том числе за счет появления новых центров дешевой рабочей силы в Азии. И тем не менее если неравенство между обществами росло, то внутри общества оно сглаживалось. Впрочем, слишком медленно, и вот в середине XIX века возникают тред-юнионы и вскоре — лейбористские и социал-демократические партии. Второе важное движение — стремление государств не отставать в развитии от соседей приобретает характер соревнования и приводит к развитию национализма. Оба этих процесса сойдутся в итоге в точке Первой мировой войны и революций.

Революции и глобализация

Глобализация — вот что обеспечивало бурное развитие в это время. В первой половине XX века, эпохе войн, обособления и деколонизации, тренд оказался подорванным. Пауза, вероятно, была необходима для выравнивания последствий социальных кризисов — но одновременно она подчеркнула пропасть между странами. Бывшие колонии по большей части не могут преодолеть технологический разрыв до сих пор.

Хлопковая плантация. Гравюра, XIX век

Только в 1980-х годах, с падением либо трансформацией коммунистических режимов, глобализация возобновилась. Страны Азии, согласившись влиться в фарватер Запада, получили экономический рост. Компьютеры и мобильные телефоны наверняка были бы изобретены все равно, но без глобализации это не приобрело бы характера революции. И снова мы видим те же причины и те же следствия: свобода как локомотив развития, глобальное расслоение, рост городов с армиями подсобных рабочих, обеспечивающих передовые практики (как курьеры — онлайн-торговлю), растворение мелких предпринимателей, подрыв трудовых отношений и так далее. Прогресс повышает качество жизни для всех, но тем самым задирает и планку требований — снова актуальными становятся низовые социальные движения.

Если считать Индустрию 4.0 логическим продолжением процесса, то прежними остаются и страхи: ведь роботы могут оказаться таким же социальным бедствием, как некогда power loom. А выиграют только немногочисленные работники передовых секторов экономики.

Прибыль выигравших должна на этот раз оказаться заметно выше потерь проигравших, с тем чтобы ее хватило на компенсацию. В противном случае человечество рискует снова сорвать тормоз, как в начале XX века. Впрочем, это наверняка станет лишь очередной приостановкой, но не концом прогресса.


Подписывайтесь также на Telegram-канал РБК Тренды и будьте в курсе актуальных тенденций и прогнозов о будущем технологий, эко-номики, образования и инноваций.

Исторический процесс перехода от феодализма к капитализму в Европе. Значение Великой французской революции

Чтобы пользоваться предварительным просмотром презентаций создайте себе аккаунт (учетную запись) Google и войдите в него: https://accounts.google.com


Подписи к слайдам:

7 класс Рождение капитализма Учитель истории ГБОУ СОШ №629 г орода Москвы Зубкина О.П.

ПЛАН 1. Прогресс в технике. 2. Изменения в обществе. 3. Возникновение мануфактур.

Ответьте на вопросы 1 . Какие изменения произошли в военном деле в XVI-XVII вв.? 2 . К каким последствиям они привели? 3. Чем отличалась армия в XVI-XVII вв. от средневекового войска? 4. Создание каких кораблей позволило морякам преодолевать огромные водные пространства? Чем они отличались от средневековых судов? 5. Были ли в XVI-XVII вв. изобретены какие-либо принципиально новые механизмы и двигатели? Как протекал технический прогресс?

Работа в группах 1 группа Крестьяне 2 группа Зарождающаяся буржуазия 3 группа Дворянство Вопросы: Какие изменения произошли в положении данной социальной группы на протяжении XVI-XVII вв.? Чем были вызваны эти изменения? К каким последствиям они привели? Были ли эти изменения закономерны?

Ответить на вопрос Каковы предпосылки возникновения мануфактур? Чем мануфактура отличается от ремесленной мастерской?

Предпосылки возникновения мануфактур Рост городов, развитие морской торговли рост населения в колониях привели к расширению спроса на ремесленные изделия. Торговля колониальными товарами, финансовые операции и ростовщичество способствовали накоплению капиталов, которые можно было вкладывать в производство. Разорение крестьян привело к появлению свободной рабочей силы.

Задание Чем мануфактура отличалась от ремесленной мастерской?

Заполнить таблицу Линия сравнения Ремесленная мастерская Мануфактура Размеры предприятия Кто работал на предприятии Ручной или машинный труд Разделение труда Производительность труда

Заполнить таблицу Линия сравнения Ремесленная мастерская Мануфактура Размеры предприятия Небольшое предприятие Крупное предприятие Кто работал на предприятии Мастер, подмастерья и ученики Наёмные рабочие Ручной или машинный труд Ручной Ручной Разделение труда Ремесленник сам выполнял все основные операции Операции разделены медлу работниками разных специальностей Производительность труда Невысокая Резко увеличилась

Виды мануфактур централизованная рассеянная Каковы различия между централизованной мануфактурой и рассеянной? Каких мануфактур было больше – рассеянных или централизованных?

Задание Сравните феодальный и капиталистический уклады? Результат оформить в виде таблицы. Феодализм Капитализм

Феодализм Капитализм Главная ценность – земля Главная ценность – промышленные предприятия Феод принадлежит феодалу как условное земельное держание, верховным собственником земли является король Предприятия находятся в частной собственности владельца Два основных класса – феодалы и зависимые крестьяне Два основных класса – буржуазия и наемные рабочие Зависимость крестьян личная и поземельная Наемный рабочий лично свободен, его зависимость экономическая Крестьянин имеет хозяйство, орудия труда, скот Наемный рабочий лишен орудий труда и частной собственности Господствует натуральное хозяйство Рыночное хозяйство

Задание: выделите положения с которыми вы согласны. В XVI-XVII вв. в Е вропе был заметен технический прогресс. Источником энергии служили текущая вода, горящие дрова, древесный и каменный уголь, труд человека и сила домашних животных. В горном деле и металлургии применялось водяное колесо. Европейский пейзаж XVI-XVII вв. невозможно представить без ветряных мельниц. Рыцарская конница оставалась главной силой армии. В XVI-XVII вв. в Е вропе господствовало натуральное хозяйство. В XVI-XVII вв. в Е вропе сохранилась личная зависимость крестьян. Сеньор сдавал в аренду богатым крестьянам земли своего домена. В XVI-XVII вв. в Е вропе господствовало ремесленное производство. Цехи упорно противились развитию мануфактур. Сохранилось средневековое деление общества на три сословия. «Революция цен» привела к снижению доходов дворянства. В XVI-XVII вв. дворянство в Европе уступило первенство в обществе купцам и финансистам.

Современная численность населения Земли превышает 7 млрд человек, кто знает – какая максимальная «вместимость» планеты? Почему рядом с нами живет миллиард голодающих, несмотря на достаточность продовольствия?Юрий Тюленев о социально-значимых прогнозах.

Человек в силу своей природы верит в будущее, и по этой причине не прерывает свой род, но производит потомство, которое должно в этом самом будущем комфортно проживать. Однако часто вера эта представляется, скорее, какой-то медиативной, поскольку подавляющее большинство людей, при всей своей вере в счастливое будущее для себя и своих детей, одновременно с этим делают все, что от них зависит для того, чтобы это самое «прекрасное далеко» никогда не наступило.

Не будем, однако, чересчур строги, а, с учетом того, что формирование и дальнейшее развитие общественно-экономических процессов определяется объективными экономическими факторами, обратим внимание на происходящие с их участием динамические процессы. Прежде всего, на такой стратегический, определяющий степень развития общества фактор, как динамика населения планеты. Ниже представленыданные по динамике численности населения планеты в периоде до 2050 года.

В начале 2014 года на 47-й сессии Комиссии ООН по народонаселению и развитию в докладе генсека ООН Пан Ги Муна было заявлено, что численность населения Земли достигла 7,2 млрд человек. Много это или мало и что дальше? Прирост населения планеты, который достиг своего пика в 1968 году, продолжался по гиперболическому закону вплоть до 1970-х годов. Начиная с 1960-х годов относительные темпы роста населения стали все больше снижаться, и на смену мировому гиперболическому демографическому росту пришел логистический.

С 1989 года стали снижаться и абсолютные темпы прироста численности населения мира. К 2100 году прирост может снизиться до величины менее 5 млн человек за десятилетие. По модели французского медика Жана-Ноэля Бирабена предел роста человечества составит 10-12 млрд человек.

В настоящее время человече­ство переживаетдемографический переход , что означает резкое возрас­тание скорости роста популяции, сме­няющееся затем столь же стремитель­ным его уменьшением, после чего население стабилизируется в своей численности. Этот переход уже прой­ден так называемыми развитыми странами и теперь происходит в раз­вивающихся.

Таким образом, прогноз на 2050 год – около 9 млрд человек, на 2100 – 10 млрд. По прогнозу ООН (2014), к 2025 году население Земли достигнет 8,1 млрд, а к 2050 году – 9,6 млрд человек (есть и другие цифры), после чего стабилизируется и в дальнейшем будет иметь тенденцию к снижению.

Однако еще совсем недавно (буквально несколько десятилетий тому назад) безудержный рост населения, экстраполированный в будущее, приводил к тревожным прогнозам и даже апокалиптическим сценариям глобального будущего человечества. По имевшимся тогда расчетам некоторых западных ученых, по мере приближения к 2025 году население мира должно было стремить­ся к бесконечности. Этот вывод даже заставил считать 2025 год временем наступления Судного Дня.

Выдохнем, самым худшим сценариям не суждено было сбыться. Вместимость вагона «земля» составит в уже обозримом будущем от 9 до 12 млрд человек (по разным источникам). При этом проблем с обеспечением продовольствием также быть не должно, поскольку ожидается увеличение в два раза производства продовольствия к 2050 году с одновременным снижением ущерба наносимого окружающей среде.Сергей Капица считал, например, что планетав состоянии обеспечить продовольствием от 15 до 20 млрд человек, что, собственно, позволяет даже сделать некий задел на несколько «лишних» миллиардов.

Без преувеличения можно сказать, что грядущая стабилизация роста населения планеты является эпохальным событием, которое, по моему мнению, будет определять развитие человечества на весь последующий период. При этом для всесторонней оценки значимости этого события рассмотрим структуру населения и долгосрочную динамику мирового ВВП.

Наиболее резонансными группами в составе населения планеты является сегодня «золотой миллиард », то есть группа людей свысоким уровнем потребления и безопасности, проживающая в основном на американском и европейском континентах, и группа голодающего населения (около миллиарда человек), которое сосредоточено в основном в Африке и Азии.

При этом мировое сельское хозяйство производит достаточное количество продовольствия, чтобы накормить всех голодных. Все упирается в его нерациональное распределение. Причиной того, что около миллиарда людей сегодня голодает, является не нехватка продовольствия на планете, а то, что голодающие не могут позволить себе купить дорогое продовольствие. Есть о чем задуматься, особенно в ситуации, когда миллиард компактно проживающих голодных людей находится буквально через море от вполне обеспеченного и посему доброго «золотого миллиарда».

Динамика мирового ВВП представлена в следующей таблице

Ранг ведущих 20 экономик мира в зависимости от объема ВВП по паритету покупательной способности на период до 2050 года

ВВП по ППС $млрд.

ВВП по ППС $млрд.

ВВП по ППС $млрд.

Бразилия

Германия

Бразилия

Бразилия

Германия

Индонезия

Великобритания

Великобритания

Германия

Индонезия

Великобритания

Нигерия

Индонезия

Австралия

Сауд. Аравия

Австралия

Сауд. Аравия

Аргентина

Вьетнам

Сауд. Аравия

Аргентина

Аргентина

214,34

: для 2011 года – данные Всемирного Банка; для 2030 и 2050 годов – прогноз PWC.

Целям настоящего исследования вполне будет удовлетворять информация о представленной в таблице динамике ВВП двадцати ведущих экономик мира. Сравнение роста населения планеты и роста ВВП показывает, что последний увеличивается значительно большими темпами, нежели население планеты. Так на рубеже 2025-2030 годов численность увеличится примерно на 10-20 %, а ВВП почти в два раза. К 2050 году при увеличении численности на 30-40 % увеличение ВВП составит почти четыре раза. Развитие ситуации приведет к тому, что где-то к 2030 году будетрешена проблема голода , однако понятно, что золотой миллиард не обеднеет от этого, а, наоборот, увеличится почти вдвое и при этом еще более увеличит отрыв (уровня благосостояния) от теперь уже не голодающего миллиарда.

Количество «не голодающих миллиардов» также будет увеличиваться, поскольку (кроме естественных причин) с ростом производительности труда будет увеличиваться количество «лишних» людей, то есть людей, без участия которых остальное работающее население будет способно обеспечить всем необходимым все население планеты. Однако «лишних» людей нельзя просто не кормить, в связи с чем в будущем потребуется нерыночный механизм распределения благ, какой-то эквивалент «труду», являющийся основанием для его оплаты.

Поэтому не за горизонтом появление новых «профессий», например, мойщики дельфинов, специалисты по перемещению песка в Сахаре, ну, или гораздо более полезные, такие как обучающиеся пению, древней культуре, поэзии и так далее. Замечу, что увеличение доли «непродуктивного» человечества является таким же ограничительным фактором для человечества, как и грядущее ограничение его количественного роста. Дело здесь в том, что население представляет собой некую целостность, и, соответственно, невозможно взять и просто механически заместить одну часть человечества другой, той, которая может быть более необходима для его развития.

Основой роста благосостояния миллиардов как «золотых», так и уже не голодающих станет чрезмерное и не отвечающее реальным потребностям человечества увеличение мирового ВВП. Увеличение, которое будет необоснованно излишне расходовать драгоценные, не восполняемые ресурсы планеты, сокращать ореол обитания дикой природы. Увеличение, которое по существу будетперерабатывать дары природы в игрушки человечества , а в конечном итоге в отходы, которые в виде гор мусора, отравленных вод будут возвращены природе.

Когда же, наконец, наступит время, которое в полной степени запустит маховик неизбежных уже эпохальных изменений? Думаю, что это время, которое можно обозначить как начало перехода к новой фазе развития общества, наступит после 2050 годов. Именно к этому времени только проявляющиеся в настоящее время тенденции охватят подавляющую часть мира и станут относительно однородными на всей его территории.

Как отмечалось, именно после 2050 года четко в планетарном масштабе проявится ограниченность (признаки дефицита) двух глобальных ресурсов, в неограниченном объеме имеющихся сегодня в распоряжении человечества. Первое – достигший своего предела рост населения планеты, который становится таким образом ограниченным (конечным) ресурсом. Второе – это все более и более обозначающийся предел природного пространства, который можно рассматривать двояко, как в виде уменьшающегося количества полезных ископаемых, воды, воздуха (представляете, сколько ресурсов будет потреблять каждый год 12 млрд жителей земли), так и в виде сжатия необходимого человеку на эмоциональном уровне природного пространства – живого леса, луговой травы, диких животных, звука полета шмеля и так далее.

Эти вновь возникшие обстоятельства позволяют предположить, что после 2050-2070 годов наступит момент начала смены существующей общественно-экономической формации (для простоты буду использовать знакомые всем марксовские определения). Эра свободного капиталистического развития общества на фоне неограниченных людских и природных ресурсов (которые мы имеем сегодня) закончится. Косвенные признаки этого, выраженные в виденадвигающегося глобального кризиса , невозможности решения финансовых, политических проблем в рамках современного мирового порядка налицо. Человечество выросло (буквально) из своих старых штанишек. А что же будет там, за развитым капитализмом (ну или империализмом, если кому-то это больше нравится)? Ответ очевиден. Должен будет наступить этапразвития общества , который будет способен обеспечивать существование человечества в условиях ограниченности глобальных ресурсов.

Обратите внимание. Та либо иная общественно-экономическая формация являлась таковой, прежде всего, из-за наличия имеющихся в распоряжении человечества ресурсов и доступных способов их наиболее эффективного использования. Никто не говорил людям, как им жить, или, как называется протекающий исторический период. Они просто жили так, как им было удобно, как позволяло им доступное на тот момент времени соотношение ресурсов, главные из которых это человек со всем его знанием и дары природы.

Посмотрите на модель общественно-экономического мироустройства – песочные часы.

При первобытнообщинном строе человечество имело совсем мало возможностей (отмечено на «песочных весах»), под которыми здесь подразумевается способность человечества обеспечить свое комфортное, безопасное существование, в том числе и потому, что оно было слишком слабо перед неограниченными и могущественными на тот момент времени силами природы (природные ресурсы). Существовал механизм распределения скудных ресурсов, первобытный коммунизм. Затем возможности человечества все расширялись, напротив уменьшающихся природных ресурсов, что, соответственно, изменяло и общество. В настоящее время достигнут пик (самая узкая часть песочных часов), при котором человечествоимеет максимальные возможности и уже весьма ограниченные природные ресурсы . Да, ограниченные, но пока еще вполне достаточные для обеспечения возможностей человечества. Время максимума, золотого века человечества – это то, что есть сегодня, это место на вершине красной пирамиды, являющейся нижней частью песочных часов.

Как отмечалось, переломный момент – это 2050-2070 годы, после которых общественное развитие повернется вспять. По мере нарастания проблем с ресурсами общество будет в обратной последовательности проходить уже пройденный когда-то путь. Вот уже на самом деле –вперед в прошлое . В песочных часах этот период отображен в виде перевернутой (зеленой) пирамиды, в которой природные ресурсы, в отличие от красной пирамиды, показаны по модулю, то есть как ограниченность (недостаточность) природных ресурсов. Поясню. Если в красной пирамиде возможности человечества подпитываются природными ресурсами, растут, постепенно уменьшая их, то в перевернутой зеленой пирамиде возможности человека тем меньше (то есть люди живут менее обеспеченно, комфортно и безопасно), чем больше становится недостаток (ограниченность) природных ресурсов.

Очевидно, что нежелание человечества уменьшать свои возможности на фоне все расширяющейся к верху (то есть к будущему) воронки ограниченности (нехватки) ресурсов повлечет за собой существование в течение какого-то времени общественного строя с феодально-рабовладельческими элементами, свойственными их древним прототипам из красной пирамиды. Однако в конечном итоге стремление выжить при ограниченных природных ресурсах, высоком технологическом и образовательном уровнях неизбежно переместит человечество в стадию формирования нового, неизвестного сейчас общества. Общества, которое может быть устроено на основе принципов, аналогами, которых могут послужить ныне известные доктрины от социализма до безгосударственного анархо-коммунизма.

Необходимо отметить, что указанные процессы будут проходить (ну, по крайней мере, до начала становления безгосударственного общества) в рамках национальных границ государств. Соответственно, ближайшие столетия сделают мировыми лидерами страны с обилием природных ресурсов, хорошей армией и сплоченным вокруг национальной (но не потребительской) идеи народом. При этом понятно, что развитие ситуации может быть скорректировано за счет каких-либо революционных политических событий, величайших технологических изобретений, которые смогут расширить рамки человеческих возможностей и за счет этого изменить конфигурацию зеленой пирамиды песочных часов.

Но, в любом случае, даже это не может ничего изменить, так же как невозможно предугадать сегодня, в какие конкретно формы, общественные доктрины могут вылиться грядущие изменения. Однако в случае, если изложенная в настоящей статьегипотеза мироустройства окажется обоснованной, то общественное развитие точно должно будет пройти отмеченные на песочных часах этапы. Пройдут тысячелетия, возможно, что высокоразвитое бесклассовое общество постепенно превратится в общество первобытного коммунизма (или в инопланетян), природа заново наполнит свои кладовые, и тогда на верхнюю крышку песочных часов, под светом вечно живого солнца, встанут новые часы, и там, в будущем, кто-то другой снова напишет об этом.

Что отличает буржуазное общество от более ранних классовых обществ — от античного и средневекового? Как раз то обстоятельство, что теперь классовое господство основано не на «законно завоеванных правах», а на фактических хозяйственных соотношениях, что система найма не есть правовое отношение, а чисто экономическое. Во всей нашей правовой системе мы не найдем законодательной формулировки современного классового господства. Если и есть некоторые намеки в этом направлении, то это, как, например, положение о батраках, пережитки феодальных отношений.

Как можно постепенно уничтожить «в законодательном порядке» наемное рабство, если оно вовсе не зафиксировано в законах? Бернштейн, приступающий к законодательным реформам, чтобы этим путем изничтожить капитализм, попадает в положение того русского будочника, героя рассказа Успенского, который собирался сцапать старого нищего за шиворот, но не мог этого сделать, потому что у него и шиворота-то настоящего не оказалось… В этом вся беда.

Всякое существовавшее до сих пор общество покоилось на противоположности угнетающего и угнетаемого класса («Коммунистический Манифест»), но в предшествующих фазисах современного общества эта противоположность выражалась в определенных правовых отношениях. и поэтому могла до известной степени дать нарождающимся отношениям место в рамках старых. «Крепостной, не выходя из крепостного состояния, возвысился до степени члена коммуны» («Коммунистический Манифест»). Каким образом? Путем постепенного упразднения в пригородах всех тех различных повинностей (барщины, подушной подати, принудительного брака, раздела наследства и т. д. . и т. д.), которые, в совокупности, составляли крепостное право.

Точно так же «под игом феодального абсолютизма мелкий бюргер вырос до буржуа» («Коммунистический Манифест»), Каким образом? Путем частичного формального упразднения или фактического ослабления цеховых уз, путем постепенного преобразования, в самых необходимых пределах, управления, системы финансов и обороны.

Если исследовать вопрос абстрактно, а не исторически, то при прежних классовых отношениях можно, по крайней мере, мыслить переход силою законодательной реформы от феодального общества к буржуазному. Но что же мы видим на деле? Что и там законодательные реформы служили не для того, чтобы сделать излишним захват политической власти буржуазией, а для того, чтобы, наоборот, его подготовить и осуществить. Как для упразднения крепостного права, так и для уничтожения феодализма был необходим настоящий социально-политический переворот.

Но еще совсем по-иному обстоит дело теперь. Не закон принуждает пролетария впрягаться в ярмо капитала, а нужда, недостаток средств производства. Однако, в рамках буржуазного общества никакой закон в мире не в силах предоставить ему эти средства, потому что отнял их у него не закон, а экономическое развитие.

Далее, эксплуатация в пределах системы найма точно так же основана не на законах, поскольку высота заработной платы определяются не в законодательном порядке, а силою экономических факторов. И самый факт эксплуатации основан не на предписании закона, а на том чисто хозяйственном факте, что рабочая сила является товаром, который, между прочим, обладает приятным свойством производить стоимость, и большую стоимость, чем какую он сам поглощает в виде средств существования рабочего. Одним словом, все основные отношения капиталистического классового господства не могут быть преобразованы законодательными реформами на буржуазном базисе, потому что они вовсе не созданы буржуазными законами и не облечены в форму таких законов.

Изменения условий развития и представлений о социальном статусе происходят в пользу вновь возникающих классов за счет всех остальных. Чтобы как следует разобраться в социальных последствиях нынешнего перехода от капитализма к информационному обществу, наверное, было бы полезно обратиться к обстоятельствам предыдущего сдвига от феодализма к капитализму и сравнить механизм перераспределения власти тогда с тем, что происходит сейчас. Мы обнаружим такое количество параллелей на самых разных уровнях, что не останется ничего другого, как признать, что происходящее сегодня есть не что иное, как подлинное изменение парадигмы примерно такого же масштаба.

Для иллюстрации повторяющихся механизмов исторического развития можно использовать картографию, а именно мобилистическую диаграмму (см. Рис. 2.1).

Рисунок 2.1. Диаграмма мобилистической силы

Вдохновляясь идеями философов XIX века Фридриха Ницше и Чарльза Дарвина, а равно и их последователей веком позже, Жиля Делёза и Мишеля Фуко, в качестве отправной точки для рассуждений будем считать, что бытие есть непрерывный конфликт множества разнонаправленных сил, которые, находясь в постоянной оппозиции, взаимно влияют и тем самым предопределяют друг друга. При этом важны не столько сами эти силы, сколько напряжение, возникающее в результате их взаимодействия, и то, каким образом их влияние на другие силы поддерживается или устраняется, а также вечная как Вселенная, их борьба. Взаимодействие, конфронтация и коммуникация — вот ключевые понятия этой концепции.

В рамках мобилистической диаграммы можно дополнить двухмерную модель экзистенциального конфликта Ницше-Дарвина третьим измерением, включив в рассмотрение ось времени, что позволит в любой момент обозначить причину конфликта. Речь идет о некой «предполагаемой» точке, которую можно идентифицировать с той степенью погрешности, с которой мы осознаем, что сами, как наблюдатели, находимся в постоянном движении (поскольку даже в роли наблюдателей мы представляем такую же силу, как и все прочие силы в пространстве и времени). Это конфликт по поводу власти. Чем ближе к указанной точке находятся взаимодействующие и/или противодействующие силы, тем больше власти стоит на кону.

«Центральная» точка диаграммы — не только предмет конфликта, но и некая главная ценность общества в данный момент, определяющая черта парадигмы. Мы можем назвать эту ценность «религией» эпохи, или, точнее, аксиомой времени. Другими словами, основной концепцией данной эпохи о структуре бытия, такой взгляд на мир, который повсеместно принят и потому социально функционален. Наличие такой гипотезы дает возможность ориентироваться в мире и понимать, что в нем происходит. Поскольку заинтересованные стороны, в особенности, правящие классы, всегда затрачивают огромные ресурсы на то, чтобы придать этой гипотезе вид «вечной истины», хотя она является только предположением, которое становится весьма существенным. Когда же выясняется, что «вечная» истина не является таковой, кажется, что земля уходит из-под ног и мы оказываемся в безвоздушном пространстве. Расхожая фраза «я знаю немного, но есть одно, что я знаю наверняка» — удачный пример нашего восприятия действительности. Мы готовы признать, что наше знание ограничено, но считаем необходимым хоть что-то знать наверняка, чтобы ориентироваться в жизни.

В рамках мобилистической диаграммы власть — это некий подвижный феномен без внутренней ценности (нейтральное понятие). Власть мигрирует, захватывается и отдается во всех направлениях. Любая идентичность возникает только относительно других. Все определения должны постоянно перепроверяться при изменении обстоятельств. Что это такое? Какая сила действует на самом деле? Можно ли рассматривать каждую из них в отдельности, невзирая на то, что они постоянно перетекают одна в другую? Как посторонние наблюдатели мы видим только лихорадочную борьбу за власть, контроль над другими за право утверждать и владеть, и все это сопровождается вопросами «какой ценой?» и «за чей счет?».

Отношения между силами, их взаимодействие — суть вопроса. Господин не может существовать независимо от раба, так же, как и раб не может существовать отдельно от господина. Каждый зависит от другого. Покорность раба делает господина господином, и оба вовлечены в вечную борьбу за признание, которое, по мнению Г. В. Ф. Гегеля, другого великого философа XIX века, является двигателем всего исторического процесса. По Гегелю, именно желание получить признание других людей служило причиной борьбы за власть еще в ранних социальных группах, ставших основой последующего деления человечества на классы. Эта борьба продолжает неистовствовать, поддерживая общество в состоянии постоянного движения, пока разные группы людей полагают, что их признание недостаточно, и, соответственно, уверены, что заслуживают более высокого общественного статуса.

Изменение духа времени наступает тогда, когда то, что считалось незыблемым, смещается и претерпевает качественное переопределение. Не будет преувеличением сравнить такой сдвиг с социальным землетрясением. Все факторы на арене борьбы подвергаются фундаментальным изменениям в силу того, что их источник, константа, благодаря которой они существуют, внезапно пришла в движение. Последствия таковы, что действующие лица этой драмы более не Уверены в том, что они хоть что-то знают наверняка. Все в движении. Часть актеров застывают в своих прежних исторических ролях там, где еще недавно находился центр. Новые актеры выходят на сцену и немедленно развязывают новую битву вокруг новой ценности — точки, которую сместилась «вечная истина» нового времени. Когда буря стихает, прежние герои вынуждены находить для себя другие, менее впечатляющие роли.

Внезапное смещение центра бытия, разумеется, сопровождается сильнейшим сопротивлением со стороны тех, чьи позиции подвергаются угрозе. Едва только люди, да и целые классы вдруг осознают, что некая постоянная, на основе которой были построены их жизни, и которая до сих пор представляла собой фундамент их идентичности, пришла в движение, они обычно реагируют в форме полного отрицания: Этого не может быть! Через некоторое время, когда произошедшие изменения уже нельзя отрицать, реакция людей выражается либо в уходе от действительности, либо в агрессивной оппозиции переменам: Это не должно было произойти! Все это усугубляется тем, что прежние властные структуры, на которые до сих пор возлагались большие надежды, тоже имеют смутное представление о происходящем. Наглядным примером может служить разрушительная борьба, переживаемая Западным миром со времени перехода от феодализма к капитализму относительно понятия Бога и его неизбежной смерти. С каждым разрушенным учеными ментальным барьером в нашем мировоззрении, с каждой преодоленной границей понимания стараниями своей многочисленной, хотя и постепенно уменьшающейся паствы Бог тут же отодвигался еще на один шаг в Неизведанное. Живший поначалу за небесным сводом, Он был «передвинут» за пределы Солнечной системы, потом за пределы звезд, пока наконец не был водружен над временем и пространством вообще. Несмотря на все усилия, Ему удалось выжить. Аксиомы, связанные с устаревшими парадигмами, зачастую весьма упорно цепляются за жизнь, в особенности среди маргинальных групп.

Многие люди просто не понимают, что идея Бога возникла в иной, отличной от сегодняшней, парадигме, с целью, специфичной именно для того времени: для создания преимуществ одним группам людей за счет других. В феодальном обществе Бог, в мобилистических терминах, был предполагаемой константой бытия, чье существование было непреложной истиной. Всякие попытки слегка поколебать поверхность этой константы карались смертью. При переходе к капитализму прочная структура, поддерживающая понятие Бога, разрушилась. А когда главная ценность начала сдвигаться с места, все прочие основы существования, ранее казавшиеся незыблемыми, последовали за ней. Величие Бога стало относительным, и оказалось возможным ставить под сомнение даже само его существование. Христианский мир впал в пучину сомнений по поводу своей легитимности из которой он так и не выбрался. То, что мы сегодня называем призраками и демонами, когда-то имело реальное влияние на жизни людей. И это не вопрос теологического спора или очевидной слабости доказательств существования Бога, это вопрос власти. Власть монархий и Церкви покоилась на существовании чего-то, названного Богом. Предполагалось, что Бог будет константой и ни при каких условиях не может быть поставлен под сомнение. Если бы сомнения по этому поводу могли возникнуть, вся структура власти оказалась бы под угрозой.

Как результат упорного отрицания любых сдвигов центральной ценности бытия и нежелания подчиниться требованиям религии атеизм получил статус новой аксиомы и стал эффективным инструментом противодействия буржуазии при захвате власти. Это проиллюстрировано одним из самых блестящих общественных экспериментов капиталистической парадигмы: коммунистическим проектом. Коммунизм стал перевернутой формой христианства, выражением древней мечты о рае на Земле, весьма типичной для своего времени. Коммунистическая вера была следствием идеи общественного совершенствования посредством человеческого, а не божественного вмешательства. Инструментом должен был выступить новый тип государства; утопической целью проекта был новый человек, исключительно рациональный. В итоге эта мечта нанесла серьезный урон целым народам и континентам и потребовала от 85 до 100 миллионов жизней (по понятным причинам здесь трудно быть более точным), принесенных в жертву в мирное время для успеха этого благого начинания.

До сих пор есть защитники коммунистического проекта, потому что это вопрос религиозной веры, иррациональность которой выглядит мертвой зоной в пространстве логических построений. Сила этой веры была точнейшим отражением её первоначальной оппонирующей силы организованной религии, которая в России, Китае и Латинской Америке до последнего боролась за свою власть. Вполне возможно, что если бы последний русский царь вдруг публично признался в своем атеизме, он мог нейтрализовать часть обаяния коммунизма и тем самым предотвратить Октябрьскую революцию. Демон предполагаемой константы бытия настолько силен, что даже его антидот (и, следовательно, его эквивалент в следующей парадигме) наследует его поистине магическое влияние на ход наших мыслей.

При переходе от капитализма к информационному обществу мы можем провести целый ряд параллелей с теми сдвигами, которые произошли при переходе от феодализма к капитализму. Предполагаемой константой бытия при капитализме, его основной характеристикой был гуманистический, или человеческий, проект. Интересно, что гуманизм в своей наиболее выраженной форме — форме индивидуализма — оказался, в конце концов, едва ли не единственным средством спасения, на которое уповают гуманисты и иже с ними, в море, полном останков наиболее блестящих проектов эпохи, подобных коммунизму, и затонувших бесславно один за другим.

Вот почему идеологи капитализма эры его заката так уверенно заявляют в своих манифестах о незыблемой вере в индивидуальность. Находясь под внешним давлением, капитализм по сути возвращается к своим истокам и пытается найти пристанище в своих философских корнях, например, в работах доиндустриальных философов Рене Декарта и Фрэнсиса Бэкона. Мы — свидетели отчаянных попыток перезапустить проект, пусть даже в совершенно «разобранном» состоянии, на этот раз в форме гипериндивидуализма. Его апологеты воображают, что не кричи они об этом на каждом углу, им едва ли удастся снова вдохнуть жизнь в остывающий труп. Имя этому иделогическому чудовищу Франкенштейна — либертарианизм.

Подобно протестантизму на заре эпохи Просвещения, когда словно в результате вспышки сверхновой, воплотилась одержимость устаревающими «вечными ценностями», мы сейчас наблюдаем вспышки сверхновых при переходе от капитализма к информационному обществу. Гиперэгоизм, гиперкапитализм и гипернационализм — все это сверхновые сегодняшнего времени. Гуманистический проект — развитие индивидуума параллельно с развитием государства и капитала, вместе со всеми их многочисленными отпрысками -разными академическими, художественными, научными и коммерческими проектами — составляет аксиому капитализма. Эти ценности считались вечной гарантией стабильности, но теперь и они пришли в движение. Великая битва только началась, и похороны гуманизма, как в свое время похороны Бога, способны затянуться надолго, сопровождаясь болезненными конвульсиями. Стоит только представить колоссальное количество ресурсов, инвестированных в данное предприятие, чтобы понять всю глубину разворачивающейся общественной драмы. Этого не может быть! Этого не должно быть! Тем не менее, коллапс неизбежен, поскольку этот проект с самого начала был неразрывно связан с парадигмой существования, практически себя изжившей.

Конечно, сейчас трудно указать на суть новой «вечной ценности» и определить те силы, которые станут бороться за власть. Провести анализ, будучи участником происходящего, — заведомо обречь себя на домыслы. Пока предполагаемая константа бытия находится в движении (а этот процесс, видимо, будет долгим), все расчеты будут содержать ошибку, превосходящую значение любой из переменных, как если бы метеоролог сегодня попытался предсказать погоду на несколько лет вперед. Что, впрочем, не означает, что анализ в таких условиях становится бессмысленным. Наоборот, тщательное изучение существующей структуры распределения власти наиболее полезно как раз тогда, когда нарождается новая классовая структура. Это едва ли не единственный момент, когда очевидец может принять активное участие в событиях, происходящих в связи со сменой «вечных ценностей». Такой анализ имеет шанс стать важной частью общего процесса, а равно и одним из факторов, влияющих на него. Еще до того, как вновь утвержденная константа бытия займет устойчивое положение, вокруг нее начинает формироваться по крайней мере одна сила — новый доминирующий класс. Вопрос в том, насколько вообще достоверны рассуждения об этом. Даже если константа бытия пришла в движение, означает ли это, что появление нового доминирующего класса неизбежно? Можно ли ожидать, что прежний способен осознать смену парадигмы, вокруг которой он формировался, и, как следствие, направить свои действия так, чтобы занять пространство вокруг новой константы? Таким образом, прежний доминирующий класс останется таковым новой парадигмы, пусть и в новом обличье. Но по ряду причин это может не произойти. Люди, в основном, весьма консервативные создания. Психологический термин «когнитивный диссонанс» означает, что люди склонны держаться старых убеждений, даже если они противоречат вновь открывшимся фактам. Все дело в том, что наши старые добрые представления о жизни дают возможность чувствовать себя психологически комфортно; мы влюблены в них. Но это приводит к состоянию умственной косности и неповоротливости: мы готовы прикладывать больше усилий для сохранения status quo в наших головах, чем для обучения новому. Узнавая что-то новое, мы вынуждены так или иначе менять свою жизнь, хотя иногда совсем немного. По этой причине наша способность передвигаться по исторической карте практически минимальна.

Из анализа мобилистической диаграммы следует: мир вокруг в целом движется значительно быстрее, чем мы сами. Наше движение в этих обстоятельствах является вынужденным, реакцией на движение общественных сил и информацию, которая меняет мир вокруг. Неудовлетворенность многообразных желаний — правильней будет сказать, идея такой неудовлетворенности, желание желания -заставляет нас быть рабами потребления. Нетерпимость и узколобость данного общества вынуждает нас мигрировать. Общество, сама система находится в постоянном движении, а отдельные люди и группы людей, помимо своей воли брошенные в водоворот общественных изменений, вынуждены сдавать свои прежние комфортные позиции в угоду этим изменениям.

Поскольку мы являемся единственными очевидцами истории, всегда есть соблазн преувеличить человеческое влияние и считать себя способными на свободное волеизъявление, будучи, так сказать, творцами истории. Но это все не более чем роскошная иллюзия. Возможности действовать независимо строго ограничены. Действия, более или менее заметные в истории, правильнее трактовать как реактивные, а не активные по своему характеру. Очарование коммунистической идеей или другими великими утопиями таилось также и в необходимости приспосабливаться к постоянным переменам. Привлекательность утопий состоит в их обещании отдыха и покоя, в сильном и всеобъемлющем желании остановить хотя бы на время движение, навязанное извне. Но остановить свое собственное движение значит сделать то же и относительно истории — процесса по преимуществу. Конец истории стал бы не чем иным, как концом всех общественных процессов, означающим нашу собственную кончину.

История раз за разом подтверждает эту истину. Каждая попытка реализовать утопию — коммунизм наиболее яркий тому пример — и остановить движение истории, неминуемо приводила к гибели такого утопического общества. Смерть есть, по сути, единственная альтернатива турбулентности. Будда осознал это еще 2500 лет тому назад. Нам приходится выбирать между нирваной, состоянием перманентного покоя, и принятием того, что все вокруг нас находится в постоянном движении и изменении, что приводит к необходимости постоянно приспосабливаться. И тот факт, что наши возможности маневра минимальны, с философской точки зрения, делает нас заложниками исторического процесса. Русский царь не мог на деле исповедовать атеизм, поскольку иначе он был бы вынужден усомниться в легитимности собственного статуса. Он не мог отрицать Бога, ибо на идее богопомазания строилась вся его власть. Поэтому все произошло так, как произошло.

При смене общественного строя (парадигмы) все столь драматично, что прежний доминирующий класс оказывается неспособным. Удерживать контроль над новыми «вечными ценностями». В то же время новый доминирующий класс развивается в той точке исторической карты, где благодаря стечению обстоятельств оказалась конкретная группа людей. Переход к новой парадигме — процесс Длительный, поэтому там, где ранее была сфокусирована прежняя, в Учение длительного времени продолжает ощущаться остаточное напряжение, существенное, хотя и уменьшающееся. Это побуждает прежний доминирующий класс цепляться за устаревшие ценности. Даже в самом конце процесса еще находятся последние сомневающиеся: Этого не может быть! Этого не должно быть! Конечно, зачем меняться, если до поры до времени можно этого избежать!

Естественно, при смене парадигмы прежние ценности не устаревают в мгновение ока. Даже когда, к примеру, центральная ценность общества при переходе от феодализма к капитализму сместилась от землевладения к владению капиталом, это еще не означало, что владение землей немедленно перестало иметь значение. Но природа такого владения изменилась. Земля стала товаром. Теперь уже новый доминирующий класс — буржуазия — определял сущность землевладения, придавая ему денежное выражение. Буржуазия скупала и переустраивала феодальные поместья для целей частного загородного отдыха и развлечений, ясно давая понять, что она стала властителем не только над нарождающимся пролетариатом, но и над прежним доминирующим классом — аристократией. Буржуазия теперь устанавливала правила игры.

До сих пор феодальные поместья никогда не выступали предметом купли-продажи. Их ценность заключалась в геральдических символах, либо определялась близостью к резиденции короля. В новой парадигме эти же самые поместья оценивались по совершенно другим принципам — принципам открытого рынка. Каждое получило ценник. Их ценность стала определяться по целому набору параметров, как то: размеру и качеству лесных и пахотных угодий, а равно и пожеланию покупателей ассоциировать себя с прежними владельцами посредством приобретения их традиционных символов для подчеркивания статуса покупки. Потребовалось не так уж много времени, чтобы старые добрые феодальные символы власти в какой-то момент обратились не более чем в милые и забавные безделушки, ценность которых была по большей части ностальгической. Буржуазия сполна получила свое с атрибутов и пережитков аристократии: монархии, двора, наследственных титулов и придворного этикета. Смещение парадигмы стряхнуло с них весь метафизический флёр, а буржуазия продемонстрировала, что все теперь имеет свою цену, покупая и продавая звания и титулы, просто за деньги или путем женитьбы. Аристократии ничего больше не оставалось как проглотить обиду, расслабиться и получить удовольствие — ведь нужно же было как-то зарабатывать деньги!

Острейшая нужда в деньгах со стороны аристократии и буржуазное стремление к роскоши сплошь и рядом соединялись в беспрецедентных по беспринципности коммерческих сделках — постоянная тема литературы XIX века. Наиболее циничным, чтоб не сказать глумливым, летописцем таких трансакции был Бальзак, который и сам приставлял «де», чтобы подчеркнуть аристократическое происхождение своей фамилии. Величие символов сохранилось, но функция их изменилась, превратившись из придворного платья для официальных церемоний в модный наряд. То же самое можно наблюдать сегодня, когда netократия, новый гегемон информационной эры, бесцеремонно оперирует святынями буржуазии: неприкосновенностью личности, выборной демократией, социальной ответственностью, системой права, банковской системой, фондовыми рынками и т. д.

Ирония истории в том, что, будучи одержима идеей массового производства (печатный пресс предопределил такое развитие индустрии и, следовательно, стал важнейшим изобретением капиталистической революции), буржуазия подорвала рынок аристократических символов, наводнив рынок их дешевыми имитациями. Артефакт, который ранее был неповторим, уникален, теперь стал просто оригиналом, конечно, более ценным, чем его копии, но утратил ауру своей привлекательности, поскольку любой желающий мог иметь его точный дубликат. И их ценность как символов статуса неминуема упала.

Поскольку буржуазия стала устанавливать правила игры и определять порядок цифр на ценниках, аристократия оказалась на обочине капиталистической экономики. До тех пор, пока ей было чем торговать, она продолжала худо-бедно влачить своё существование на лоне природы, все более отдаляясь от круговорота событий и центра власти. Их поместья теперь были почти ничто по сравнению с банками; фамильные титулы и гербы уступили место величию финансовых империй и научных званий; двор и шутов заменили парламент и политические журналисты. Сцена захвачена другими актерами. Многие новые роли немногим отличались от прежних, но диалоги были переписаны, да и сам ход пьесы претерпел модернизацию.

Центральные ценности прежней и новой парадигм настолько радикально различаются, что любой претендент на ведущую роль в этой новой драме должен будет выучить совершенно другую культуру и целый новый набор принципов. Зачастую прежнему «низшему» классу легче приспособиться к культурным требованиям, навязанным доминирующим классом новой эры, нежели прежнему господствующему классу. В момент смены декораций выясняется, что бывшему низшему классу в сущности нечего терять и нечего защищать от изменений, поэтому он легче заучивает новые трюки и не очень противится собственной трансформации. Продолжая развивать тезис о непрерывном историческом процессе, можно сказать, что те, кто уже находится в движении, легче разгоняются, чем те, кто стоит на месте. Требуется время, чтобы осознать, что старые рецепты успеха не работают, и процесс осознания весьма нелегок, ведь Этого не может быть! Этого не должно быть! Сегодняшние примеры свидетельствуют о том, что недавним иммигрантам зачастую легче приспособиться к космополитизму новой эпохи и ее культурному разнообразию, чем их сверстникам из коренного населения гомогенного буржуазного общества.

Представители нового доминирующего класса не прикладывали особых усилий к тому, чтобы оказаться близ новой предполагаемой константы бытия. Им просто повезло оказаться «в нужном месте в нужное время». Как и в природе, которая тоже находится в постоянном изменении, эволюция общества происходит по довольно спорному сценарию: определенные мутации имеют больше преимуществ в данных обстоятельствах. Выживает не тот, кто сильнее, этот, кто лучше приспосабливается. И понятие «лучшей приспособленности» изменяется со сменой условий окружающей среды. В соответствии с принципом интеллектуальной неповоротливости, новый доминирующий класс образуется из личностей и групп, которые просто волей случая оказались вблизи от той точки, где приостановилась новая константа бытия и возникла новая вечная истина.

Итак, буржуазия стала новым господствующим классом капиталистического общества. И откуда взялись бы новые капиталистические предприниматели, если бы не города, где они оказались? Также они выросли под влиянием протестантизма, отличающегося сильной трудовой этикой. Буржуазия не жаждала власти и не захватывала ее — она упала ей в руки. Буржуазии дали власть! Если мы более пристально взглянем на новый господствующий класс, мы еще раз убедимся, что те, кто уже был в пути, оказались в более выгодном положении по сравнению с теми, кто оставался на месте. Буржуазия в основном была сформирована из выходцев из крестьянства -низшего из низших слоев прежней структуры власти, а не из наследников аристократических титулов и поместий.

В социологии существует понятие «мем», эквивалентное генам в биологии, что означает идею или взаимосвязанную систему идей, и сравнение происхождения и распространения генов и мемов показывает схожие тенденции. Также, как в биологии действует теория Дарвина, в социологии есть меметический дарвинизм. Изучая генетический дарвинизм, мы можем провести интересные параллели, демонстрирующие, как работает дарвинизм меметический. История биологии есть непрекращающаяся, жестокая борьба за выживание и воспроизводство в многообразии случайным образом возникающих биологических видов в постоянно изменяющейся среде. Случайность определяет, какие виды выживут за счет других; внешние обстоятельства «отбирают» тех, кто лучше приспособлен к текущим условиям, все прочие отсеиваются. Многообразные виды конкурирует за ограниченные ресурсы в различных комбинациях и против друг друга.

Природа никогда не отдыхает, и поэтому критерии того, какие мутации наиболее удачны для выживания, постоянно меняются. Вмешательство человека в природу также изменяет условия борьбы, создавая для одних видов более благоприятные условия, препятствуя другим. Знаменитый пример — бабочки, цвет которых в течение XIX века в промышленных районах Англии значительно потемнел. В результате загрязнения среды более темные бабочки лучше прятались от хищников, поскольку садиться им приходилось на темные поверхности. Березовая кора также потемнела, поэтому более темные бабочки размножались более успешно, в результате чего, спустя несколько поколений, существенно изменился внешний вид целого биологического вида.

Подобный уровень совпадений характерен и для меметического дарвинизма в социологии. В густых джунглях сложной и часто противоречивой информации, окружающей нас, мемы, которые выживают и распространяются в конкретной среде, в конечном итоге становятся сильнее и сильнее, а мемы, которые не могут обрести почву под ногами, постепенно слабеют и отсеиваются. Но различие между силой и слабостью в данном случае не всегда видимо заранее, по крайней мере, если вы не рассматриваете только сами мемы, без учета информационных технологий и их развития. Работа футурологов в сущности состоит в том, чтобы нарисовать «карту» экологической системы, в которой сражаются мемы, и используя её за основу, прогнозировать шансы разных мемов на выживание.

Ценности и культурный багаж каждого индивидуума или группы людей состоит из некого количества мемов. Выяснить, какой из них окажется сильным или слабым, сточки зрения дарвинизма, в условиях сдвига парадигмы можно только в ретроспективе. Подобно тому, как отдельные гены не влияют на изменения природы в ходе генетической революции, так и мемы не обладают способностью оказывать влияние на социальные силы, движимые сменой парадигмы. Носители мемов и генов в обоих случаях могут только надеяться на удачу. Что касается основных теоретических положений, то между генетическим и социальным дарвинизмом практически нет различий.

Для понимания процессов меметики стоит снова воспользоваться картографическим методом, в качестве переменных социальных сил будут представлены люди и мемы. Представим бытие в виде трехмерного пространства, где настоящее — плоскость с двумя осями. Оси: виртуальное и физическое пространство, в котором располагаются люди и мемы. Третье измерение — время, которым для упрощения пока пренебрежем. Мысленно остановив время, мы получим двухмерную диаграмму, которая позволяет исследовать текущие внутренние связи конкретного общества (рис. 2.2). Фиксируем одну из двух переменных, людей или мемы, что даст возможность изучить характер взаимоотношений между ними.

Рисунок 2.2. Диаграмма мобилистической идентичности

Фиксируем положение мемов, равномерно распределив их в поле диаграммы. Исследовав характер концентрации людей, обнаружим, что члены конкретного общества, как правило, привлечены ограниченным количеством мемов, образуя вокруг них кластеры тех или иных размеров. Социальная тождественность этих людей базируется на их приверженности определенным кластерам. Члены одного и того же кластера — это «мы», члены остальных кластеров — «другие».

Важно помнить, что действующие лица, представленные на модели, не в состоянии свободно выбирать свое отношение к тем или иным кластерам. Их позиция на диаграмме относительно физического и виртуального пространств отражает фактическое положение, а не их амбиции или стремления.

В каждый фиксированный момент времени самый крупный кластер на диаграмме образуется вокруг мема, который является стержнем парадигмы, того, что ранее было названо предполагаемой константой бытия. При феодализме такой кластер — монарший двор, а институт монархии — его мем. Другой сильный феодальный кластер — церковь образуется вокруг мема религии. При капитализме торговля -наиболее влиятельный кластер, имеющий в качестве мемов банки и фондовые рынки. Еще один влиятельный кластер капитализма представлен аппаратом государственной власти, формирующейся вокруг мема выборной демократии, а также академической сферой вокруг мема науки. В информационном обществе наиболее важным мемом будет то, что можно представить как узел в рыбацкой сети, некий портал власти (подобно интернет-порталу) , связующее звено во всеобъемлющей сети. Вокруг этого звена сформируется важнейший кластер информационной парадигмы — Netократическая сеть.

Добавив третье измерение (время), получим голограмму. Первое, что произойдет, это быстрый оборот мемов: массовое их возникновение и такое же массовое исчезновение. При этом мемы, окруженные наибольшим числом людей, выживают с большей вероятностью. Люди в данном случае голосуют ногами. Так, из всех религиозных мемов, которые боролись за выживание в Древнем Риме, только два и уцелело: христианство и иудаизм. Все прочие пали жертвами забвения, что в историческом смысле можно назвать созидательным разрушением.

Однако тот факт, что какие-то мемы являются привлекательными сегодня, еще не означает, что они смогут сохраняться в первозданном виде на протяжении столетий. Напротив, они все время вынуждены модифицироваться, так что речь идет о непрестанном прорастании новых мемов из старых. Большинство мемов умирает и исчезает, освобождая пространство для новых. Одновременно те мемы, которые выживают, вынуждены постоянно адаптироваться и воссоздавать себя заново, чтобы выжить. Чем ближе мем находится к какому-либо важному кластеру, или чем более полно этот мем соответствует потребностям и желаниям кластера, тем выше его (мема) шансы на выживание в этой бесконечной борьбе. Возьмем хотя бы один пример: Билл Гейтс, самый богатый человек на Земле, родился в Сиэтле, городе, который и физически, и виртуально, и исторически расположен в достаточной близости от быстрорастущих промышленных районов Калифорнии. Будь Билл Гейтс крестьянкой на Мадагаскаре XVI века, никто бы и не услышал никогда о меме Майкрософта, что в свою очередь существенно видоизменило бы ту историческую плоскость, в которой мы находимся сегодня.

Время от времени история демонстрирует примеры того, что люди слишком неповоротливы и консервативны для того, чтобы быстро и в значительном объеме воспользоваться преимуществами, предоставляемыми сменой парадигмы. Одного только знания о том, что константа бытия пришла в движение, и что это движение затронет другие важные мемы и кластеры, недостаточно для осуществления броска в правильном направлении. Тот факт, что мадагаскарский крестьянин знает о Силиконовой Долине, еще не дает повода надеяться, что он способен основать на своем острове интернет-компанию. На индивидуальном же уровне, приходится признать, что совпадение, случайность, судьба, если угодно, является решающим фактором.

В момент, когда капитализм совершал прорыв, аристократия занималась своими поместьями вдали от банков и городских рынков. Аристократы были вскормлены на отвращении к торговле и финансам. Старый господствующий класс был целиком занят защитой своих фамильных прав наследования титулов и земли, невзирая на то, что ценность геральдических символов в обществе быстро снижалась. Но нобли все так же были увлечены полировкой своих регалий и сочинением легенд о великом, давно ушедшем прошлом. В итоге они упустили свой шанс взойти на корабль. С развитием пиетизма(набожность, благочестие), европейские христиане стали поощряться к коммерческой и ссудной деятельностью, что ранее было прерогативой еврейской протобуржуазии. А аристократия не воспользовалась своим шансом (да и едва ли имела его) в борьбе за власть в капиталистическом обществе, в отличие от буржуазии, оказавшейся в нужное время в нужном месте (мутации с корнями в крестьянском классе), прекрасно, сточки зрения меметического дарвинизма, приспособленной, чтобы стать господствующим классом при капитализме.

Значимым и весьма любопытным феноменом любого сдвига парадигмы становится заключение секретного пакта, несвященного союза, между старыми и новыми хозяевами. Как только переход власти de facto становится неоспоримым, ее передача de jure проходит мирно и тихо — к вящей пользе обеих сторон. Такой секретный пакт заключается с целью защитить и общие, и различающиеся интересы участников договора. Случается, что его заключение сопровождается продолжительными и утомительными псевдоконфликтами по ничего уже не значащим поводам, а лишь с намерением утаить от посторонних глаз само существование и цели такого договора.

Важнейшей функцией этого секретного союза является сохранение участниками монополии на общественное пространство во время смены парадигмы. В интересах обеих сторон создать максимально возможное замешательство, максимальную суматоху, так, чтобы передача власти произошла как можно незаметней, без какого-либо участия порабощенных классов или внутренней оппозиции. Классический пример — браки XIX века между сыновьями аристократов с их наследственными титулами и дочерьми буржуа, с наследуемыми капиталами. Искусственно созданный конфликт призван был закамуфлировать существование самого сговора. Как ни парадоксально, чем меньше конспирации, тем лучше!

Примерно так же был прикрыт насущный вопрос европейских и азиатских монархий «быть или не быть». Аристократии было позволено сохранить, пусть в урезанном виде, королевские семьи и даже субсидируемые теперь государством оперные театры в обмен на помощь в осуществлении и пропаганде различных проектов капиталистической государственной машины. Аристократия была рада и согласна довольствоваться ролью «обезоруженного угнетателя». Ей позволили опекать музеи и другие подобные заведения, в которых сама история была теперь слегка отретуширована, чтобы новая социальная структура могла выглядеть как можно более естественно. Когда все фамильные ценности были распроданы, и аристократия не могла больше заниматься самофинансированием, а дочери буржуа стали все больше предпочитать титулованной бедности аристократов женихов своего круга, ноблей оставили в своих поместьях с условием, что они будут открыты для публичного обозрения по выходным как музеи. Они и превратились в дотируемые государством музеи — живописные окрестности для воскресных прогулок буржуазной семьи. Аристократическое прошлое преподносилось как очаровательная, но трагическая театральная декорация, на фоне которой капиталистическое общество представало во всем своем совершенном устройстве.

Умело обуздав и аристократию, и церковь, буржуа могли теперь взяться за переписывание истории, чтобы представить дело так, будто они сами и созданное ими государство существовали вечно. Общественные конструкции новой парадигмы представлялись как вечные и естественные истины. Индивидуум стал Богом, наука -проповедью, национальная принадлежность — раем, а капитал -священным орудием власти. Таковы были средства защиты монополии буржуазии на власть, историю, язык, да и на саму мысль. Вечные истины не могли, не должны были, да и не нуждались ни в какой перепроверке. За всем этим символизмом остается скрытой от глаз важная роль того самого сговора относительно построения властных структур новой парадигмы. Оказавшись, в результате, в непосредственной близости от новой константы бытия, новый правящий класс сумел максимально воспользоваться своими преимуществами. Произошло накопление колоссальных богатств, сгенерированных новыми «вечными истинами», и все с благословения прежних хозяев. Новый господствующий класс достиг этого, создав монополию на общественное пространство, а затем использовал его для отрицания самого факта существования нового низшего класса, а впоследствии и для отказа признать за этим классом любые возможные права на участие в принятии решений.

В предыдущие столетия, как только стало ясно, что право на землю можно защищать с помощью законов и монополии дворянства на власть (фундаментальная основа феодализма), аристократия немедленно приобрела контроль над всеми землями. Ни один, даже самый удаленный клочок земли, не оставался неохваченным, поскольку в противном случае мог стать поводом для претензий крестьян на землю. Примерно в том же духе буржуазия, с полного одобрения аристократии, все первые декады индустриальной эпохи занималась безудержным грабежом своих стран и их колоний в поисках сырья и рабочей силы, заставляя людей работать на фабриках, как рабов, принося огромную прибыль. Нет оснований верить в то, что новый господствующий класс информационного общества, нетократия, будет вести себя иначе, чем ее предшественники. Постепенно задвигаемая на второй план буржуазия станет добровольным помощником в этой очередной серии исторической драмы, на этот раз — под руководством нетократии, которая, как прежде буржуазия, станет отрицать само существование какого-либо низшего класса новой парадигмы.

Также, как аристократия способствовала созданию самых важных легальных предпосылок для экспансии капитализма — государственной защиты частной собственности, так и все более маргинальная буржуазия будет использовать свой контроль над парламентской системой и полицию для легитимизации и защиты важнейших компонентов в конструкции нетократической власти: патентов и авторских прав. Принципиальные условия для успеха нетократии — это, по иронии судьбы, прямой подарок со стороны прежних владельцев мира. Мораль новой эры построена вокруг передачи этой эстафетной палочки. Как аристократия и буржуазия законодательно взлелеяли в свое время неприкосновенность частной собственности, так теперь буржуазия и нетократия объединяют свои усилия для провозглашения авторских прав в качестве средства спасения цивилизации. При этом огромное число «научных открытий» совершается единственно с целью доказать их благотворное влияние на человечество в целом. В рамках такой стратегии становится очевидным, что любая форма власти, не защищенная авторским правом, будет, по определению, считаться аморальной, а с точки зрения юридической монополии буржуазии, будет интерпретироваться еще и как нелегальная.

Но, рано или поздно, секретный сговор старого и нового правящих классов будет подвергнут мобилистическому анализу, согласно которому любая сила может быть определена только через противопоставление противоположной ей силе. Поэтому нельзя говорить о существовании доминирующего класса, не предполагая нового «низшего» класса. Правящий класс, разумеется, использует все доступные средства для установления тотального контроля над «вечной истиной» бытия. Но поскольку эта константа бытия существует, только будучи признана и новым классом, противостоящим правящему, то возможен конфликт относительно ценности этой константы. Правящий класс желает владеть константой и контролировать ее. А «порабощенный» класс формируется из тех, чья деятельность (в форме производства или потребления) или чья случайная позиция на исторической карте как раз и придает предполагаемой константе бытия, этой «вечной истине», её значение. Когда «низший» класс в полной мере осознает себя, организуется и предъявит требования к существующему порядку, монополии доминирующего класса на общественное пространство наступит конец. Отношения типа господин/раб станут напряженными и неустойчивыми. Возникнет новый конфликт, наполненный бесконечными испытаниями взаимной силы, в котором перемирие — лишь прелюдия к новой вспышке активности. Из этого-то конфликта, этой межклассовой борьбы за власть общество и история и получают в конечном итоге энергию своего движения.

Когда аристократия передала эстафету реальной власти в руки буржуазии, формально это выглядело как продолжительный переход от абсолютной монархии к парламентской системе прямых выборов. При этом никогда не происходит непосредственной исторической встречи «низших» классов двух парадигм, прежней и новой. Отчасти потому, что из прежнего порабощенного класса формируется новый господствующий, отчасти потому, что у них нет точек соприкосновения, так как они никоим образом не вступают в конфликт друг с другом! Всё указывает на схожесть этих явлений и при переходе от капитализма к информационному обществу. Этот новый низший класс, пока практически невидимый, будет еще длительное время оставаться нераспознанной силой, даже для себя самого. В обществе, которое просто перегружено информацией, налицо красноречивый дефицит информации по данному предмету. Но это, скорее, вопрос контроля идеологии.

Бард Александр, Зодерквист Ян
Нетократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма.

500 лет Реформации: что нужно знать — 10 коротких тезисов

  • Александр Кан
  • обозреватель по вопросам культуры

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

В честь 500-летия на главной площади города Виттенберг, у того самого собора, к двери которого Мартин Лютер прикрепил свои исторические тезисы, установлен памятник инициатору Реформации

100-летие Русской революции кажется безоговорочно важнейшим юбилеем 2017 года. Однако для Европы и Америки, для западной, да и для мировой истории в целом не менее, а, возможно, и более важным выступает другой юбилей: 500-летие раскола западного христианства и возникновения протестантизма.

Начавшаяся ровно полтысячелетия назад Реформация расколола до тех пор единую католическую церковь и положила начало длившимся века ожесточенным разрушительным войнам на европейском континенте.

Реформация породила не только бесчисленный сонм новых протестантских конфессий, но и заложила основу для новой протестантской этики.

С этой этикой неразрывно связано становление новой экономической системы — рыночного капитализма, а также нового политического миропорядка — буржуазной демократии.

Реформация, хоть и породила протестантизм, но ему не тождественна, и потому в наш короткий обзор мы включили факты не столько из истории протестантизма, сколько о том, что непосредственно связано с породившим его конкретным историческим событием — Реформацией 1517 года.

1.Начало

Автор фото, Hutton Archive

Подпись к фото,

Гравюра 1518 года, изображающая Мартина Лютера, бросающего в огонь писания своего оппонента Иоганна Тетцеля

Официальной датой начала Реформации считается 31 октября 1517 года, когда монах и богослов Мартин Лютер прикрепил к двери собора (главному в те времена средству массовой информации) в немецком городе Виттенберге листок со своими 95 тезисами.

Формальным поводом для обнародования тезисов был протест против торговли индульгенциями.

На самом деле этот документ был выражением растущего недовольства официальным католицизмом, погрязшим в роскоши и коррупции. Лютер предлагал вернуться к истокам раннего христианства.

До него реформаторские настроения высказывали Ян Гус, Пьер Вальдо и живший еще в XIV веке Джон Уиклиф. Все они подверглись гонениям и проклятию со стороны официального католицизма и стали мучениками — предтечами Реформации.

2.Происхождение названия

Автор фото, Hutton Archive

Подпись к фото,

Ранние реформаторы. Второй слева — Мартин Лютер. Гравюра XVIII века

В момент обнародования своих тезисов ни Лютер, ни его сподвижники еще не назывались протестантами. Самого Лютера папа римский Лев X и император Карл V провозгласили еретиком и объявили вне закона. Тем не менее, число его сторонников в Германии росло.

В 1529 году Карл запретил распространение Реформации и заявил, что расправится с «ересью» Лютера. Однако ставшие к тому времени на сторону Лютера пятеро князей и 14 городов объявили официальный протест.

Именно с тех пор приверженцев возникшего двенадцатью годами ранее движения Реформации стали называть протестантами.

3.Причины

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Переведенная Лютером на немецкий язык Библия, издание 1642 года

Причин появления и стремительного распространения Реформации множество. Главная из них — рост торговли и переход к денежной экономике, что привело к появлению крепнущего среднего класса, категорически недовольного тотальным господством традиционно укорененного в феодализме и не отвечавшего требованиям дня католицизма.

И хотя сами 95 тезисов Лютер написал на латыни, распространению нового религиозного течения в огромной степени способствовали сделанные им в 1522 году перевод Нового, а в 1534 году — Ветхого заветов на понятный простым прихожанам немецкий язык.

4.Печатный станок

Автор фото, Hutton Archive

Подпись к фото,

Изобретатель печатного станка Иоганн Гутенберг

Но даже новые, понятные переводы не смогли бы захватить умы огромных масс людей без сделанного Иоганном Гутенбергом несколькими десятилетиями раньше, но получившим широкое распространение только во времена Лютера печатного станка. Без этого революционного изобретения идеи Реформации и протестантизма остались бы уделом небольшой группы образованных монахов.

К тому же это совпало со стремительным ростом грамотности. Если раньше люди, чтобы ознакомиться с Писанием, должны были идти в церковь и слушать его в переложении с латыни в версии священника, то теперь они могли держать реформаторский перевод Лютера у себя дома.

5.Контрреформация

Автор фото, AFP

Подпись к фото,

Противостоять сдержанности и лаконизму протестантских богослужений Ватикан решил еще большей пышностью своих ритуалов

Официальная католическая церковь сдаваться без боя, тем не менее, была не намерена. Тридентский собор — XIX Вселенский собор католической церкви, проходивший в течение 18 лет, с 1545 по 1563 год, в итальянском городе Тренте (Триденте) — был собран специально для противостояния Реформации. На нем была сформулирована политика контрреформации.

Еще пятью годами раньше, в 1540 году, Игнасио Лойола основал «Общество Иисуса» — будущий орден иезуитов, главной целью которого также была борьба с Реформацией.

Борьбу эту Ватикан собирался вести по принципу «клин клином вышибают»: противостоять сдержанности, скромности и лаконизму протестантских богослужений он был намерен еще большей роскошью и музыкальной, живописной и архитектурной изощренностью католицизма.

6.Разветвленное дерево

Автор фото, AFP/Getty Images

Подпись к фото,

100-метровая Стена Реформации в Женеве с изображениями отцов-реформаторов. Слева направо: Гильом Фарель, сподвижник Кальвина; Жан Кальвин, основатель кальвинизма; Теодор Беза, швейцарский реформатор, тоже сподвижник Кальвина; Джон Нокс, основатель пресвитерианской церкви

Ни одна другая крупная ветвь христианства не породила такого многообразия разветвлений, отдельных протестантских конфессий, церквей и общин, различия между которыми зачастую понятны лишь специалистам.

Наряду с лютеранами — главной и самой старой разновидностью протестантизма, получившей свое название от самого Мартина Лютера, — существуют еще кальвинисты, баптисты, анабаптисты, методисты, пятидесятники, адвентисты и многие другие.

Особый интерес среди них представляют англикане. Возникновение этой ветви протестантизма сыграло огромную роль в истории Великобритании и достойно отдельного упоминания.

7.Англиканство

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Церемония вступления в должность главы англиканской церкви, 105-го архиепископа Кентерберийского Джастина Уэлби. Кентерберийский собор, 21 марта 2013 года

Причиной возникновения англиканства — во всяком случае, на поверхности — стали не глубинные разногласия экономического, философского или религиозного свойства, как это было в Германии, а сумасбродство капризного короля.

К середине 1520-х годов Генрих VIII чувствовал неуклонно нарастающее раздражение неспособностью первой из шести его жен, Екатерины Арагонской, родить ему наследника-сына. В рамках католичества развод был невозможен — папа никогда бы его не утвердил.

Воспользовавшись растущей популярностью проникших с континента реформаторских идей, король расторг отношения с Ватиканом и провозгласил себя главой вновь образованной протестантской Церкви Англии.

На самом деле стремительный рост буржуазии в Англии делал появление реформаторских идей неизбежным. Британский монарх и по сей день остается официальной главой Церкви Англии.

В то же время появившиеся за столетия существования Британской империи многочисленные англиканские общины в бывших колониях существуют и управляются независимо от Церкви Англии. Главой 80 миллионов англикан в мире выступает архиепископ Кентерберийский.

8.Протестантские войны

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Экуменическое единство христианских конфессий — знак того, что религиозные войны среди христиан остались в прошлом. Слева направо: католический архиепископ Райнхард Маркс, протестантский епископ Иоганн Фридрих и митрополит Греческой православной церкви Василис на Втором экуменическом соборе в Мюнхене, 13 мая 2010 года.

Характерные для того времени религиозная нетерпимость и жестокость нравов сделали войны между сторонниками традиционного католицизма и приверженцами Реформации неизбежными.

Самая известная из них — Тридцатилетняя война 1618-1648 гг., начавшаяся в Германии и охватившая со временем практически всю Европу.

Суть войны состояла в попытке стоящего во главе Священной Римской империи королевского дома Габсбургов противостоять реформаторским настроениям протестантских немецких князей. В ходе войны погибло 25-40% всего населения Германии.

Не менее известны и Гугенотские войны конца XVI века во Франции с их Варфоломеевской ночью и памятной поклонникам Дюма осадой Ла-Рошели.

9.Иконоборчество

Подпись к фото,

В 1549 году толпа, во главе которой была группа радикальных протестантских проповедников, уничтожила интерьер собора Святого Павла в Лондоне

Своеобразным проявлением религиозных войн стало движение иконоборчества.

Основываясь на одной из Десяти заповедей (не сотвори себе кумира), некоторые протестантские реформаторы, в том числе основатель кальвинизма Жан Кальвин, стали настаивать на устранении всех религиозных образов.

Самые рьяные из них ринулись уничтожать не только иконы, но и живопись, скульптуры, гобелены и другие произведения искусства с изображением Бога, Девы Марии или святых, вернув таким образом к жизни существовавшую еще в Византии VIII-IX веков традицию иконоборчества.

Самым значительным его эпизодом стало так называемое Иконоборческое восстание во Фландрии в августе 1566 года. Был нанесен ущерб более чем пяти тысячам церквей и монастырей. Восстание утихло только после приостановления действия инквизиции и легализации кальвинизма.

10. Протестантизм в России

Автор фото, TASS

Подпись к фото,

Музей Немецкой слободы в Москве и его директор Григорий Стриженов

Оставшись после раскола христианской церкви 1054 года за пределами католицизма, Россия не могла быть затронута теми бурями, которые привнесла в христианский мир Западной Европы Реформация. Однако уже в ходе Ливонской войны (1558-1583) на территории России оказались многие населенные протестантами земли.

Впоследствии во многих городах России появились так называемые «немецкие слободы», где без какого бы то ни было притеснения и вмешательства властей жили поселившиеся здесь протестанты и действовали протестантские церкви.

С протестантским влиянием находившегося под очевидным очарованием по большей части реформистской Северной Европы многие связывают и деятельность Петра I по преобразованию Русской православной церкви (отмена патриаршества с подчинением церкви светской власти, ограничения на монашество).

По различным данным, сегодня число протестантов в России составляет 2,5-3 миллиона человек.

В стране действует около 10 тысяч протестантских приходов; при этом лишь 4,4 тысячи из них официально зарегистрированы минюстом. Свыше половины российских протестантов — пятидесятники и харизматы (более 1,5 млн верующих). Другими крупными протестантскими конфессиями являются лютеране, баптисты, адвентисты и евангельские христиане.

Также действуют общины методистов, пресвитериан, реформаторов, меннонитов, англикан, Армии Спасения, перфекционистов, реставрационистов, квакеров и другие.

Социализм и капитализм с точки зрения простого человека

Все-таки нужно разобраться, наше поколение представляет себе социализм и капитализм как разные системы управления экономикой. Чего, увы, в школе не объясняют, а только пугают нынешних школьников репрессиями.

Социализм и соцпланирование

Итак, представьте, что вы попали, скажем, в 1980 год. Вы идете по улице и видите, скажем, аппарат по продаже прохладительного напитка под названием газировка. Если у вас есть 3 копейки, то вы совершенно законно сможете выпить этой газировки, да еще и с сиропом. Что такое 3 копейки? Очень просто — это количество отработанных тобой часов в определенной сфере производства. И потому парта будет стоить именно 2р 80 копеек, хлеб 18 копеек, спички 1 коп. Отсюда возникают проблемы, например, а что делать, если спички кончились, а рабочее время производителя этих самых спичек тоже кончилось? В советское время в таких ситуациях появлялись талоны, регулирующие количество потребления данного товара. Если вы хотите спички в условиях недопроизводства, то вместо личного «я» — вам придется включить «мы». Собственно, у вас дома такая же ситуация, если чего-то не хватает, то все члены семьи экономят сложившийся дефицит. И тогда начинается социалистическое планирование: «а сколько нужно произвести товара, что бы хватило всем?». Нынешние экономисты кричат о том, что соцпланирование невозможно из-за обилия разных видов товаров, которое невозможно запланировать. Однако они нечестны – поскольку товаров с названием молоко всего один. Кефир, хлеб и множество других товаров объединяются в группы, таким образом, представляют класс продуктов. И в СССР планировалось производство именно класса товаров, а не единиц. Самый распространенный миф о том, что если нет хозяина, то и все в запущенном состоянии, проваливается, как только мы поймем, что в нашей квартире нет мест и людей, на которых можно было бы не обращать внимание. Порок, выдуманный капиталом для устранения конкурентов.

Капитализм, о котором все говорят, но никто его еще не видел.

Теперь поговорим о капитализме. Теперь представьте, что вы идете по Бродвею и в том, же 1980-м находите подобный аппарат, в котором газировка стоит те же 3 копейки. Что же теперь эти 3 копейки? А ничего! Это просто расписка в том, что у данной бумажки есть цифра 3, которая меньше 4-х, но больше 2–х. Как работает капиталистический механизм в случае нехватки продукта? Вместо талонов он просто увеличивает цифру на бумажке и таким образом отнимает реальную ценность от всего общества. Да, талонов нет, но и покупательная способность падает. Каждый раз я удивляюсь сторонникам бирж, – которые кричат о количестве налогов, которое они якобы вкладывают в нашу экономику. Проблема в том, что, с увеличением цифры на бумажке, реально ценностей не становится больше, а это значит, что произведенный тобой продукт не стоит более 3 копеек, а стоит меньше, а значит, твой вклад в экономику, а значит и прибыль – меньше! Но как же быть потребителю? Ведь показатель здоровья экономики по капиталистическому принципу – количество ТНП! А очень просто – производитель намеренно повышает стоимость данного товара до отметки, которая при тех же объемах работы позволяет, не меняя свой образ жизни в худшую сторону прожить еще некоторое время. И потребитель вынужден покупать по той цене, которую ему навязали производители. Отсюда изобилие на прилавках нынешнего капиталистического образа жизни. Товаров много, но реально мы покупаем далеко не все, что нам хочется или нужно. Мало того, данная схема стимулирует поиск удешевления производства продукта – отсюда ГМО, заменители и подделки. Увы, это небезопасно и для здоровья и для государства в целом.

Еще немного о системах

Многие «демократы» сравнивают обе системы и говорят, что капитализм – более правильная и справедливая система, однако и это не так. При социализме страдает некоторое количество населения, которое привыкло думать только о себе. А при капитализме страдают те, кто хочет думать о других. Нынешняя система производства «успешных» людей прививает странные ценности. Где бы утащить и как можно законнее. Сами понимаете, порочность такого действия – украсть, и что бы по закону – это идет еще со времен нашего «позднего» социализма. Воры в законе пролоббировали правила, которые они всю свою жизнь тащили в общество. Не говорю о том, что это сильно подрывает саму государственность, как таковую. Что мы и наблюдаем в армии, в количестве беспризорных, бомжей, уровня образования и культуры. В преддверии праздника хочу сказать, что если таковая ситуация будет долгой, то Гитлер без труда одолеет нашу могучую и гордую страну!

Аграрная история Беларуси периода капитализма (1861–1917 гг.) в исследованиях В. И. Пичеты

 

Скачать

В. П. Панютич

Республика Беларусь, г. Минск

 

В работах В. И. Пичеты впервые в белорусской историографии рассматривается реформа 1861 г. в Беларуси (основные принципы, размеры наделов и повинностей крестьян, сервитуты). Большое внимание уделяется вопросам перевода бывших крепостных на обязательный выкуп в 1863 г., его причинам, соотношению выкупных и рыночных цен на землю, а также формированию других сословных разрядов крестьянства, положению крестьянских масс. Автор дает объективную оценку негативных последствий отмены крепостного права для хозяйства крестьян. В результате большей части крестьянства, пишет он, были предоставлены недостаточные наделы, реформа стала основой крестьянского малоземелья и обезземеления, обрекая массу крестьян на нищенское, голодное существование. Она вела к замене барщинной системы эксплуатации крестьянства кабально-отработочной. В уставных грамотах, которые определяли поземельные отношения крестьян с помещиками, отсутствовали сервитуты, имевшие огромное значение для крестьян. Высокие выкупные платежи с учетом других казенных и земских сборов были им не под силу, даже если иметь в виду последующее значительное сокращение первых [5, 63, 65, 67, 68, 72; 7, 106–107, 110–111; 8, 126–128].

Одновременно некоторые положения и оценки автора являются неверными или недостаточно обоснованными. В. И. Пичета отмечает, что в итоге реформы 1861 г. на западе Беларуси за крестьянами в принципе оставались наделы, какими они пользовались раньше [8, 126]. В действительности же при введении обязательных инвентарей имений во второй половине 40-х – начале 50-х гг. XIX в. и особенно при подготовке отмены крепостного права в 1857–1860 гг., а затем при составлении уставных грамот помещики произвели здесь значительную отрезку крестьянской земли. В Гродненской губернии, например, бывшее помещичье крестьянство потеряло 8,8 % надельных земель [13, 17, 19–20]. В дальнейшем под влиянием восстания 1863 г. и массовых выступлений крестьян в ответ на грабительские условия реформы размеры крестьянских наделов были увеличены. Нельзя считать, что в местных «Положениях» сервитутный вопрос был обойден. Ошибочно также утверждение автора, что сервитуты не включались в выкупные акты [7, 106–107; 8, 126]. В них проверочные комиссии оговаривали сервитутные права крестьян, но весьма неполно и нечетко. На взгляд В. И. Пичеты, отмена временнообязанных отношений, перевод крестьян на обязательный выкуп объясняются политическими мотивами, восстанием 1863 г. и лишь формально соответствовали интересам крестьянства, а на самом деле были направлены против него [5, 66; 7, 109; 9, 210–211, 213, 216, 217]. Однако не меньшее значение в этом отношении имела и борьба крестьянских масс против грабительских условий реформы. Указы от 1 марта и 2 ноября указанного года означали ликвидацию феодальных оброчных отношений крестьян с помещиками, предусматривали снижение выкупных платежей по сравнению с оброком на 20 %.

В. И. Пичета приводит большой статистический материал по землевладению. В его работах показаны распределение земли по сословиям владельцев и площади владений, динамика дворянской земельной собственности, крестьянское надельное землевладение, сокращение размеров крестьянских наделов. Автор указывает на средневековый характер распределения земельной собственности между крестьянством и помещиками, правильно подчеркивает, что Беларусь являлась краем крупнопоместного дворянского землевладения, что такое распределение земельной собственности служило основой классовых противоречий, антагонистических отношений между дворянами-помещиками и крестьянами [5, 68–69, 74 и др., 6, 80–85, 89; 7, 112–118]. Автор относит к мелким имениям в одних случаях дворянские владения площадью до 50 дес., в других – до 100 дес., к крупным – более 1000 дес. При этом он считает, что сокращалось большей частью мелкое и среднее помещичье землевладение [5, 73; 6, 82–83, 89; 7, 112].

Такая градация имений необоснованна. Дворянин, имевший до 50 дес. земли, в условиях развития капиталистических отношений в сельском хозяйстве постепенно деклассировался. Он принимал непосредственное участие в производстве и по имущественному положению был близок к крестьянам. Установлено, что крупными лантифундиальными земельными владениями были владения размером свыше 500 дес. В упадок приходили и разорялись главным образом крупнейшие латифундии. С 1877 по 1905 г. в Беларуси количество земли в дворянских владениях величиной более 2 тыс. дес. уменьшилось на 18,3 %, тогда как общая площадь дворянской земельной собственности сократилась на 10,8 % [4, 74; 10, 14–32]. Наделы дробились не только из-за роста крестьянского населения [5, 74; 7, 118], но и вследствие пролетаризации основной массы крестьянства в процессе его разложения. В Беларуси в 1905 г. в сравнении с 1877 г. количество бедняцких крестьянских дворов (с наделом до 15 дес.) возросло в 2,1 раза и равнялось 84,5 % их общего числа [10, 22–32; 11, 16–167].

В статьях В. И. Пичеты содержатся статистические сведения о состоянии производительных сил сельского хозяйства Белорусского региона в конце XIX – начале XX в. и положении крестьянских масс в это период. Автор показывает недород хлебов, недостаток их для прокормления крестьянского населения, огромные недоимки податей. Он отмечает низкую доходность крестьянского хозяйства и в связи с этим кустарных промысловых занятий [5, 84; 7, 119–122]. Однако урожайность хлебов в Беларуси за период с 60-х гг. XIX в. до начала 1900-х гг. поднялась на 60 %, с 1900 по 1913 г. – на 25,8 % [3, 25; 15, 141].

В. И. Пичета делает вывод, что культура картофеля была распространена главным образом у помещиков [7, 121]. Это неверно. Достаточно сказать, что в Белорусском регионе в начале 1880-х гг. площадь посевов картофеля на крестьянских надельных землях по сравнению с частновладельческими была большей в 3,02 раза, накануне Первой мировой войны – в 1,7 раза [1, 24–158; 12, 132, 148, 182, 245]. К концу XIX в. он стал у крестьян преимущественно полевой культурой.

Также необоснованно говорится, что животноводство в хозяйстве помещиков имело большее значение, чем в крестьянском, и наибольшее количество скота приходилось на помещичьи имения [5, 74; 7, 121]. В 1900 г. поголовье лошадей у крестьян Беларуси превышало его у помещиков в 3,02 раза, крупного рогатого скота – в 2,6, свиней – в 3,4, овец и коз – в 4,1 раза [2, 7–9; 12]. Нельзя согласиться и с мыслью, что культура технических растений, маслобойное производство, птицеводство не имели никакого значения в крестьянском хозяйстве [7, 121]. Известно, что лен и конопля были главным образом крестьянскими культурами.

Исходя из данных поземельной статистики 1905 г., автор исследовал разложение крестьянства Белорусского региона в начале XX в., переоценивая уровень развития капитализма в крестьянском хозяйстве. Хозяйства, имевшие до 5 дес. надельной земли, он относил к пролетарским, 5–10 – к полупролетарским, 10–15 – к трудовым, 15–20 – к полукапиталистическим и свыше 20 дес. – к капиталистическим [6, 85–86; 7, 115–116]. По его мнению, крестьянство уже в начале XX в. окончательно и четко раскололось на два антагонистических класса, что могло произойти лишь на ступени высокоразвитого капитализма. Однако тогда не было бы почвы для общекрестьянского демократического движения против помещиков, которое как раз в первые годы XX в. и особенно в революции 1905–1907 гг. достигло широкого размаха [14, 146–417].

В крестьянском хозяйстве В. И. Пичета не различает капиталистический и мелкотоварный уклады. Объединяя их в один капиталистический тип, автор верно указывает на наличие большого слоя пролетаризированного крестьянства, которое было предпосылкой формирования кадров сельскохозяйственных рабочих, вынужденных работать на помещика. Но он считает, что в подавляющем большинстве крупных имений хозяйство велось исключительно вольнонаемным трудом [6, 84, 87, 92]. Такая оценка уровня развития капитализма в помещичьем хозяйстве преувеличена. В. И. Пичета не учитывает того, что передержки феодализма были еще широко распространены в экономическом строе помещичьего хозяйства, особенно в Могилевской и Витебской губерниях. Подавляющее большинство помещиков наряду с капиталистическим наймом батраков практиковало разного рода отработки [14, 36–49]. Как видно, автор не различает отработочной и капиталистической системы в хозяйстве помещиков. Все виды привлечения и использования рабочей силы он относит к капиталистическому найму.

Таким образом, В. И. Пичета рассматривал аграрный строй Беларуси начала XX в. как зрелый капиталистический. Он не учитывал всей сложности аграрных отношений, которые совмещали в себе капиталистические, докапиталистические и мелкотоварные элементы, не учитывает того, что остатки феодализма густо опутывали чисто капиталистические отношения. Сбросив со счетов значение феодальных пережитков в производственных отношениях сельского хозяйства, автор не смог глубоко раскрыть и убедительно показать предпосылки крестьянского движения. Однако постановка вопроса о широком развитии капитализма в сельском хозяйстве, попытка показать разложение белорусского крестьянства явились шагом вперед в изучении аграрного строя Западного региона Российской империи.


1. Временник Центрального статистического комитета. Спб., 1901. № 48.
2. Временник Центрального статистического комитета. Спб., 1901. № 50.
3. Панютич В. П. Наемный труд в сельском хозяйстве Беларуси 1861–1914 гг. Мн., 1996.
4. Панютич В. П. Помещичье землевладение в Белоруссии во второй половине XIX в. // Проблемы аграрной истории (XIX–30-е годы XX в.). Ч. II. Мн., 1978.
5. Пичета В. И. История белорусского народа // Курс белорусоведения. М., 1918–1920.
6. Пічэта У. Класавыя супярэчнасці ў Беларусі напярэдадні рэвалюцыі // Беларусь. Нарысы гісторыі, эканомікі, культурнага і рэвалюцыйнага руху. Мн., 1924.
7. Пичета В. И. Крестьянское и рабочее движение на Белоруссии в эпоху 1905 года // Працы Беларускага дзяржаўнага універсітэта. 1926. № 11.
8. Пічэта У. Сялянскі рух на Беларусі пасля аграрнай рэформы 1861 г. // Полымя. 1929. № 8–9.
9. Пічэта У. Сялянскі рух на Беларусі пасля аграрнай рэформы 1861 г. // Там же. № 11–12.
10. Статистика землевладения 1905 г. Спб., 1906. Вып. XI, XIII, XIX, XXVII, XXXIV.
11. Статистика поземельной собственности и населенных мест Европейской России. Вып. V. Спб., 1882.
12. Статистика Российской империи. Урожай 1912 года. Вып. II. Спб., 1913.
13. Хилюта В. А. Землепользование и землевладение бывших помещичьих крестьян Гродненской губернии в середине XIX века (40-е – начало 70-х гг.): Автореф. дис…. канд. истор. наук. Мн., 1982.
14. Шабуня К. И. Аграрный вопрос и крестьянское движение в Белоруссии в революции 1905–1907 гг. Мн., 1962.
15. Экономика Белоруссии в эпоху империализма (1900–1917). Мн., 1963.

 

экономическая система | История, типы и факты

экономическая система , любой из способов, которыми человечество организовало свое материальное обеспечение. Можно было бы подумать, что существует великое множество таких систем, соответствующих множеству культурных механизмов, характерных для человеческого общества. Удивительно, но это не так. Хотя с экономической деятельностью общества связан широкий спектр институтов и социальных обычаев, под этим разнообразием можно обнаружить лишь очень небольшое число основных способов обеспечения.В самом деле, история породила только три таких вида экономических систем: основанные на принципе традиции, централизованно планируемые и организуемые в соответствии с приказом, и довольно небольшое число, с исторической точки зрения, в которых центральной организующей формой является рынок.

Сама нехватка фундаментальных способов экономической организации привлекает внимание к центральному аспекту проблемы экономических «систем», а именно к тому, что цель, к которой должны быть обращены все экономические механизмы, сама по себе оставалась неизменной на протяжении всей истории человечества.Проще говоря, эта неизменная цель заключается в координации индивидуальных действий, связанных с обеспечением продовольствием, — действий, которые варьируются от обеспечения продовольствием в обществах охотников и собирателей до административных или финансовых задач в современных промышленных системах. То, что можно было бы назвать «экономической проблемой», — это организация этих видов деятельности в согласованное социальное целое — согласованное в смысле обеспечения социального порядка товарами или услугами, которые необходимы ему для обеспечения его собственного существования и выполнения его предполагаемой исторической миссии.

Социальная координация, в свою очередь, может быть проанализирована как две отдельные задачи. Первая из них — производство товаров и услуг, необходимых общественному устройству, задача, требующая мобилизации ресурсов общества, в том числе его наиболее ценного — человеческого усилия. Почти равной важности является вторая задача, надлежащее распределение продукта ( см. теория распределения). Это распределение не только должно обеспечивать постоянство предложения труда в обществе (даже рабов нужно было кормить), но также должно соответствовать господствующим ценностям различных социальных порядков, каждый из которых отдает предпочтение одним получателям дохода по сравнению с другими — мужчинам по сравнению с женщинами, аристократы над простолюдинами, собственники над несобственниками или члены политической партии над нечленами. В стандартных учебниках экономическая проблема производства и распределения резюмируется тремя вопросами, на которые должны ответить все экономические системы: какие товары и услуги должны производиться, как товары и услуги должны производиться и распределяться, и для кого эти товары и услуги должны производиться и распространяться.

Все способы выполнения этих основных задач производства и распределения основаны на социальных вознаграждениях или наказаниях того или иного рода. Общества, основанные на традициях, во многом зависят от общественного выражения одобрения или неодобрения.Командные системы используют открытую или завуалированную силу физического принуждения или наказания, дарования богатства или прерогатив. Третий способ — рыночная экономика — также создает давление и стимулы, но стимулы выигрыша и убытка обычно не находятся под контролем какого-либо одного лица или группы лиц. Вместо этого стимулы и давление исходят из «работы» самой системы, и при ближайшем рассмотрении эта работа оказывается не чем иным, как усилиями отдельных лиц получить финансовое вознаграждение за то, что другие готовы платить. за.

Существует парадоксальный аспект того, как рынок решает экономическую проблему. В отличие от конформизма, которым руководствуется традиционное общество, или повиновения начальству, организующего командное общество, поведение в рыночном обществе в основном направлено на себя и, соответственно, кажется маловероятным средством достижения социальной интеграции. Тем не менее, как с удовольствием подчеркивали экономисты со времен Адама Смита, столкновение самоуправляемой воли в конкурентной рыночной среде служит важной правовой и социальной предпосылкой для функционирования рыночной системы.Таким образом, конкурентное вовлечение своекорыстных индивидуумов приводит к созданию третьего и, судя по всему, самого замечательного из трех способов решения экономической проблемы.

Неудивительно, что эти три основных решения — традиция, командование и рынок — отличаются особыми атрибутами, которые они придают соответствующим обществам. Координационный механизм традиции, основанный на увековечивании социальных ролей, отличается характерной неизменностью в обществах, в которых он доминирует. Командные системы, с другой стороны, отличаются своей способностью мобилизовать ресурсы и рабочую силу способами, далеко недоступными для традиционных обществ, так что общества с командными системами обычно могут похвастаться крупномасштабными достижениями, такими как Великая Китайская стена или Великая Китайская стена. Египетские пирамиды. Третья система, в которой рыночный механизм играет роль генератора энергии и координатора, в свою очередь отмечена историческим атрибутом, который не похож ни на рутину традиционных систем, ни на грандиозные продукты командных систем.Вместо этого рыночная система придает гальванический заряд экономической жизни, высвобождая конкурентную энергию, ориентированную на прибыль. Это обвинение ярко иллюстрируется траекторией развития капитализма, единственного общественного порядка, в котором рыночный механизм играл центральную роль. В «Коммунистическом манифесте », изданном в 1848 году, Карл Маркс и Фридрих Энгельс писали, что менее чем за столетие капиталистическая система создала «более массивные и более колоссальные производительные силы, чем все предшествующие поколения вместе взятые. Писали также, что это было «подобно колдуну, который уже не в состоянии управлять силами нижнего мира, которых он призвал своими заклинаниями». Эта творческая, революционная, а иногда и разрушительная способность капитализма в немалой степени связана с рыночной системой, выполняющей свою координирующую задачу. (Для обсуждения политических и философских аспектов капитализма см. либерализм. Для обсуждения политических и философских аспектов коммунизма и социализма см. коммунизм и социализм.)

Средневековые технологии и история Америки — Одноминутные очерки

Феодализм против капитализма в колониях

Гораздо более детальное изучение трудовых отношений и способов производство в двух ранних североамериканских колониях появляется в книге Роберта Ч.Х. Суини недавняя статья «Какая разница в режиме? Сравнение двух произведений семнадцатого века Колонии: Канада и Ньюфаундленд» в The William & Mary Quarterly (серия 3 rd , vol.63, нет. 2, с. 281-304).

Суини смотрит на Французскую Канаду (Квебек), основанную в 1608 г., как, как он справедливо отмечает, было «последним в мире феодальным обществом». Британская колонизация Ньюфаундленда, начавшаяся в 1610 году, «первая в мире капиталистическое общество». В своем сравнении аграрной и меховой жизни основан во французской королевской колонии против британского коммерческого рыболовства. колонии, примыкающие к крупнейшим в мире рыбацким берегам, Суини смотрит, как способ производства (термин, заимствованный из марксистской мысли) влияет на то, как общество в конечном итоге упорядочивается.Он смотрит на то, как, по его словам, «доминирующее социальные группы присваивают излишки, созданные трудящимися в их преобразование природы», чтобы понять эволюцию этих колонии в их современную форму.

В своем подробном анализе землевладения, брачных отношений, промышленного или аграрного производства он находит довольно ироничный вывод, что, хотя французские колонии начинались как феодальные зависимости (т. присвоение внеэкономическими средствами излишков домашнего хозяйства, созданных крестьянскими и ремесленными семьями.») они создали первое в мире индустриальное общество после восстаний 1830-х годов, в то время как капиталистические рыбацкие колонии Ньюфаундленда (где этот доминирующий способ — «прямое присвоение в самой сфере производства прибавочной стоимости, созданной наемным трудом». ) в итоге избрал совсем иное отношение к природе. с точки зрения непрофессионала, то, что началось как средневековая форма общества дани в Квебек превратился в промышленно развитое общество наемного труда, тогда как рыбаки, которые начинали как добывающие капиталисты, которые просто проводили лето на остров Ньюфаундленд превратился в более социализированный, общественный ориентированное общество (по крайней мере, пока не будет поглощено канадской федеральной системой после ВОВ).

Это краткое изложение статьи не может быть справедливым, поэтому если у вас есть доступ к William & Mary Quarterly , его стоит прочитать.

Стивен А. Уолтон
Программа STS, Университет штата Пенсильвания

ПЕРЕХОД ОТ ФЕОДАЛИЗМА К КАПИТАЛИЗМУ В АНГЛИИ

Фьюри, Джозеф К. и Уилбен, Чарльз К. «ПЕРЕХОД ОТ ФЕОДАЛИЗМА К КАПИТАЛИЗМУ В АНГЛИИ: рост населения и междугородняя торговля как причина и следствие». Четвертая международная конференция по экономической истории, Блумингтон, 1968 г. / Quatrième Conférence Internationale d’ Histoire Économique , под редакцией Фредерика К. Лейна, Берлин, Бостон: De Gruyter Mouton, 2019, стр. 88–90. https://doi.org/10.1515/9783111416953-009 Фьюри, Дж. И Уилбен, К. (2019). ПЕРЕХОД ОТ ФЕОДАЛИЗМА К КАПИТАЛИЗМУ В АНГЛИИ: Рост населения и торговля на дальние расстояния как причина и следствие. В F. Lane (Ed.), Четвертая международная конференция по экономической истории, Блумингтон, 1968 г. / Quatrième Conférence Internationale d’Histoire Économique (стр.88-90). Берлин, Бостон: Де Грюйтер Мутон. https://doi.org/10.1515/9783111416953-009 Фьюри, Дж. и Уилбен, К. 2019. ПЕРЕХОД ОТ ФЕОДАЛИЗМА К КАПИТАЛИЗМУ В АНГЛИИ: рост населения и междугородняя торговля как причина и следствие. В: Лейн, Ф. изд. Четвертая международная конференция по экономической истории, Блумингтон, 1968 г. / Quatrième Conférence Internationale d’Histoire Économique . Берлин, Бостон: Де Грюйтер Мутон, стр. 88-90. https://дои.орг/10.1515/9783111416953-009 Фьюри, Джозеф К. и Уилбен, Чарльз К.. «ПЕРЕХОД ОТ ФЕОДАЛИЗМА К КАПИТАЛИЗМУ В АНГЛИИ: рост населения и междугородняя торговля как причина и следствие», Четвертая международная конференция по экономической истории, Блумингтон, 1968 г. / Quatrième Conférence Internationale d’Histoire Économique под редакцией Фредерика К. Лейна, 88–90. Берлин, Бостон: De Gruyter Mouton, 2019. https://doi.org/10.1515/9783111416953-009. Фьюри Дж. , Уилбен С.ПЕРЕХОД ОТ ФЕОДАЛИЗМА К КАПИТАЛИЗМУ В АНГЛИИ: Рост населения и торговля на дальние расстояния как причина и следствие. В: Lane F (ed.) Четвертая международная конференция по экономической истории, Блумингтон, 1968 г. / Quatrième Conférence Internationale d’Histoire Économique . Берлин, Бостон: Де Грюйтер Мутон; 2019. С.88-90. https://doi.org/10.1515/9783111416953-009

Капитализм против феодализма — в чем разница?

Капитализмсуществительное

(политика) Социально-экономическая система, основанная на частной собственности на ресурсы или капитал.

Феодализмсуществительное

Социальная система, основанная на личном владении ресурсами и личной верности между сюзереном (лордом) и вассалом (подданным). Определяющими характеристиками являются прямое владение ресурсами, личная лояльность и иерархическая социальная структура, усиленная религией.

Капитализмсуществительное

(экономика) Экономическая система, основанная на частной собственности на средства производства и их использовании для получения прибыли.

Феодализмсуществительное

Феодальная система; система, согласно которой владение земельными поместьями ставится в зависимость от обязательства нести военную службу перед королем или феодальным сеньором; феодальные принципы и обычаи.

Капитализмсуществительное

Социально-экономическая система, основанная на правах частной собственности, включая частную собственность на ресурсы или капитал, при которой экономические решения принимаются в основном посредством функционирования рынка, не регулируемого государством.

Феодализмсуществительное

общественный строй, сложившийся в Европе в VIII в.; вассалов защищали лорды, которым они должны были служить на войне

Капитализмсум.

Феодализм

Феодализм, также известный как феодальная система, представлял собой сочетание правовых, экономических, военных и культурных обычаев, которые процветали в средневековой Европе между 9 и 15 веками. В широком смысле это был способ структурирования общества вокруг отношений, основанных на владении землей в обмен на услуги или труд.

Капитализмсуществительное

Экономическая система, основанная преимущественно на частных (индивидуальных или корпоративных) инвестициях и владении средствами производства, распределения и обмена товаров и богатства; в отличие от социализма или особенно коммунизма, при котором государство играет преобладающую роль в экономике.

Капитализмсуществительное

экономическая система, основанная на частной собственности на капитал

Капитализм

Капитализм — это экономическая система, основанная на частной собственности на средства производства и их использовании для получения прибыли. Основные характеристики капитализма включают накопление капитала, конкурентные рынки, систему цен, частную собственность и признание прав собственности, добровольный обмен и наемный труд.

Абсолютизм — Оксфордский справочник

Государственная форма, типичная для обществ, находящихся в процессе перехода от феодализма к капитализму, при которой власть сосредоточена в лице монарха, располагающего централизованным административным аппаратом. Таким образом, этот ярлык применялся к самым разным государствам, от английских Тюдоров 16-го века до Японии эпохи Мэйдзи 19-го века. Это определение, однако, не является бесспорным: этот ярлык также применялся к царской России, где произошел переход от феодализма к коммунизму, и некоторые отрицали бы, что Япония когда-либо была феодальным обществом в каком-либо другом смысле, кроме самого общего. Полезный обзор можно найти в книге Перри Андерсона «Происхождение абсолютного состояния» (1974).

Также были большие споры о роли, которую такие государства сыграли в переходе к капитализму. Многие историки видели в абсолютистском государстве повивальную бабку капитализма, интерпретация, иллюстрируемая тем, что некоторые предпочитают термин «просвещенный деспотизм», а не (несколько уничижительный) альтернативный «абсолютизм». (Другие, однако, использовали этот термин для описания влияния рационализма Просвещения на абсолютизм в Пруссии, Австрии и т. д., а не отношения абсолютизма к капитализму. ) Для сравнения, марксисты (по крайней мере, до относительно недавнего времени) склонны рассматривать это как создание препятствий для развития капитализма. Проблема, с которой пришлось столкнуться обеим сторонам этого спора, заключается в изменчивости исторических результатов. В континентальной Европе, например, возникновение абсолютистских государств, по-видимому, было связано как с быстрым переходом к капитализму на Западе, так и с усилением феодального господства на Востоке.

Для Макса Вебера («Всеобщая экономическая история», 1919–1920) и для ученых-немарксистов в целом объяснение прогрессивной роли, которую играет абсолютистское или «рациональное государство», можно найти в огромном вкладе, который эти режимы внесли в растущая предсказуемость действий в пределах их территориальных границ, поскольку они бюрократизировали свои собственные администрации, вводили элементы верховенства закона, монополизировали законное применение силы и использовали эту силу для обеспечения своей юрисдикции во всем обществе. Реакцией Вебера на разные результаты абсолютизма в Восточной и Западной Европе было изобразить то, что произошло на Востоке, как задержку, а не регресс, и объяснить это как результат отсутствия у государства союзников в обществе в целом, что, в свою очередь, отражало более общую экономическую и культурную отсталость этих обществ.

Реакция марксистов (таких как Морис Добб, Эрик Хобсбаум и Перри Андерсон) на эту линию аргументации заключалась в предположении, что она в большей степени обязана тенденции среди немарксистов предоставлять априорные аналитические привилегии политической сфере. , чем это делает для звукового исторического исследования.Учитывая, что абсолютными монархами и их наиболее могущественными сторонниками всегда были представители феодальной знати, как утверждали марксисты, в объяснении нуждаются скорее недолговечный абсолютизм Западной Европы (и особенно Англии и Голландии), чем долговременный абсолютизм. стойкие на Востоке. Объяснение, которое они дают, вращается вокруг смелого и противоречивого утверждения о том, что большинство континентальных государств пережили затяжной экономический кризис в 16 веке, кризис, от которого были избавлены Англия и Голландия. В результате во всех обществах, кроме этих двух, феодальная знать могла сокрушать или сдерживать своих капиталистических соперников. По этой причине классы буржуазии Англии и Голландии могли быстро получить преимущество над своими потенциальными конкурентами, преимущество, которое они еще больше увеличили, свергнув свои абсолютные монархии в относительно короткие сроки. Отложив в сторону многочисленные эмпирические возражения, с которыми столкнулся этот тезис, важно отметить, что он основан на аналитическом привилегировании экономической сферы, которое, возможно, не более оправдано, чем привилегирование политической сферы, против которого справедливо возражали его сторонники. .Возможно, наиболее удачным исключением из обоих критических замечаний является работа А. Люблинской «Французский абсолютизм: решающая фаза, 1620–1629» (1968).

[…]

Дебаты: будущее Америки капиталистическое или социалистическое?

Когда 2018 год подходил к концу, Стив Перлштейн, бизнес-обозреватель Washington Post, лауреат Пулитцеровской премии, опубликовал книгу, которая всего несколько лет назад показалась бы странной. Он называется «: может ли американский капитализм выжить?». и начинается с того, что обнажает идеологический кризис экономической системы и, что не менее важно, экономическую философию, которую многие американцы считают само собой разумеющейся:

Десять лет назад 80 процентов американцев согласились с утверждением, что свободная рыночная экономика — лучшая система.Сегодня это на 60 процентов меньше, чем в Китае. Один недавний опрос показал, что только 42 процента миллениалов поддерживают капитализм. В другом случае большинство миллениалов сказали, что они предпочли бы жить в социалистической стране, чем в капиталистической.

В 2016 году сенатор от Вермонта Берни Сандерс выступил на платформе, которая, по мнению многих, разрушила бы его политические шансы. Он баллотировался как демократический социалист, отрекаясь от давнего капиталистического консенсуса Америки и гордо навешивая на себя ярлык, который ученые мужи считают политическим ядом. И это сработало.

В американской политике, и особенно в Демократической партии, первенство капитализма впервые за много веков стало открытым вопросом. Ожидается, что Сандерс снова будет баллотироваться в 2020 году и будет баллотироваться при поддержке массового движения, которое взволновано его разрывом с капиталистическими традициями. Среди прочих он встретится с сенатором от штата Массачусетс Элизабет Уоррен, которая говорит, что одно из ключевых различий между ней и Сандерсом заключается в том, что она «капиталистка до мозга костей».

Но каковы фактические различия между либеральными реформаторами капитализма, такими как Уоррен и Перлстайн, и демократическими социалистами, такими как Сандерс? Я пригласил Перлштейна обсудить его книгу и более широкий вопрос о капитализме и капитализме.раздел социализма, с Бхаскаром Сункарой, редактором журнала Jacobin и автором будущей книги «Социалистический манифест ». Далее следуют их дебаты, слегка отредактированные по стилю и продолжительности, и Санкара начинает разговор.

Бхаскар Сункара

В эти выходные я только что закончил читать две интересные брошюры: доклад Совета экономических консультантов Белого дома «Возможные издержки социализма» и вашу новую книгу « Может ли американский капитализм выжить?».

У тебя было лучше, не волнуйся.Но меня поражает, что «капитализм» и «социализм» снова стали популярными.

Вы твердо стоите на стороне капиталистов, но видите необходимость серьезных изменений. По вашему мнению, либеральные модели старой школы (сильно регулирующие, скептически относящиеся к консолидации, поддерживаемые влиятельными профсоюзами, выдвигавшими высокие требования в отношении заработной платы и пособий) способствовали стагнации и сделали американские компании менее конкурентоспособными на международном уровне.

Но наступившая неолиберальная коррекция — мантры, подчеркивавшие, что правительство не может принести никакой пользы, что бизнес не связан никакой другой целью, кроме максимизации доходов инвесторов, и что любой рыночный результат справедлив — была радикальной чрезмерной коррекцией. Это помогло разжечь негативную реакцию, которая угрожает основам самой системы.

Я социалист, поэтому вынужден не согласиться с некоторыми из предложенных вами решений проблемы: участие сотрудников в прибылях, возобновление, но не подавление регулирующего надзора, вывод корпоративных денег из политики. Я, очевидно, не думаю, что это заходит достаточно далеко.

Однако мне интересно начать этот разговор с наших разных взглядов на кризис 1970-х годов и на то, что привело к переходу к экономике предложения.В отличие от некоторых либералов, я не отрицаю, что в 1970-х действительно был кризис: корпорации не могли справиться с воинственными требованиями профсоюзов, последствиями нефтяного шока ОПЕК и усилением международной конкуренции. Рентабельность просела.

Но из вашей книги я заметил, что у вас гораздо большая роль идеологии, чем у меня. С моей точки зрения, без более широкой идеологической программы капитал знал, что ему необходимо провести реструктуризацию, чтобы восстановить прибыльность. Он видел в правилах и сильных профсоюзах препятствия на пути к этой цели.Неолиберальная идеология, кажется, просто следует за этими событиями, но сама по себе не играет очень важной роли.

Я также задаюсь вопросом, существовал ли на самом деле другой менталитет, который пронизывал капитализм в годы послевоенного бума. Такой генеральный директор, как Чарльз Уилсон, мог сказать: «Что хорошо для страны, то хорошо и для General Motors, и наоборот», но он реагировал на то же давление рынка, что и сегодняшние СЕО. Разница лишь в том, что его сдерживали профсоюзы и либеральная политическая коалиция.

Социал-демократия всегда основывалась на экономическом росте. Экспансия помогла как рабочему классу, так и капиталу. Когда рост замедлился, а требования рабочих все глубже отразились на прибылях компаний, владельцы бизнеса восстали против классового компромисса. И они были в структурном положении, чтобы навязать свои собственные решения, даже в таких странах, как Швеция, где проводились эксперименты с фондами наемных работников и другими левыми решениями кризиса.

Мне кажется, что цель состоит не в том, чтобы победить неолиберальную идеологию, а в том, чтобы попытаться воссоздать политические движения рабочего класса, которые помогают сделать возможным общее процветание.А это означает усиление поляризации — между трудящимися и корпоративными интересами — со стороны левых и попытки построить такие политические движения, которые могли бы разрешить «следующий кризис 1970-х» в более радикальном направлении.

Стив Перлштейн

На самом деле, у нас нет особых разногласий относительно генезиса поворота к более благоприятной для рынка политике в 1980-х годах. Я действительно думаю, что был набор идей (в отличие от отточенной идеологии), которые были частью этой трансформации, но движущей силой была насущная необходимость восстановить конкурентоспособность экономики США, которой серьезно противостояли Япония и Европа. в то время.

Идеи важны в такие моменты, потому что тем, кто участвует в политике и политических дебатах, нужно обоснование, чтобы убедить страну в необходимости прорывных изменений. Этот процесс часто включает отказ от старых идей, которые были полезны и которые мы считали верными, в пользу других идей, которые являются полезными и верными. На политическом рынке идеи имеют значение с точки зрения результата, даже если они не были движущей силой. Это не то же самое, что сказать, что идеология или какое-то идеологическое движение сыграли главную роль.

Итак, в книге я излагаю некоторые из этих идей и поясняю, почему они зашли так далеко, что больше не являются полезными или действительными.

Во-первых, жадность хороша и необходима для работы рыночной системы, которая теперь кодифицирована в представлении о том, что бизнес должен вестись так, чтобы максимизировать прибыль для акционеров.

Во-вторых, рыночные доходы являются объективной мерой экономического вклада каждого человека — предельной полезности, говоря языком экономики.

Третья идея заключается в том, что нам не нужно беспокоиться об уровне неравенства доходов, потому что все, что действительно имеет значение, по крайней мере с точки зрения морали и справедливости, — это равенство возможностей.

И четвертая идея заключается в том, что существует абсолютный компромисс между экономическим равенством и экономической эффективностью: если мы хотим получить более равные кусочки, нам придется смириться с реальностью, что пирог (и, следовательно, каждый кусок) будет меньше.

Эти идеи теперь составляют ядро ​​того, что можно было бы назвать «рыночным фундаментализмом», и объясняют, почему так много представителей вашего поколения считают, что капитализм утратил свою моральную легитимность.

Одной из тем, проходящих через всю книгу, является важность социальных норм. Социальные нормы очень сильно влияют на то, как ведут себя люди и компании. И хотя вы явно сопротивляетесь этой идее, нормы сильно изменились с 1950-х и 60-х годов. В те дни предприятия действительно управлялись с более широкой целью, и руководителей, нарушивших эти нормы, избегали не только рабочие, клиенты или граждане в местном сообществе, но и другие руководители и финансисты.

Белые юридические фирмы и инвестиционные банки просто не занимались враждебными поглощениями. Руководители не платили себе огромные зарплаты. Очень прибыльные компании делили эту прибыль со всеми своими работниками. Компании были лояльны к своим работникам и ожидали лояльности взамен. Кстати, так было и в компаниях, входящих и не входящих в профсоюзы.

Для этих норм существовала историческая основа. Мы только что пережили опыт совместной жертвы военного времени, когда мужчины всех типов служили друг другу на поле боя, а женщины всех типов работали бок о бок на фабриках и в учреждениях, и многие предметы первой необходимости распределялись поровну для каждой семьи. .

Этот общий опыт был основан на нормах равенства, сотрудничества, доверия. Идея о том, что единственная причина, по которой руководители и предприятия вели себя таким образом, заключалась в том, что их заставили к этому профсоюзы и либеральная политическая коалиция, просто неверна, хотя, безусловно, верно, что профсоюзы, либерально настроенные избиратели и особые интересы приложили руку к помощи. формировать эти нормы. А потом нормы изменились.

Насколько сильны социальные нормы? Что ж, просто посмотрите на движение #MeToo, прекрасный пример изменения социальных норм.То, что раньше было принято и терпимо, больше не является таковым. Это был восходящий процесс, которого никто не ожидал и никто не контролирует. С точки зрения структуры власти, на которой вы любите акцентировать внимание, мало что изменилось, кроме общественного мнения.

Язык, на котором ты говоришь об этих вещах, Бхаскар, — формулирование вещей в терминах движений и идеологий, четко определенных классов и интересов — неизбежно заставляет тебя смотреть на вещи через искажающую линзу. Моя цель не в том, чтобы «победить» какую-либо идеологию, неолиберальную или иную.Я также не считаю необходимым «воссоздавать политическое движение рабочего класса», что было бы трудно, потому что в Америке у нас его никогда не было. Что именно вы имеете в виду — бухгалтеры, бариста и компьютерщики собираются в камерах, чтобы планировать всеобщие забастовки и марши против Торговой палаты США?

Наша цель должна заключаться в следующем: использовать все инструменты, доступные в демократическом обществе, чтобы убедить широкий круг общественности — передовых работников, менеджеров среднего звена, профессионалов, руководителей, ученых, журналистов — в том, что определенные типы делового поведения больше не являются социально приемлемыми.

Неприемлемо, потому что они оскорбляют наши моральные чувства. Неприемлемы, потому что они экономически контрпродуктивны. И неприемлемы, потому что они подрывают доверие и сотрудничество, необходимые для успешного капитализма и успешной демократии.

Измените социальные нормы таким образом, и правила и законы последуют естественным образом. Это цель, которая с большей вероятностью будет достигнута и более эффективна, чем попытка изменить ситуацию, захватив власть и запихнув всем в глотку другой набор правил и норм.

Бхаскар Сункара

Я думаю, что мы совершенно по-разному смотрим не только на то, как изменить то, что сегодня в Соединенных Штатах прогнило, но и на то, как мы добились улучшений в прошлом. Вы говорите, что в нашей стране никогда не было «политического движения рабочего класса», но у нас есть долгая история трудовых беспорядков — не только в цехах, но и в более широких движениях за восьмичасовой рабочий день и массовых профсоюзных движениях. 1930-х годов и усилия по расширению социальной защиты.

Именно сила профсоюзов и возникшая из них политическая культура помогли обеспечить более широкое распространение процветания послевоенного периода.

То, что я имею в виду на будущее, довольно простое: люди объединяются для защиты своих общих интересов с помощью политики. Нас отделяет всего пара лет от того, как 13 миллионов американцев проголосовали за самопровозглашенного демократического социалиста, того, кто сказал, что люди заслуживают большего, чем получают, и виноваты в этом «миллионеры и миллиардеры».

Сегодня большинство американцев поддерживают Medicare для всех, программы трудоустройства и другие социал-демократические стратегии. Пытаясь получить эти вещи, они столкнутся с властью тех, кто получает выгоду от статус-кво.Это не сопротивление социальных норм, это сопротивление сегментов капитала — это классовая борьба в самом классическом смысле.

Нормы

будут следовать этим организационным усилиям и условиям на местах и ​​помогут закрепить достижения, но я думаю, что вы преувеличиваете их важность. Есть влиятельные сегменты бизнеса, которые экзистенциально выступают против таких вещей, как Medicare для всех и расширения профсоюзов, не как отдельные черты, а ради сохранения средств к существованию. Я не думаю, что то же самое можно сказать о #MeToo и других важных мероприятиях по борьбе с сексизмом.

Конкретно, я думаю, это означает широкомасштабные левые избирательные кампании в сочетании с новыми усилиями по организации профсоюзов в стратегически важных секторах — годовая волна забастовок учителей, новые усилия по сплочению медсестер и работников снабжения и логистики, например, и социальные движения за такие вещи, как уголовное правосудие, здравоохранение и доступное жилье.

Мне до сих пор кажутся уместными слова А. Филипа Рэндольфа: «За пиршественным столом природы нет зарезервированных мест.Вы получаете то, что можете взять, и сохраняете то, что можете удержать. Если вы ничего не можете взять, вы ничего не получите; а если ничего не можешь удержать, то ничего и не удержишь».

Каждый прошлый прогресс — от прекращения рабства до создания даже нашего элементарного государства всеобщего благосостояния — проходил через борьбу. Мир и политика изменились, но я не вижу причин, почему будущее будет другим.

Если левые не разозлятся и не попытаются «захватить власть» (и под этим я подразумеваю получение большинства) для нашей повестки дня, это пойдет только на пользу ксенофобам и паникёрам правых.

Стив Перлштейн

Кто не согласится с вашей идеей о том, что люди объединяются для защиты своих общих интересов с помощью политики? Но я думаю, вы обманываете себя, что силы, защищающие статус-кво, — это просто миллионеры и миллиардеры, а все остальные — жертвы репрессивной экономической системы, которую они навязали нам или обманом заставили нас принять.

Это не значит, что особые интересы, в том числе деловые, не обладают непропорциональной политической и экономической властью.Конечно, они делают. Но есть множество других особых интересов, которые, я думаю, вы бы признали преимущественно средним классом по своей природе, которые также сформировали нашу систему — например, возможность покупать дешевые товары за границей или субсидии на приобретение жилья.

Наша страна по-прежнему в основном принадлежит среднему классу, а ее уровень жизни равен уровню жизни большинства других стран мира или превышает его. И эти американцы из среднего класса не одобрили бы Medicare для всех, особенно если бы вы объяснили им, что это на самом деле означает, или 90-процентные предельные налоговые ставки для сверхбогатых, или гарантированные рабочие места, или бесплатное государственное высшее образование.Вероятно, типичный американец может открыть для себя немного больше внутреннего социализма, но не так много, как вы себе представляете. Многие так же недоверчивы к правительству, как и к Уолл-стрит или крупным корпорациям.

Как насчет того, чтобы начать с исправления капитализма, который у нас есть, или, как ловко выразились Рагурам Раджан и Луиджи Зингалес, со спасения капитализма от капиталистов. Как я писал в книге, я бы начал с извлечения денег из политики — денег корпораций, а также денег профсоюзов. И прекращение мертвой хватки Уолл-Стрит заставило реальную экономику требовать, чтобы компании управлялись так, чтобы максимизировать акционерную стоимость. И более энергичное применение антимонопольного законодательства для борьбы со старомодной консолидацией и естественной тенденцией новой экономики «победитель получает все». Нам нужно вернуть серьезный налог на наследство, серьезный и реформированный корпоративный налог и налог на максимальный предельный доход в размере 40 процентов.

И пока мы этим занимаемся, почему бы не создать новый набор финансовых учреждений — банки, страховые компании, взаимные фонды и пенсионные фонды — которые принадлежат их клиентам, а не акционерам. Даже капиталист может понять логику ежегодного «дивиденда» для каждого американца как его доли естественного и институционального блага нации, особенно если он сочетается с обязательством в течение трех лет национальной службы (моя версия всеобщего базового дохода). ).

Хотите стать действительно радикальным? Как насчет прекращения школьной сегрегации по классам, как мы это сделали с сегрегацией по расе, путем расширения школьных округов, специализированных школ и творческого использования выбора школы.

Я полностью за то, чтобы снова сделать возможным организовать профсоюз без увольнения и без судебного разбирательства следующего десятилетия, что, к сожалению, является реальностью на данный момент. Но могут быть и другие, лучшие способы оживить профсоюзное движение и дать немного больше власти рабочим в постиндустриальной экономике.Я предполагаю, что многим американским рабочим не нужны такие профсоюзы, о которых вы мечтаете — те, которые подорвали конкурентоспособность их компаний, отвергли все схемы оплаты по результатам и обременили компании жесткими правилами работы.

Возможно, в более профессиональной, сервисной и ориентированной на технологии экономике люди предпочли бы профсоюзы, которые сосредоточены на предоставлении услуг своим членам (пенсии, медицинское страхование, юридические консультации) или предоставлении им механизмов, позволяющих им иметь больший голос в том, как их компании запущены.

Вы правы в том, что забастовки учителей были столь же вдохновляющими, сколь и эффективными, но то же самое можно сказать и о движении #MeToo, которое изменило корпоративное поведение без профсоюзов или забастовок, а посредством публичного разоблачения и морального убеждения.

Проблема предпочитаемой вами модели перманентной классовой борьбы заключается в том, что она игнорирует важность социального капитала — доверия друг к другу и к нашим общим институтам — во многом так же, как это делает наша нынешняя версия американского капитализма с ее безжалостностью, его неравенство и его прославление жадности и равнодушия.

Экономические и политические системы работают лучше всего, когда есть чувство общей цели, общей жертвы и общего успеха, когда люди чувствуют, что мы все вместе. Но я боюсь, что постоянная классовая борьба будет препятствовать сотрудничеству и подрывать доверие — внутри фирм, внутри сообществ, внутри стран.

Бхаскар Сункара

В Вашем ответе возникает принципиальная разница между нами: Вам кажется, что государство нейтрально и просто отвечает требованиям различных частных интересов.Итак, в прошлом, когда рабочая сила была сильна, она предъявляла необоснованные требования к государству, а сегодня крупные корпорации делают то же самое.

Но даже если вы уберете корпоративное лоббирование и получите «деньги из политики» через выборы, финансируемые государством, и выберете на высокий пост таких деятелей, как Берни Сандерс, государство все равно будет иметь встроенную предвзятость. Он полагается на доходы, чтобы финансировать себя, и эти доходы почти полностью поступают от деятельности частных капиталистов. Пока капиталисты имеют право удерживать инвестиции, меньшинство людей будет иметь огромное влияние, и наша демократия будет подорвана.

Людей обманом заставили принять подобную систему? Нет, рабочие и капиталисты зависят друг от друга. Рабочие нуждаются в том, чтобы их фирмы были прибыльными, и это признание всегда сдерживало требования. Но это асимметричная зависимость: рабочим нужна их работа больше, чем капиталистам нужен какой-либо отдельный рабочий.

Политическая демократия, одержавшая победу над желаниями элит, создала возможности для улучшения положения трудящихся с помощью законодательства и профсоюзов (власть которых основывается главным образом на способности людей бастовать и отказываться от своей работы), и это уравняло шансы немного, но это неравенство не исчезло.

Точно так же Ваше определение «среднего класса» кажется мне мифическим. Кто эти американцы среднего класса? Медсестра, работающая в две смены, бармен, накопивший на дом и машину, или просто высокообразованные профессионалы? Если вы делаете эти определения, основываясь только на уровне дохода, вы упускаете важную разницу в статусе и отношениях между хорошо оплачиваемым членом профсоюза и владельцем малого бизнеса, который может зарабатывать столько же.И если вы не понимаете этой разницы, вы не понимаете, почему первые должны объединяться, чтобы добиться успеха.

И наконец, конечно, я хочу поощрять сотрудничество и доверие. Я просто хочу сделать это, возродив новую идентичность, основанную на центральной объединяющей общности людей: подавляющему большинству из нас приходится зарабатывать на жизнь. И мы делаем это по указанию других людей. И мы знаем, что их интересы не совпадают с нашими. Это будет идентичность, наполненная общностью, ритуалами, солидарностью и принадлежностью, как и любая другая.

Мы живем в обществе, отмеченном иерархией и неравенством — не как непреднамеренное последствие, а встроенное в его ядро. Предыдущие системы, от феодализма до рабства, построенные по этим принципам, казались в то время естественными и вечными. Я присоединюсь к вам в вашем стремлении очеловечить капитализм, но я не сомневаюсь, что его преодоление необходимо.

Стив Перлштейн

Да, мы живем в обществе, отмеченном иерархией и неравенством — и да, это присуще капитализму.И да, власть — экономическая власть, политическая власть — имеет значение с точки зрения того, как распределяются блага в жизни. Рыночные фундаменталисты, которые до сих пор настаивают на добровольных сделках в контексте совершенно конкурентного и эффективного рынка, который нейтрально и объективно определяет экономические результаты, либо обманывают самих себя, либо пытаются обмануть нас.

Но давайте внесем ясность: эта довольно неприятная экономическая система, именуемая капитализмом, со времен промышленной революции вывела миллиарды людей из прожиточного минимума и дала нам более долгую, здоровую и счастливую жизнь, недоступную ни одной другой системе, испробованной людьми.И хотя у некоторых людей больше власти, денег, безопасности и счастья, чем у других, и некоторые люди могут командовать другими людьми, линия разлома не проходит между «рабочими» и «капиталом». Это между высококвалифицированными рабочими и низкими, прибрежными столичными рабочими и сельскими, между белыми рабочими и небелыми, рабочими мужчинами и женщинами, религиозными работниками и нерелигиозными.

Давайте будем реалистами: любимый политик угнетенных, брошенных рабочих, которых вы идеализируете, — это Дональд Трамп, в то время как обитатели титанов Уолл-стрит, голливудских магнатов и технологических миллиардеров поддерживают либеральных кандидатов и идеи.

Один из фундаментальных недостатков вашего анализа заключается в том, что вы, как и Карл Маркс до вас, рассматриваете экономику как игру с нулевой суммой. «Мы знаем, что их интересы не совпадают с нашими», — пишете вы. На самом деле, мы этого не знаем. Скорее, мы знаем о капиталистических системах, в которых, когда компании преуспевают, преуспевают и владельцы капитала, и рабочие, и что кооперативный характер их отношений порождает больший кусок пирога, который можно разделить.

Другой фундаментальный недостаток заключается в том, что вы игнорируете силу, которой каждый из нас обладает в капиталистической системе как рабочие и потребители.У большинства из нас есть выбор. Мы выбираем, на кого мы работаем, какие продукты покупаем и какие нормы будут регулировать экономическое поведение. Эта экономическая власть не менее реальна, чем наша политическая власть как избирателей, и может осуществляться индивидуально и коллективно.

И в рамках этой капиталистической системы богатые и влиятельные люди, которые переигрывают, постоянно получают возмездие, теряя работу, состояние и репутацию. Иногда они даже проигрывают выборы.

Бхаскар, вопрос не в том, существует ли неравенство богатства и власти.Вопрос в том, используют ли те удачливые или талантливые люди, которые обладают богатством и властью, общественно полезными способами.

Капитализм против социализма: различия, преимущества/недостатки и «подпольная экономика» — видео и стенограмма урока

Капитализм против социализма

Формальные экономики действуют в рамках установленных и контролируемых политик и правил. Капитализм и социализм — формальная экономика.

Основные различия между капитализмом и социализмом вращаются вокруг роли правительства и экономического равенства. Капитализм обеспечивает экономическую свободу, потребительский выбор и экономический рост. Социализм , который является экономикой, контролируемой государством и планируемой центральным планирующим органом, обеспечивает большее общественное благосостояние и снижает колебания деловой активности.

Капиталистическая экономика: ключевые характеристики

Капитализм характеризуется следующими признаками:

  • Это рыночная экономика, состоящая из покупателей (людей) и продавцов (частных или корпоративных компаний).
  • Производимые товары и услуги предназначены для получения прибыли, и эта прибыль реинвестируется в экономику.
  • Правительство не должно вмешиваться в экономику свободного рынка, то есть рынок определяет инвестиции, производство, распределение и решения, а вмешательство правительства допускается только при разработке и обеспечении соблюдения правил или политики, регулирующих ведение бизнеса.
  • Для эффективного функционирования капиталистической экономики необходимо постоянное производство и закупка.
  • Капиталисты считают, что правительство не так эффективно использует экономические ресурсы, как частное предпринимательство.

США считаются страной с капиталистической экономикой, как и большая часть современного мира; однако экономисты сразу же отмечают, что почти в каждом обществе есть социалистический аспект или программа.

Капитализм: преимущества и недостатки

К преимуществам капитализма относятся:

  • Потребительский выбор. Люди выбирают, что им потреблять, и этот выбор ведет к усилению конкуренции и повышению качества товаров и услуг.
  • Эффективность экономики. Товары и услуги, производимые на основе спроса, создают стимулы для сокращения затрат и предотвращения потерь.
  • Экономический рост и экспансия (возможные в системе капиталистической экономики) — Это увеличивает валовой национальный продукт и ведет к повышению уровня жизни.

К недостаткам капитализма относятся:

  • Шанс монополии власти — Фирмы с монопольной властью (когда конкретное лицо или предприятие является единственным поставщиком определенного товара) могут злоупотреблять своим положением, взимая более высокие цены.
  • Неравенство. Капиталистическое общество основано на праве передавать богатство будущим поколениям. Если небольшая группа людей владеет всем богатством, и это богатство продолжает передаваться одним и тем же группам людей, возникает неравенство и социальное расслоение.
  • Рецессия и безработица. Экономика, основанная на рынке потребителей и производителей, неизменно будет испытывать рост и спад.

Социалистическая экономика: основные характеристики

Социализм характеризуется следующими признаками:

  • Средства производства находятся в собственности государственных предприятий или кооперативов (государство), а оплата труда физических лиц осуществляется по принципу индивидуального вклада.
  • Равные возможности для всех. Крупные отрасли представляют собой совместные усилия, и поэтому доходы от этих отраслей должны возвращаться и приносить пользу обществу в целом.
  • Экономическая деятельность и производство планируются центральным органом планирования и основываются на потребностях человека в потреблении и экономическом спросе.
  • Социалисты считают, что экономическое неравенство вредно для общества, и правительство несет ответственность за его сокращение с помощью программ, которые приносят пользу бедным.

Например, в США у нас есть Medicare, пособия по социальному обеспечению и программы социальной помощи в области питания, которые считаются социалистическими по своей природе.

Социализм: преимущества и недостатки

К преимуществам социализма относятся:

  • Высокая эффективность — Экономическая эффективность при социализме означает, что производственные решения контролируются и регулируются центральным органом планирования для достижения конкретной цели.
  • Большее общественное благосостояние — В социалистической экономике меньше неравенство в доходах из-за отсутствия частной собственности на средства производства.
  • Отсутствие монополистической практики
  • Отсутствие колебаний деловой активности — Социалистическая экономика координирует действия различных производственных единиц, предотвращает различие между сбережениями и инвестициями и полностью использует имеющиеся ресурсы.

К недостаткам социализма относятся:

  • Устранение индивидуализма — Когда все контролируется централизованным органом, отдельным лицам не разрешается владеть какими-либо активами; все принадлежит государству.
  • Искусственная система. Принципы спроса и предложения не существуют в экономике, где государство определяет, что производить. В долгосрочной перспективе экономика становится статичной, а не растет.
  • Потребители страдают — люди не пользуются статусом потребителя, как в капиталистической экономике. В социалистической экономике нет конкуренции. Таким образом, людям не предоставляется выбор, что обычно приводит к более качественным продуктам и услугам.

Подпольная экономика

Неформальная или подпольная экономика относится к экономике, которая не контролируется какой-либо формой правительства, не облагается налогами и не учитывается ни в каких расчетах валового национального продукта.Другие общие ссылки на этот тип экономики включают черный рынок и теневую экономику.

Для теневой экономики характерны:

  • Экономическая деятельность не контролируется.
  • Изменение социальной или экономической среды, которое может привести к отсутствию других вариантов, не оставляя людям другого выбора, кроме как покупать товары на черном рынке.

На теневую экономику приходится около 15% занятости в таких странах, как США.

Резюме урока

Экономика , которая определяется как богатство и ресурсы региона, может быть сгруппирована в два типа: формальные и неформальные.

Капитализм и социализм — это формальные экономики, которые различаются ролью правительства и равенством экономики. Капитализм обеспечивает экономическую свободу, потребительский выбор и экономический рост. Однако такой тип экономики может способствовать развитию монополий и неравенства и привести к экономическому спаду. Социализм , который является экономикой, контролируемой государством и планируемой центральным планирующим органом, обеспечивает большее общественное благосостояние и снижает колебания деловой активности.Однако социализм устраняет индивидуализм и потребительский выбор и может привести к застою в экономике.

Неформальная или теневая экономика относится к экономике, которая не контролируется какой-либо формой правительства, не облагается налогами и не учитывается ни в каких расчетах валового национального продукта.

Результаты обучения

По завершении этого урока вы должны уметь:

  • Определять и определять характеристики капиталистической экономики
  • Описать и понять, как работает социалистическая экономика
  • Вспомнить, из чего состоит теневая экономика
.
Обновлено: 08.02.2022 — 00:23

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *