Смещение центра развития капитализма: Экономическое развитие европейских стран в ХVII веке Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Экономическое развитие европейских стран в ХVII веке Текст научной статьи по специальности «История и археология»

2 (134) — 2006

СТРАНИЦЫ истории

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ЕВРОПЕЙСКИХ СТРАН В XVII ВЕКЕ

Л.А. МУРАВЬЕВА, кандидат исторических наук,

доцент кафедры социально-политических наук Финансовой академии при Правительстве Российской Федерации

ГЕРМАНИЯ И ФРАНЦИЯ ПОСЛЕ ТРИДЦАТИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ

«Эпоха .всеобщего кризиса», «железный век»—так нередко характеризуют XVII в. Европейские страны в этот период развивались крайне неравномерно. К тому же во многих странах происходила смена приоритетов и ценностей, а это неизбежно влекло за собой изменение статуса, роли и авторитета некоторых.стран. Первая половина XVII в. — это время общеевропейской Тридцатилетней войны (1618-1648 гг). Экономическое и политическое состояние Европейского континента рассмотрим на примере четырех стран — Германии, Франции, Голландии и Англии.

В XVI в. Германия оказалась выключенной из мировой торговли в результате изменения направления торговых путей. Открытие морского пути в Индию, от которого Германия оказалась далека, заметно подорвало ее экономику. Предыдущее процветание Германии покоилось не на развитии производства, а на функциях посредника, находящегося на пересечении главных мировых путей. Падение роли промежуточной станции международной торговли превратило германское богатство в нищету. Эта ситуация усугубилась Тридцатилетней войной, причем не столько военными тяготами вообще, сколько ее фатальными последствиями. По Вестфальскому миру (1648 г.), выходы к Северному морю отошли к Голландии, а выходы к Балтийскому морю — к Швеции. Итогом войны стали оскудение и истощение Германии, зависимость ее от Голландии, Англии и Франции и упрочение политической раздробленности. Война и раздробленность препятствовали образованию единой, центральной политической власти.

В Германии продолжалось развитие феодальных отношений. Наиболее значительные изменения происходили в сельском хозяйстве. Революция цен ослабила экономические позиции феодалов. Попра-

вить свое экономическое положение землевладельцы стран Восточной Европы могли только единственным путем — усилением эксплуатации крестьян. Так как в стране отсутствовало развитое третье сословие, прослойка городских жителей была немногочисленной, а власть не могла вести агрессивную колониальную политику. Масса крестьян окончательно разорилась под тяжестью усиления феодальной эксплуатации. Наряду с обезземеливанием крестьян, происходило дальнейшее их закрепощение, получившее название «второго издания крепостного права». Тридцатилетняя война принесла громадные разрушения, невиданное запустение земель, огромные человеческие потери. Чтобы восполнить людские потери на юге Баварии, в католических землях на 10 лет официально разрешили двоеженство. Война настолько разорила деревню, что у крестьян не было сил сопротивляться помещичьему произволу. Развитие сельского хозяйства пошло по прусскому пути на основе формирования помещичьего (юнкерского) и кулацкого (гроссбауэрского) хозяйств. Барщина возросла с 50 дней в году до 3 дней в неделю. В: некоторых местах она достигала 6 дней в неделю. Всеобщее закрепощение крестьян отрицательно сказалось на социально-экономическом и политическом строе Германии. Оно мешало развитию промышленности, привело к упадку ремесла и города. В политической сфере усилилась раздробленность страны, на фоне которой происходило складывание княжеских феодально-абсолютистских режимов. В Германии насчитывалось около 360 удельных князей. Подавляющее большинство княжеств были мелкими, не превышающими по площади 20-30 кв. км. В Вестфалии на 1 200 кв. миль приходилось 52 государства. Цеховой уклад ремесла сохранялся на протяжении 200 лет. Последствия войны и политическая раздробленность Германии задержали ее превращение в буржуазную страну. Этот процесс начнется с 1848 г.

Классической страной феодализма на протяжении всего XVII в. оставалась Франция. Нигде в Европе феодальные отношения не достигли такой зрелости, как во Франции. Господствующим классом по-прежнему выступало дворянство, хотя капиталистический уклад начинал занимать в экономической жизни Франции все более заметное место. Но во Франции в отличие от Англии происходило не обур-жуазивание дворянства, а одворянивание буржуазии, что было ярким симптомом гегемонии феодализма в общественной жизни. Заметная часть богатств, создаваемая в капиталистическом секторе, расходовалась на покупку феодальных поместий, титулов, должностей и на займы абсолютной монархии.

Экономическую основу феодализма во Франции составляла земельная собственность. Лишь незначительная ее часть находилась в свободной собственности. Свыше девяти десятых земли было включено в феодальную иерархию, которая совершенно утратила политическое значение, но полностью сохранялась как система денежных платежей вассалов со своих владений сеньорам. Французские сеньоры практически не вели собственного помещичьего хозяйства, а сдавали свой домен по кускам в аренду крестьянам либо из доли урожая, либо за плату. Эксплуатация зависимых крестьян, которые по численности и экономическому значению составляли основу французского общества, была источником существования дворянства, духовенства и двора. Основу аграрного строя продолжало составлять натуральное хозяйство, воспроизводство которого совершалось почти без помощи рынка. Французская промышленность не имела в лице крестьянина массового покупателя. Крестьянин покупал на рынке ничтожно мало. В основном он обращал в деньги ту часть своего продукта, которая требовалась для уплаты податей. Крестьяне выполняли множество повинностей в пользу сеньора, платили церковную «десятину» и государственные подати в виде прямых и косвенных налогов. Напрямую дворянство выкачивало только часть крестьянского прибавочного продукта. К остальной его части подбиралось путем получения духовного сана как источника громадных доходов, командных должностей в армии с высоким жалованием. Часть дворян занимала декоративные придворные должности с баснословными окладами, высокими личными пенсиями и подарками.

Капиталистические отношения просачивались в деревню очень медленно, в основном в виде имущественной дифференциации крестьянства и возникновения между ними новых форм отношений, например межкрестьянской аренды. Капитализм внедрялся в деревню и через развитие кустарной промышленности. Для городских скупщиков крестьяне изготавливали различные товары — пряжу, ткани,

кружева, гончарные изделия. Такая организация представляла собой зачаточную форму рассеянной мануфактуры. Мастерская с 10-20 рабочими не была редкостью. Крупные централизованные мануфактуры с сотней рабочих были пока исключением. Вместе с тем именно XVII в. стал во Франции родоначальником крупной мануфактурной промышленности. Первоначальное накопление проникало во французское общество в виде отделения части крестьян от земли в результате захвата феодалами общинных земель. В приморских портовых городах стало формироваться богатое купечество. Оно занималось экспортом продукции сельского хозяйства и промышленности. Наиболее значительным был экспорт в Испанию, а также в испанские и португальские колонии.

Феодализм выступал губительной силой не только для внешней, но и внутренней торговли. При низкой покупательной способности крестьян французская промышленность работала на имеющих деньги дворян. Особенность французской мануфактуры состояла в специализации на производстве предметов роскоши. Отсутствие условий для массового капиталистического производства не давало возможности капиталу развернуться в промышленности и торговле. Всякое буржуазное накопление не только обкладывалось колоссальными налогами, но и постоянно находилось под угрозой экспроприации. К фискальному гнету прибавлялось моральное давление. Во Франции занятие коммерцией считалось делом унизительным, недостойным благородного дворянина. Ею могли заниматься только неблагородные «ротюрье». Нарождающаяся буржуазия стремилась увести свои доходы в сферы, свободные от налогов. Она скупала дворянские земли и превращалась в получателей феодальной ренты. Зачастую буржуазия тратила свои капиталы на покупку государственных и муниципальных должностей, которые не просто продавались, но и являлись наследственным владением. Если высшие должности стоили очень дорого, то низшие были по карману и мелкой буржуазии. Нередко буржуа занимались ростовщичеством. Большие капиталы вкладывались в откупа государственных налогов, особенно косвенных (акцизов). Компании финансистов вносили в казну крупные наличные суммы и получали право собирать в течение года или более налоги с процентами в свою пользу. Это было выгодное вложение денег, хотя государство иногда жестоко карало особенно зарвавшихся дельцов. Так формирующийся торгово-промышленный капитал превращался в ростовщический (кредитный), который как денежная наличность обменивался на доходы, феодальные по своей экономической сущности.

Абсолютная королевская власть во Франции прикрывала диктатуру дворянства. Однако ее сила

зависела от состояния государственных финансов. Расширять бесконечно крестьянские поборы было невозможно, поэтому королю приходилось заигрывать с источником денег—буржуазией. Деньги требовались как для укрепления собственного политического могущества, так и для раздачи дворянам. После 18-летнего правления кардинала Мазарини при королеве-регентше Анне Австрийской к власти пришел Король-Солнце Людовик XIV (1661-1715 гг.), самостоятельно правивший Францией 54 года. Главным направлением всей политики нового короля были постоянное укрепление и усиление позиций дворянства. Время показало ее близорукость и губительность. Первым шагом Людовика XIV стала отмена должности первого министра. Эту функцию стал выполнять сам король и тем самым потерял громоотвод для критики и ненависти. Затем он резко сузил права парламента, превратив его из рупора оппозиции в бюрократическое учреждение. Началось наступление на буржуазию. Их лишали купленных за деньги дворянских званий, титулов, прав и должностей. Следующей жертвой стали откупщики государственных налогов. Многие из них оказались на скамье подсудимых и в Бастилии. Были произвольно аннулированы некоторые государственные долги, понижены процентные ставки по государственным займам. Эти меры на короткое время увеличили финансовые ресурсы и мощь государства, но подорвали его авторитет и кредит в глазах буржуазии. Однако постоянная нехватка денег не дала возможности и далее столь последовательно проводить начатую политику. Вопреки политическим принципам, власть для наполнения казны вынуждена была обращаться к испытанным средствам: продаже должностей, сдаче налогов на откуп и займам.

Основным проводником финансовой политики при короле Людовике XIV был Кольбер, с 1665 г. носивший звание генерального контролера финансов. Поскольку финансы к этому времени стали стержневым вопросом политической жизни, Кольбер занимал приоритетное положение в правительстве. Этот скромный сын буржуа, одетый всегда в строгий, черный костюм, терпеливо поднимался по служебной лестнице и фанатично служил интересам феодально-абсолютистского строя. Будучи одним из наиболее выдающихся умов своего времени, он боготворил Людовика XIV, не умевшего ни читать, ни писать [1]. На протяжении всей своей деятельности он решал поистине головоломную задачу: как увеличить государственные доходы при старой налоговой системе, постоянном росте доходов дворянства и снижении буржуазного кредита. В деревне он продолжил политику резкого увеличения объема повинностей и поборов с крестьян в пользу дворян, но снизил при этом королевские налоги с 50 до 35

млн ливров. В связи с этим заметно увеличилась доля государственного обложения торговли и промышленности. В несколько раз выросли косвенные налоги, которые в основном платили горожане.

Проблема сохранения феодального строя при увеличении доходов буржуазии для более высокого ее налогообложения заставила министра обратить повышенное внимание на внешнюю торговлю. Франция вступила на путь развития меркантилизма в дворянско-абсолютистском понимании. С этой точки зрения с помощью активного торгового баланса, т.е. превышения вывоза товаров над ввозом, можно было обеспечить перекачку денег в свою страну из других стран. Чем больше денежной наличности, тем выше военно-политический потенциал. Чтобы воспрепятствовать дворянским тратам на покупку модных импортных товаров, надо было наладить производство всего необходимого для аристократов и армии внутри страны. В развитии промышленности Кольбер видел не возможность увеличения национального богатства, а лишь источник обогащения государственной казны и средство привлечения драгоценного металла из-за границы. Министр финансов приложил немало усилий для налаживания во Франции производства зеркал и кружев по венецианскому, чулок — по английскому, сукон — по голландскому, медных и жестяных изделий — по германскому образцам. Активно приглашались иностранные мастера, получавшие привилегии и субсидии. На поддержку суконных предприятий было истрачено 2 млн ливров, на развитие ковровой, шелковой и кружевной промышленности — 5,5 млн ливров. Для улучшения внутреннего сбыта уничтожались таможни, снижались тарифы, регулировалась работа транспорта. Приобретение иностранных товаров было всячески затруднено. Рассеянная мануфактура при Кольбере переживала застой и даже упадок. Главное внимание он уделял работе крупных предприятий, хотя они не могли быть многочисленными и не всегда были жизнеспособными. Самым прогрессивным результатом деятельности Кольбера, подготовившим техническую базу для развития капиталистической промышленности, стала шелкоткацкая мануфактура Вокансона, имевшая 120 станков под одной крышей [2].

Определенных результатов Кольберу удалось добиться. Экспорт французских товаров увеличился, импорт иностранной продукции был резко сокращен. Активизация внешней торговли потребовала развития средств транспорта. Самым значительным достижением Кольбера стало создание большого торгового и военного флотов. При нем был прорыт Лангедокский канал, открывший мелким судам независимо от испанцев путь между Атлантическим океаном и Средиземным морем. Для успешного ве-

дения внешней торговли Кольбер основал несколько монопольных, привилегированных компаний, находившихся под контролем государства, — Ост и Вест-Индскую, Лсвантийскую, Северную и др. Государство не только брало часть прибыли, но и вносило капитал в заморские компании. Привлечение частных капиталов шло очень туго. Крупные промышленники вносили свои паи под большим принуждением. Для привлечения дворянских средств издали указ, гласивший, что вложение средств в компании не унизит их дворянского достоинства и не лишит звания. Но даже такие шаги не помогли привлечь больших средств на развитие экспорта. На внешнем рынке французские товары были неконкурентоспособны. Оставалось обзавестись собственными колониями, где конкуренты устранялись с позиций силы. Франция обзавелась собственными колониями в Индии, Америке, Канаде и на Вест-Индских островах. Кольбер стал основателем французской колониальной империи. Внешняя торговля помогла Кольберу навести порядок в финансовой системе страны. Расходы бюджета, раздутого до 200 млн ливров, из которого 3/4 тратилось на военно-морские нужды, были сокращены с 50 до 25 млн ливров. Это сделало бюджет профицитным. Процентные ставки снизились до 5-7% годовых, а внутренний долг сократился с 700 до 200 млн ливров [3]. Однако узкий круг возможностей, находящихся в распоряжении Кольбера, не позволил полностью разрешить всех поставленных задач. В последние годы жизни министр финансов нередко отказывался от своих установок, прибегал к услугам нечестных финансовых дельцов, увеличивая государственный долг, и умер в 1683 г. в атмосфере разочарования в его деятельности и планах. Однако правительство, не желая ущемлять интересов дворянства и облагать его налогами, вынуждено было продолжать политику, начатую Кольбером: сокращать ввоз и развивать вывоз, насаждать «королевские мануфактуры», поощрять привилегированные компании и расширять колонии. Кольбертизм оставался генеральной линией развития французского абсолютизма не только в XVII, но частично и в XVIII в.

Параллельно углублению феодализма происходили и другие процессы, а именно: бурный рост капиталистических отношений, увеличение числа мануфактур, первоначальное накопление, секуляризация духовной жизни, развитие рационалистической философии (Декарт, Спиноза).

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ГОЛЛАНДИИ

Постепенно лидерство в Европе от Лиссабона перешло к Амстердаму, а от него к Антверпену и Голландии в целом, которая по своей природе и истории

представляла страну городов-государств, территориально интегрированных. Небольшая по численности населения и размерам страна на целое столетие превратилась в экономический центр Европы. Жители провинций Северных Нидерландов — Голландии продолжали жестокую борьбу с гнетом Габсбургской Испании. В этой продолжительной борьбе удалось заметно ограничить власть монарха и усилить Генеральные штаты, которые принимали законы и решали основные вопросы внешней политики. Решением внутренних вопросов в основном занимались провинции и города. Власть сосредоточилась в руках буржуазии, крупных землевладельцев и купцов.

В борьбе с северными провинциями испанский абсолютизм опирался на католическую церковь и ее учение. Идеологическим обеспечением голландской независимости и капитализма выступил протестантизм в форме кальвинизма. Основной постулат протестантского учения ставил судьбу человека в зависимость от его трудовой деятельности. Показателем успешности жизни и судьбы объявлялись профессиональные достижения. Кальвинизм проповедовал бережливость, отказ от роскоши и трудолюбие не только в быту и жизни, но и в религии. Проповедники были сторонниками скромной и «дешевой» церкви, выступали против излишеств, роскоши. Кальвинизм был знаменем борьбы против королевского абсолютизма в руках нарождающейся и поднимающейся экономически буржуазии. В Голландии сформировался тип предприимчивого и бережливого дельца, умеющего трудом и умом преумножать свои капиталы и ставшего образцом для всего европейского буржуазного мира.

Сбросив испанский гнет в результате буржуазной революции в форме национально-освободительной войны, голландские города решительно отвергли идею замены иноземного монархического владычества властью отечественного правителя. Голландские политические деятели Пьер де ля Курт и Джон де Витт писали: «У нас есть причина постоянно молиться за то, чтобы Господь избавил Голландию от ужасов монархии» [4]. Декларация Генеральных штатов надежно защищала права и свободы городов от всевластия абсолютных правителей. Республика Соединенных провинций (Голландия) пережила, хотя и недолгий, но весьма заметный экономический подъем. Голландия XVII в. поражала своей упорядоченностью, красотой и чистотой, высоким уровнем развития промышленности, мореплавания, торговли и финансов, качеством больниц и приютов, религиозной, национальной и интеллектуальной терпимостью.

Первая страна победившего капитализма—Гол-ландия достигла процветания в силу целого ряда причин. Она хорошо использовала свое географи-

ческое положение на стыке мировых торговых путей для формирования торгового капитала. Личная свобода крестьян, неразвитость крепостнических отношений обеспечили быстрое экономическое становление буржуазии и захват ею политического господства. Скудость почв и недостаток земли, которую приходилось отвоевывать у моря с помощью постройки плотин, возведения дамб, насыпей и других гидротехнических сооружений, приводили к интенсивным формам развития сельского хозяйства. Голландия превратилась в европейского лидера в области агрокультуры. Она развивала молочное животноводство, выращивала технические культуры, а зерно и хлеб закупала в других странах. По европейским меркам аристократическая собственность земли в Голландии была представлена незначительно. Основная земля находилась в крестьянской собственности. Их имущественные права четко фиксировались земельными кадастрами. Близость морского побережья превратила рыболовство в главное занятие населения. Наконец, религиозная терпимость обеспечила приток в страну образованных и предприимчивых людей разных религиозных конфессий, испытывающих притеснения на родине, что способствовало расширению и укреплению среднего слоя голландского общества.

Немалый доход стране приносил лов сельди, объемы которого строго регулировались специально созданной коллегией. Голландской селедкой обеспечивались жители почти всей Европы. Помимо судостроения и рыболовства, большое развитие получила текстильная промышленность. Отрасль была основана на мануфактурном производстве, не скованном цеховыми регламентациями и ограничениями. Структурная организация отрасли также отличалась большим разнообразием. Она основывалась на сочетании рассеянной мануфактуры, централизованной и смешанной. Голландия специализировалась на производстве сукна, парусного полотна, шелка, плюша, бархата и льняных тканей. Колониальное сырье послужило основой для развития сахарной и табачной промышленности.

Однако ведущей специализацией Голландии была не промышленность, а торговля. Еще в XVI в. Антверпен превратился в главный торговый центр Европы. В городе открылся депозитный банк, появилась торговая биржа. Постепенно на бирже стал пользоваться спросом новый бойкий товар — ценные бумаги. Сначала их продажей занималась товарная биржа, по затем появилась самостоятельная фондовая биржа, торгующая только ценными бумагами — акциями, облигациями государственных займов. На них ежедневно собирались до 5 тыс. купцов из разных стран. В гавани одновременно находилось до 2,5 тыс. судов со всего мира [5].

В XVII в. Голландия превратилась в обладательницу самого мощного европейского флота, втрое превосходившего все остальные флоты взятые вместе. По данным Крольбера, голландский флот насчитывал 16 тыс. судов, из которых более I 000 были военными. Франция в это время имела не более 1 тыс. торговых судов. Голландия насчитывала 2 млн человек, среди которых взрослое мужское население составляло около 600 тыс. Из них 150 тыс. были моряки. На 200 верфях строились корабли для многих стран: Англии, Франции, Польши, позже — России. Однако кораблестроение было не единственной развитой отраслью Голландии. Обладание сильным флотом позволило Голландии вести активную внешнюю торговлю, переходящую в колониальную экспансию. Голландия лидировала в международной торговле с Индией, Индонезией, Китаем, Японией и Америкой. Ее торговый оборот составлял 75-100 млн золотых флоринов в год [6].

Постепенно голландцы, создавая фактории, захватили испанские и португальские колонии и образовали свою колониальную империю на землях Юго-Восточной Азии (Голландская Индия — Индонезия, Цейллон, Малакка), Америки (Гвиана), Африки (Капская колония). Активной торговлей и эксплуатацией колоний занимались Ост-Индская и Вест-Индская компании. Они принадлежали привилегированным купеческим фамилиям и носили олигархический характер. Организованные на акционерных началах компании были самостоятельными образованиями, заключавшими договоры с другими государствами, имевшими свои войска и чеканившими монету. На подвластных землях и островах в большом количестве выращивали пряности — гвоздику, корицу, перец, мускатный орех, которые очень высоко ценились в Европе. Большие прибыли компаний обеспечивались за счет использования рабского труда местных жителей. Работорговля была самым прибыльным бизнесом той поры. Колониальные земли подвергались частым набегам захватчиков в целях поимки детей, из которых в специальных питомниках выращивали будущих рабов для плантаций.

Рентабельность и прибыльность компаний поддерживались искусственно за счет уничтожения посевов растений или готовой продукции в портах Амстердама. Несмотря на то, что стоимость пряностей в Европе была в 8-10 раз выше, чем обходилась компаниям, средний дивиденд на акции составлял около 20%. Большая часть прибыли уходила на содержание армии и чиновничьего аппарата непосредственно в колониях [7].

Голландские корабли играли роль мирового перевозчика, имея в своем распоряжении 60% мирового торгового флота. Голландская сельдь, масло и сыры были известны во многих странах. Голландия конт-

ролировала большую часть перевозок Севера и Юга Европы. В Балтике онадержала в своихруках торговлю железом, лесом и воском, из Архангельска вывозила сельскохозяйственное сырье, меха, поташ, икру. Эти товары перебрасывались голландцами во Францию, Италию, испанские колонии Америки. В ее руках находилась внешняя торговля Франции и западной части Германии. Голландская территория, благодаря мощному флоту, превратилась в главный торговый узел мира. В своих колониях Голландия сохраняла торговую монополию и вела активную борьбу со своими торговыми конкурентами в лице испанцев, португальцев, французов и англичан. Голландские купцы неуклонно придерживались принципа «свободы торговли». Такая позиция создавала возможность ведения торговли с воюющими сторонами и даже с теми странами, которые выступали против их собственного государства.

Успешная деятельность Голландии в различных экономических сферах заметно преумножила ее денежные богатства. Она стала средоточием главного массива всех европейских денег и превратилась в страну-банкира. Амстердамский банк стал центром общеевропейского кредита и ссужал деньгами другие государства. Займы другим странам, банкам и правительствам предоставляли также нидерландские купцы. Роттердамский банк ссудил немалой суммой денег английскую королеву Генриетту-Марию (жену Карла I) под залог королевских драгоценностей. Однако королева в срок расплатиться не смогла, и банк продал королевские драгоценности, понеся некоторые потери [8].

Но уже в конце XVII в. Голландия начинает терять свои позиции. К неблагоприятным факторам ее развития можно отнести нехватку сырья, отсутствие достаточного количества рабочих рук и враждебное окружение. Развитие капиталистических отношений в других странах создало угрозу торговому господству Голландии, не подкрепленному соответствующим промышленным потенциалом. Мануфактуры по производству шерсти перестали получать достаточное количество английского сырья. Для развития тяжелой промышленности не было железной руды и каменного угля. При отсутствии товаров простаивал флот. Главным конкурентом Голландии на море стала динамично развивающаяся Англия. В ходе четырех морских войн (1652-1654,1665-1667, 1672-1674 и 17821783 гг.) Англия одержала победу. Блокада голландского побережья, захват Нового Амстердама и протекционистские барьеры помогли Англии сломить политическую, военную и торгово-экономическую мощь Голландии. Поражение на море в войне с Англией подкреплялось поражением па суше в войне с Францией. Своеобразие голландского капитализма, в котором торговля преобладала над промышленностью, а посреднический купеческий капитал — над

мануфактурой, превратил предприимчивых купцов и мореплавателей в рантье. Уже в XVII в. Голландия все больше превращалась в банкира Европы. Потеря Голландией европейского лидерства привела к смещению центра экономического развития в Англию.

АНГЛИЙСКАЯ БУРЖУАЗНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Элементы капиталистического уклада в Англии начали активно пробивать себе дорогу еще в XVI в. В результате «революции цен» особенно заметно подорожала шерсть. Занятия овцеводством и торговлей шерстью становятся самыми выгодными и прибыльными. Владельцы земельных доменов стремятся к расширению своих владений, Главным препятствием на этом пути стала английская система открытых полей. На земле трудились крестьяне, объединенные в небольшие хозяйства и общины. Они применяли примитивные орудия труда (плуг, борону, серп) и простейшую систему земледелия (двуполье или трехполье). Система открытых полей задерживала внедрение более рациональных севооборотов и наиболее производительных методов хозяйствования. К тому же эксплуатация крестьянского труда становилась все менее выгодным делом, так как реальная величина фиксированной феодальной ренты с каждым годом уменьшалась. Владельцы доменов, заинтересованные в развитии овцеводства, начинают сгонять зависимых крестьян со своих владений, нарушая все юридические нормы феодального общества. По феодальному праву крестьянин был таким же собственником земли , как и феодал, только обязанный уплачивать ренту. Однако феодал рассматривает себя уже по нормам буржуазного права полным собственником земли, которую отнимает у крестьянина и огораживает. Процесс огораживания протекал в Англии вплоть до XIX в. Постепенно огораживанию подверглись и общинные земли. Выталкивание крестьян с земель происходило и экономическими методами. В результате непомерного подъема арендной платы на землю крестьяне-арендаторы разорялись. Добровольное или насильственное огораживание превращало пахотные земли в пастбища.

Одновременно с огораживанием в Англии происходила секуляризация церковных земель, ликвидировавшая 650 монастырей и превратившая тысячи монахов в бродяг. Роспуск частных военных дружин феодалов также пополнил армию безработных. Город и промышленность не могли поглотить такого количества рабочих рук, поэтому регулирование численности народонаселения проходило с помощью принятия «законов о бродягах» и жестоких мер борьбы с преступностью. Тем не менее рынок труда оказался насыщен свободными рабочими руками.

В деревне происходило укрупнение земельной собственности. Основной массив земли сосредоточили в своих руках лендлорды, ставшие крупными собственниками бывших феодальных поместий. На смену мелким крестьянским участкам земли пришли фермерские хозяйства, имевшие в своем распоряжении по 100-150 га. Фермеры арендовали землю у лендлордов и для работы на ней нанимали сельскохозяйственных рабочих. Английское сельское хозяйство становится все более специализированным с ориентацией на рынок. Крупные специализированные хозяйства рождают спрос на современную сельскохозяйственную технику и потребительские товары.

Часть рабочих рук безземельных крестьян и нищих поглощает сельское хозяйство, часть забирает город, где также заметны большие новации. Страна вступает в новую стадию накопления капиталов. Если первоначальные капиталы, как и в большинстве стран, появляются в сфере обращения и кредита, то теперь начинает происходить их перелив из области торговли и ростовщичества в промышленность. Цеховая организация ремесленного производства теряет конкурентоспособность и уступает место мануфактуре — капиталистическому предприятию, основанному на разделении ручного труда и капиталистической эксплуатации рабочих, которые продают свою рабочую силу и получают заработную плату. К мануфактурному производству перешла раньше других, как и следовало ожидать, шерстяная промышленность. Сначала рассеянная, а затем централизованная мануфактура прочно утвердились в английском промышленном производстве. Наряду с шерстяной происходит развитие металлургической, угольной и судостроительной отраслей промышленности. Свидетельством назревающих глубоких перемен в социально-экономической жизни стало качественное повышение уровня грамотности населения по сравнению с другими столетиями. Уровень полной неграмотности среди обеспеченной части крестьянского населения снижается с 35-50% в начале века до 10-20% во второй половине века [9].

Происходящие экономические перемены имели своим следствием не только появление наемных рабочих, но и укрепление среднего слоя, который расширяется за счет обедневшего дворянства и фермерства. Возрастание экономической мощи буржуазии и укрепление средних слоев вошли в серьезное противоречие с феодальным режимом Стюартов, стремившихся установить абсолютную монархию. Англия при наличии монархии оставалась единственной в Европе страной с доминирующей ролью парламента, который существовал с XIII в. и имел вполне весомые законодательные права. Представительный орган не только обсуждал сис-

тему налогообложения, но и рассматривал вопросы целесообразности введения новых чрезвычайных налогов. Интересы налогоплательщика защищались парламентом и при обсуждении статей доходов и расходов государственного бюджета. Расширенные права парламента вошли в непримиримое противоречие с замыслами правящей династии. Английский король Яков 1 (1566-1625 гг.) был сторонником абсолютизма континентального типа. Он недоумевал по поводу положения английского короля. В беседах с испанским послом он выражал глубокое недоумение поведением своих предков, которые допустили существование парламента. Ему казалось странным такое положение вещей, что монархи Франции, Испании, Дании могли устанавливать налоги по своему усмотрению, а он должен был этот вопрос согласовывать с парламентом [10].

Идейная база конфликта между короной и парламентом, заложенная при Якове 1, продолжалась, так как рост полномочий парламента сопровождался сохранением монополии короля на насилие. Разгон Карлом I (1600-1649 гг.) строптивого парламента в 1625 г. воспринимался в обществе как посягательство на древние права и свободы. Правление короля без парламента (1629-1640 гг.), регулярное введение новых налогов, дополняющееся конфискациями имущества, принудительными безвозвратными займами, взиманием штрафов с богатых людей за уклонение от покупки рыцарского звания, значительно обострили ситуацию в стране, вызвав недовольство народных масс, купечества, буржуазии и нового дворянства. Возмущение существующими порядками принимало религиозную форму. Пуританизм сделался главной идейной основой оппозиционно настроенных слоев — от буржуазии до крестьянства. Пуританство стало не просто многочисленным, но и дифференцированным. Толчком к началу революции послужило шотландское восстание. Подчиняясь силе обстоятельств, Карл I объявил созыв парламента. Долгий парламент (1640-1653 гг.).сыграл большую роль в начавшейся революции, став центром оппозиции в борьбе с силами абсолютизма. Тринадцать драматических лет в английской истории вобрали в себя две гражданские войны, казнь короля, провозглашение республики, протекторат Оливера Кромвеля.

В силу развития реставраторских тенденций и неумения протектората разрешить главной задачи, связанной с подавлением революционных сил в лице движения диггеров и левеллеров, события приняли драматический оттенок. После смерти Кромвеля произошло падение режима протектората и восстановление «традиционной монархии Стюартов» (16601689 гг.). Опыт голландской революции и влияние ее институтов на дальнейшее политическое развитие Англии наглядно проявились в государственном пе-

ревороте 1689 г. На английский престол пригласили голландского штатгальтера Вильгельма Оранского. При нем была издана «Декларация о правах», которая легла в основу «Билля о правах», ограничившего королевскую власть и гарантировавшего права парламента. Устанавливались регулярный созыв парламента, подача петиций и свобода парламентских дебатов, участие парламента в решении вопроса о налогах. Король лишался права приостанавливать действие законов или вносить в них изменения. Состав и численность королевской армии определялись парламентом ежегодно. Вопрос о престолонаследии также входил в компетенцию парламента. Был возобновлен акт о присяге, предусматривающей ряд исключений в пользу парламента. В соответствии с представлениями о разумном устройстве государства окончательно законодательно утвердились нормы неприкосновенности частной собственности и личности, невозможность произвольных конфискаций, утверждение доходной и расходной частей бюджета и вся налоговая система.

В результате революции в Англии был установлен буржуазный строй. Английская буржуазная революция была последней, протекавшей под религиозным знаменем в форме борьбы за «истинную веру». В самой Англии революция смела феодальные пережитки и открыла широкие возможности для развития капитализма. Быстрее пошел процесс расслоения крестьянства. Англия стала главным конкурентом Голландии в развитии морской торговли. Укрепляя свои торговые позиции на мировом морском пространстве, Англия приняла Навигационный акт, предписывающий доставлять товары из колоний только на английских судах, а из Европы либо на английских судах, либо на судах тех стран, в которых совершались покупки. Таких стран было немного или они не имели своего торгового флота, как, например, Россия. Для успешного решения поставленной задачи необходимо было создать мощный и непобедимый флот. Мероприятие было весьма затратным и требовало немалых средств. В его финансировании принимали участие все состоятельные слои общества, и даже корона. В три дня для новой Ост-Индской компании удалось собрать по подписке сумму в 2 млн фунтов стерлингов [II]. Постепенно Англия стала лидером мировой торговли. Этому способствовали не только экономические и технологические новации, но и верные дипломатические шаги. Англия заключила союз с опытной в морском деле и освоении колоний Португалией. Новый альянс был направлен против Испании и Голландии, давних соперников и конкурентов.

Активная морская торговля стимулировала развитие мануфактурного производства в Англии. На смену централизованной мануфактуре вскоре

пришли первые фабрики. Англия всегда стремилась к поддержанию активного баланса внешней торговли путем повышения пошлин на ввозимые промышленные товары при беспрепятственном вывозе товаров отечественных. Но если раньше это делалось для накопления драгоценных металлов в виде серебра и золота внутри страны, то теперь акцент делался на содействие развитию собственной промышленности. Пошлины на импортные шерстяные ткани увеличиваются, одновременно ограничивается экспорт английской шерсти. Она перерабатывалась внутри страны, а не вывозилась в другие страны, отчего, прежде всего, пострадала Голландия, не имевшая своего сырья. Ускорению развития промышленности и получению повышенных прибылей предпринимателями содействовало поощрение потребления шерстяных тканей жителями страны. По специальному закону даже саван для покойника изготавливался из шерстяных тканей [121. Подъем английской шерстяной промышленности, начавшийся в результате проведения огораживания, дал возможность Англии снабжать все европейские страны шерстяными тканями и колониальными товарами, преимущественно индийским текстилем. Промышленная база Англии возросла и укрепилась за счет вывоза шерстяных и полушерстяных тканей и одежды из нее, а также изделий из металла в Европу и колонии. Три четверти всей мировой добычи каменного угля, которая составляла 4 млн т, приходилось на долю Англии. Высокую норму прибыли обеспечивал реэкспорт колониальных товаров —табака, сахара, текстиля и пряностей. В условиях экономического подъема в стране происходили усложнение и расширение финансовой системы, возрастала роль денег и ценных бумаг.

Политические и экономические изменения повлекли за собой преобразование кредитных отношений. На протяжении длительного времени главными кредиторами выступали ростовщики. Нередко роль банкиров выполняли ювелирных дел мастера. Беря металлические деньги на хранение, банкиры-ювелиры или ростовщики взамен выдавали банковские билеты или банкноты. Но в отличие от континентальной Европы, в Англии выдавали не единый банковский билет на всю полученную сумму, а несколько банкнот меньшим номиналом. К тому же векселями и банкнотами в Англии мог пользоваться каждый житель страны, а не только богатый и состоятельный ее представитель, как в других странах. Поскольку банкноты стали широко использоваться в обращении, наряду со звонкой монетой, то их вполне можно отнести к первым бумажным деньгам. Распространение ценных правительственных бумаг в качестве денег в более широком объеме было связано с учреждением в 1694 г. Английского банка. Первый английский банк основывался на капитале,

полученном в результате продажи акций, поэтому он был акционерным. Номинал его ценных бумаг был достаточно высоким, поэтому они использовались преимущественно в оптовой и колониальной торговле. Более широкое и массовое использование бумажных денег настанет позже.

Английский банк не только принимал деньги на хранение и выдавал банкноты, более надежные, чем банкноты ювелиров, но, главным образом, занимался торгово-промышленным кредитованием. Он ссужал деньгами предпринимателей, которые не располагали достаточными суммами для организации самостоятельного дела. Торгово-промышленный кредит выдавал только Английский банк. Континентальные банки кредитовали аристократию и королей. Понятно, что такие кредиты шли не на развитие промышленности, а на другие нужды и потребности. Своеобразие Английского банка состояло в том, что он аккумулировал капиталы, а затем инвестировал их в производство.

В 90-х гг. XVII в. Англия пережила острый финансовый кризис. Он был вызван недальновидной налоговой политикой правительства и слишком высокими военными расходами, а нашел выражение в резком подъеме процентных ставок. Встал вопрос о проведении денежной реформы. Основным платежным средством оставались металлические деньги в виде золотых и серебряных монет или слитков. Их уязвимость состояла в том, что со временем они стирались, теряя часть своей первоначальной стоимости. Это обстоятельство приводило к обесцениванию монет по сравнению с рыночной ценой на драгоценные металлы, а также к большой вероятности подделки и фальсификации обращаемых денег. Было решено изъять из обращения все деньги, которые содержали менее 80% драгоценных металлов. За счет казны приступили к чеканке новых монет. К 1698 г. денежная реформа была закончена, но возникла очередная проблема. Новые полновесные монеты очень ценились населением. Люди предпочитали изымать их из обращения и превращать в сокровища, а расчеты вести старыми, менее ценными, монетами. Новые английские монеты очень высоко ценились в других странах, поэтому началась заметная утечка монет за границу. В начале XVI11 п. утечка серебряных монет из страны приняла катастрофические размеры, а количество денег в обращении сократилось на 50%. Грамотными финансовыми мерами правительству

удалось разрешить создавшееся противоречие.

* * *

Таким образом, большинство стран в Европе XVII в. сохраняло феодальный способ производства, пребывая в эпохе средневековья. Вместе с тем в этот

период наблюдается генезис капиталистических отношений, поэтому середина XVII в. стала рубежом между средними веками и новым временем. Можно отметить следующие характерные черты переходного периода: во-первых, домашинная, или мануфактурная, стадия капитализма; во-вторых, первоначальное накопление. Распространение мануфактуры (дословный перевод — «ручное производство») означало резкий подъем производительных сил. Однако широкое распространение капиталистической мануфактуры и формирование нового экономического уклада были возможны только в период так называемого первоначального накопления. Этот процесс включал в себя два условия. К первому условию относится необходимость накопления денежных сумм, т. е. капитала в руках немногих. Однако купеческий, или ростовщический, капитал существовал и в средние века. Для возникновения промышленного капитала и развития капиталистического способа производства необходимы высокий уровень развития производительных сил и появление в заметном масштабе особого товара, который называется наемной рабочей силой, и в этом состоит второе условие. Сердцевину первоначального накопления составляет появление рабочих — людей, свободных от прямой феодальной зависимости и от собственных средств и условий производства.

На путь капиталистического развития раньше других встали две страны — Нидерланды и Англия. Подготовленная всем предыдущим развитием, Английская буржуазная революция вызвала многочисленные отклики в Европе в целом, и особенно во Франции. Английские политические и философские идеи стали на десятилетия идеалом французской буржуазии. Концепция Джона Локка (1632-1709 гг.), доказавшего независимость собственности от власти, способствовала формированию революционной идеологии во Франции.

ЛИТЕРАТУРА

1. Фукс. Э. Галантный век. — М., 1994. — С. 13.

2. Новая история. Т. 1. — М., 1964. -С. 228-230.

3. Березин И. Указ соч. С. 112-113.

4. Гайдар Е. Долгое время. Россия в мире. Очерки экономической истории. — М., 2005. — С. 248.

5. Бартенев С.А. Экономическая история. — М., 2004.-С. 155.

6. Березин И. Краткая история экономического развития. — М., 1999. — С. 107.

7. КонотоповМ.В., Сметании С.И. История экономики. — М., 1999. — С. 86.

8. Бартенев С.Л. Указ. соч. С. 156.

9. Гайдар Е. Указ соч. С. 254.

10. Косминский Е.А., Левицкий Я.А. Английская буржуазная революция XVII века. 4.1. — М., 1954. — С. 84.

11. Березин И. Указ. соч. С. 109.

12. Конотопов М.В., Сметанин С.И. Указ. соч. С. 82.

FESCO: достойное место в мировом судоходном сообществе

Евгений Амбросов, Генеральный директор ОАО «ДВМП», блестяще представлял интересы Компании на Всемирном судоходном саммите (World Shipping (China) Summit) 2007, который проходил в Тяньзине с 31 октября по 2 ноября.

Это уже третий по счету саммит с 2004 года, снискавший репутацию площадки по обмену мнениями в мировом судоходстве.

Именно здесь участники могут найти ключ к пониманию современных тенденций рынка, потребностям клиентов, открыть для себя новые возможности для сотрудничества. В работе саммита приняли участие 800 делегатов высокого правительственного уровня из разных стран, крупных судоходных компаний и смежных отраслей. Саммит получил серьезную спонсорскую поддержку международных морских организаций, таких как BIMCO, INTERCARGO, INTERTANKO, а также Ассоциации китайских судовладельцев и Международной палаты судоходства.

В 2007 году судоходство продолжило свой бум. Постоянно растущий спрос, благоприятные фрахтовые ставки и оживление на рынке морских контейнерных перевозок, небывалый рост новых заказов на строительство судов — все это создает новые возможности для бизнеса. Более того, рынок капитала поддерживает развитие судоходства, создавая приток денежных средств в отрасль. Не случайно именно в этом году организаторы саммита выбрали слоган «Лови волну!» в качестве главной темы.

В своем выступлении Евгений Амбросов отметил общие благоприятные тенденции в экономике России, высокие темпы роста контейнерного рынка, смещение центров мирового промышленного производства автомобилей и техники в Азию и Китай, что повлекло за собой расширение цепочек поставки мировых розничных сетей по территории России. Несмотря на большие проблемы с инфраструктурой, Транспортная группа FESCO приняла вызов времени, разработав новую стратегию бизнеса через эволюцию из сугубо шиппинговой компании в мультимодального перевозчика. Новая стратегия позволила компании занять лидирующую позицию на национальном контейнерном рынке, создать активное присутствие в морских, наземных перевозках и в портах. На сегодняшний день FESCO — это европейский сервис, русский размах и азиатская эффективность.

Российский поворот на Восток | Компетенция на РБК+

Построение на востоке России инновационной ресурсной экономики при одновременном следовании мировому тренду на «зеленое» развитие — вот цель, к которой следует стремиться.

Фото: Евгения Новоженина/РИА Новости

Сергей Караганов — декан факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, почетный председатель Совета по внешней и оборонной политике.

Игорь Макаров — руководитель программы «Мировая экономика» НИУ ВШЭ.

Четыре года прошло с тех пор, как Владимир Путин в обращении к Федеральному собранию назвал Сибирь и Дальний Восток «национальным приоритетом на весь XXI в.» Время подтвердило правильность такой постановки целей. Во-первых, сдвиг центра экономической и политической силы в Азию продолжается: история мира XXI в. будет писаться не в Атлантическом, а в Тихоокеанском регионе. Во-вторых, движение Китая на Запад, а России на Восток дает возможности для создания новой зоны сотрудничества и развития в Большой Евразии, которая вполне способна превратиться в новый центр мирового развития, притяжения финансовых ресурсов, товаров и людей. В-третьих, действовавшая в России последних десятилетий экономическая модель, основанная не только на экспорте сырья, но и на централизации управления и концентрации финансовых и трудовых ресурсов в Москве, больше не работает. Необходимо искать новые точки роста. В-четвертых, сотрудничество России с азиатскими странами динамично развивается, в то время как отношения с Западом вступили в тяжелый и долгосрочный кризис.

Усилия по опережающему развитию Дальнего Востока уже дают некоторый результат: темпы роста ВРП здесь четыре года подряд превышают среднероссийские показатели. В 2017 г. позитивную динамику наконец демонстрируют объемы привлеченных инвестиций, промышленного производства, строительства. Первые плоды в виде десятков новых проектов дают территории опережающего развития и свободный порт Владивосток. Впрочем, пока масштаб этих успехов не столь велик, позволяет говорить скорее об опережающем выходе из кризиса, чем об ускоренном росте. Да и в торгово-инвестиционном сотрудничестве России с ведущими азиатскими странами политические декларации нередко идут впереди экономического содержания. На пути российских несырьевых товаров по-прежнему лежат высокие барьеры входа на азиатские рынки, а российские компании с трудом приспосабливаются к новым для них, хотя и перспективным рынкам. Негативную роль играет и инвестиционный климат в стране. Несмотря на все усилия, Восток России так и не стал пока территорией экономической свободы. А только так он и развивался в XVIII и XIX веках.

Российский поворот на Восток сдерживает инерция многолетнего стремления к Европе. Она свойственна бизнесу: в 2000-е гг. он был настолько расслаблен высокими ценами на нефть, что пропустил волну азиатского экономического роста и не воспользовался многими из возможностей, которые он дает. Еще в большей степени инерция характерна для значительной части политической элиты: некоторым ее представителям лишь санкции открыли глаза на то, что жизнь есть и за пределами Запада. Впрочем, даже и сейчас часть этих элит боится поворота на Восток, смешивая его с якобы отказом от европейской цивилизационной идентичности и комфортно оставаясь в привычной, но давно устаревшей системе координат, где Европа ассоциируется с прогрессом, Азия — с азиатчиной, а Евразия — с маргинальным великодержавным евразийством. В действительности, путь современной России к прогрессу и модернизации лежит именно через Азию и Евразию — только там есть растущие рынки для продвижения российских средне— и высокотехнологичных товаров, остаются возможности для распространения российских стандартов, существует потенциал построения мощных технологических альянсов, наконец, присутствует пространство для проявления предпринимательской инициативы. Естественно при этом, что от европейского технологического, финансового и особенно культурного ресурса отказываться безрассудно. Но где будущее, давно пора понять.

Представления о Дальнем Востоке и многих граждан России, и даже ряда федеральных политиков по-прежнему во многом формируются мифами, а иногда и сознательно распространяемой дезинформацией. Например, существуют мифы об ужасном климате Дальнего Востока, о китайской демографической экспансии, о крайне низком уровне жизни в регионе и его общей экономической отсталости. От внимания большинства ускользает и то, что качество человеческого капитала на Востоке России лучше, чем в среднем по стране. Это легко объяснить: столетиями туда уезжали и там выживали самые лихие, свободные, энергичные, трудолюбивые. И этот потенциал необходимо использовать.

Поворот в головах постепенно происходит, но многое можно сделать для того, чтобы его ускорить. России необходимо новая идеология поворота на Восток. Ее задача — создать моду на Восток России, сформировать о нем представление как о регионе будущего, земле возможностей, несущей успех тем, кто готов рискнуть и много работать. Тем более что время легких заработков для России в любом случае закончилась.

Основные шаги, необходимые для ускоренного развития Востока России, хорошо понятны и неоднократно предлагались нами, в частности, в серии докладов Валдайского клуба «К Великому океану». Здесь упомянем наиболее стратегически значимые из них.

Во-первых, необходимо как можно быстрее прекратить искусственное дробление азиатской части России на Сибирь и Дальний Восток. Огромный макрорегион, лежащий к востоку от Уральских гор, обладает историческим, экономическим и транспортно-логистическим единством. Когда идея поворота на Восток лишь начала обсуждаться, в том числе на высоком уровне, Сибирский федеральный округ рассматривался как его неотъемлемая часть. То, что Сибирь выпала из планов, — большое упущение. Дело даже не в ее объективно более высоком экономическом потенциале по сравнению с Дальним Востоком. Важнее необходимость координации развития этих регионов, в которых множество возможностей для промышленной кооперации, а экономический потенциал не может быть реализован без развития общей транспортной инфраструктуры — в первую очередь, Транссибирской магистрали и Северного морского пути. Территории опережающего развития необходимо распространить на Сибирь, как и другие экономические стимулы, опробованные и используемые в настоящее время лишь на Дальнем Востоке.

Во-вторых, важно и дальше менять отношение как политических элит, так и населения страны к природным ресурсам. В России до сих пор добыча, первичная переработка и транспортировка сырья считаются самыми примитивными видами хозяйственной деятельности. В реальности по мере исчерпания легкодоступных запасов и ужесточения требований к защите окружающей среды технологии добычи становятся по-настоящему инновационными. Похожая ситуация наблюдается в сельском хозяйстве и рыболовстве: биотехнологии, генная модификация, капельное орошение, роботизированные сельскохозяйственные машины, геоинформационные технологии, марикультура делают эти виды деятельности все более высокоточными, требующими высококвалифицированных кадров и значительных капитальных затрат. Построение на Востоке России инновационной ресурсной экономики, способной удовлетворять растущий мировой спрос на ресурсоемкие товары при одновременном следовании мировому тренду на «зеленое» развитие — вот цель, к которой следует стремиться. Ее достижение превратит этот макрорегион в одну из самых привлекательных территорий планеты.

В-третьих, необходимо заново открыть историю, природу и повседневную жизнь Сибири и Дальнего Востока для населения европейской части страны, элит и журналистов.

Большинство россиян, включая даже самих сибиряков, плохо знает историю Зауралья. Важно со скорбью и благодарностью вернуть в общенародную память страдания миллионов подневольных ГУЛАГа, строивших рудники и дороги, добывавших золото, уран и другие ресурсы, спасшие страну. В Москве наконец открыт общенациональный монумент «Стена скорби», посвященный памяти жертв политических репрессий. Подобные памятники нужны и на Востоке России.

Туризм на Востоке России должен ориентироваться в первую очередь, на российского туриста. Посещение Байкала, Алтая или Камчатки — это мечта для многих россиян, увы, часто недостижимая. Дорогие авиабилеты, а также нехватка туристической инфраструктуры делают отдых здесь труднодоступным и едва ли не экстремальным, и важно побороть такое восприятие и направить сюда поток российских туристов, в том числе с помощью государственного субсидирования.

Федеральные каналы должны более акцентировано освещать жизнь восточных регионов на экранах. Мода на Сибирь и Дальний Восток могла бы развиваться средствами документальных и развлекательных передач, а также художественного кинематографа.

В-четвертых, важным инструментом нового объединения страны и подъема ее восточной части должны стать массовые студенческие обмены. В ряде специальностей (океанология, востоковедение, геологоразведка, управление природными ресурсами и т.д.) вузы, находящиеся за Уралом, могут дать студентам возможности, недоступные в европейской части страны. Даже приезжая на год или семестр, студенты откроют для себя Сибирь и Дальний Восток, и шансы на то, что в дальнейшем они выберут их в качестве места проживания или ведения бизнеса, возрастут. Эти же студенты станут трансляторами знаний о Востоке страны на своей малой родине, будут способствовать разрушению сложившихся мифов.

В-пятых, важно вернуться к вопросу о передаче в один или два сибирских и дальневосточных города некоторых столичных функций. Сюда может быть перемещен целый ряд федеральных ведомств. Это облегчило бы и многократно откладывавшийся перенос на Восток центральных офисов российских госкомпаний, особенно ресурсных — тех, чьи основные активы находятся непосредственно в Сибири. Такой перенос не только создал бы в регионе новые рабочие места и способствовал бы обновлению политических и деловых элит, но и сделал бы жителей региона сопричастными к принятию решений, дал бы сигнал, что для того чтобы преуспеть, необязательно перебираться в другую часть страны.

В-шестых, необходимо качественное улучшение экспертно-интеллектуального обеспечения поворота на Восток. В отношении его внешней, российско-азиатской повестки, за последние годы сложилось целое сообщество ученых, бизнесменов, журналистов, интеллектуально продвигающих и медийно развивающих интеграцию России в Азиатский регион. И их нужно в разы больше, но в отношении внутренней, сибирско-дальневосточной проблематики, такое сообщество еще только предстоит создать.

Для ускоренного развития Востока России государством сделано уже очень много. Теперь настало время перевести поворот на Восток и, в первую очередь, развитие Сибири и Дальнего Востока из явления технократического в явление общенациональное. Привлечь к нему широкие слои образованного среднего класса и молодежи. Добавить в него куража, направить в развитие Востока России позитивную патриотическую энергию, которой сейчас так сложно найти выход внутри страны.

---

Цифры роста

Несмотря на значительные усилия по ускоренному развитию Дальнего Востока, динамика основных показателей его экономического развития по-прежнему нестабильна. 2017 год будет первым с 2012 года, когда Дальний Восток превысит, причем сразу значительно, среднероссийские показатели по всем основным индикаторам экономической активности: индексу промышленного и сельскохозяйственного производства, объемам строительства, инвестициям в основной капитал. Последний из этих индикаторов особенно показателен. После окончания массовых инвестиций, приуроченных к саммиту АТЭС во Владивостоке в 2012 году, последовал трехлетний провал. Однако начиная с 2015 года, то есть с момента, когда заработали первые территории опережающего развития, инвестиции в основной капитал демонстрируют обнадеживающую динамику, косвенно свидетельствуя о том, что применяемые в регионе экономические стимулы дают результат. В то же время за цифрами валового роста скрывается неравномерность этого роста по регионам. Например, подавляющая часть прироста инвестиций в 2016 году была обеспечена одним регионом — Республикой Саха (Якутия).

 

Государственный капитализм достиг совершеннолетия — Россия в глобальной политике

Волна актов государственного вмешательства, прокатившаяся
недавно по Соединенным Штатам, Европе и большинству развитых стран
мира, преследовала цель смягчить тяжесть нынешней глобальной
рецессии и оздоровить больные экономики. Преобладающая часть
правительств развитых стран не имеют намерения осуществлять
управление экономикой бесконечно долго. И все же в развивающихся
странах за подобным вмешательством кроется несколько иная
тенденция: там сильное влияние государства на экономику
свидетельствует о стратегическом отказе от доктрины свободного
рынка.

Правительства, а не частные акционеры уже владеют крупнейшими
мировыми нефтяными компаниями и контролируют 75 % общемировых
запасов энергоносителей. В странах с наиболее бурно развивающейся
экономикой компании, находящиеся в собственности государства или
связанные с ним, оказывают все большее влияние на рынок в основных
секторах экономики. На так называемые фонды национального
благосостояния (этим недавно появившимся термином обозначают
инвестиционные портфели, находящиеся в собственности государства)
приходится одна восьмая общемировых инвестиций, и данный показатель
возрастает. Такие тенденции ведут к перестройке международной
политики и глобальной экономики, так как все больше рычагов
экономической власти и влияния передаются центральной
государственной власти. Эти тенденции способны усилить такой
внушительный и сложный феномен, как государственный капитализм.

Менее 20 лет тому назад ситуация представлялась совершенно
иначе. После того как Советский Союз рухнул под тяжестью своих
многочисленных противоречий, новое кремлевское руководство вскоре
взяло на вооружение западную экономическую модель. Молодые
правительства бывших советских республик и государств-сателлитов
стали следовать западным политическим ценностям и вступать в
западные союзы. Тем временем в Китайской Народной Республике
либеральные рыночные реформы, начатые на десяток лет раньше,
способствовали обновлению Коммунистической партии Китая (КПК).
Страны с формирующейся рыночной экономикой, такие, к примеру, как
Бразилия, Индия, Индонезия, Турция и Южно-Африканская Республика
решили ослабить государственное регулирование своих «спящих»
экономик и укрепить свободное предпринимательство. По всей Западной
Европе прокатились волны приватизации, покончившие с
государственным управлением многими компаниями и секторами
экономики. Резко возросли объемы торговли. Глобализация сетей
потребительского спроса и предложения, потоков капитала и прямых
иностранных инвестиций, технологий и инноваций еще больше усилили
эти тенденции.

Сейчас свободный рынок отодвинулся на второй план. На смену
пришел государственный капитализм – система, при которой
государство выступает в качестве ведущего экономического агента и
использует рынки главным образом в политических целях. В результате
развития этой тенденции разгорелась новая фаза глобальной
конкуренции, в которую оказались вовлечены не противоборствующие
политические идеологии, а соперничающие экономические модели. При
этом присутствие политической составляющей в процессе принятия
экономических решений полностью изменило состав выигравших и
проигравших.

Во времена холодной войны решения, принимаемые в рамках
командных экономик Советского Союза и Китая, практически не
оказывали влияния на западные рынки. Нынешние поднимающиеся рынки
еще не сформировались. Но сегодня экономические решения
государственных чиновников в Абу-Даби и Анкаре, Бразилиа и Дели,
Мехико, Москве и Пекине (о стратегических инвестициях,
государственной собственности, регулировании) заставляют
реагировать мировые рынки. Проблемы, создаваемые этой мощной
разновидностью капитализма, управляемого государством, обострились
из-за мирового финансового кризиса и глобальной рецессии. Теперь
сторонники свободной торговли и открытых рынков вынуждены
доказывать преимущества данной системы все более скептически
настроенному международному сообществу.

Это не просто следствие спада мощи и влияния США в сравнении с
мощью и влиянием поднимающихся экономик. Если бы правительства
последних отдали предпочтение либеральному капитализму, то
сокращение присутствия Соединенных Штатов на мировом рынке
компенсировалось бы ростом эффективности и производительности в
мировом масштабе. Однако подъем государственного капитализма привел
к широкому распространению неэффективности на мировых рынках и
привнес элементы популизма в принятие экономических решений.

ГЛАВНЫЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ СИЛЫ

При государственном капитализме на авансцену выходят четыре
важнейших экономических агента: национальные нефтяные корпорации,
государственные предприятия, частные «национальные чемпионы» и
фонды национального благосостояния (ФНБ).

«Большая нефть» у большинства американцев ассоциируется прежде
всего с транснациональными корпорациями, такими, в частности, как
BP, Chevron, ExxonMobil, Shell, Total. Однако 13 крупнейших
нефтяных компаний мира (по оценке их запасов) находятся в
собственности государств и управляются государствами. К ним
относятся Saudi Aramco (Саудовская Аравия), National Iranian Oil
Company (Иран), Petroleos de Venezuela (Венесуэла), «Газпром» и
«Роснефть» (Россия), China National Petroleum Corporation (Китай),
Petronas (Малайзия) и Petrobras (Бразилия).

Перечисленные государственные компании контролируют более 75 %
запасов и добычи нефти в мире. Некоторые правительства, осознав,
какие мощные рычаги воздействия дает доминирование государства в
осуществлении контроля над энергоресурсами, распространили свое
влияние и на другие, так называемые стратегические активы. На долю
частных транснациональных компаний ныне приходится всего 10 %
мировой добычи нефти, и они владеют лишь 3 % ее запасов. В
большинстве стран частным компаниям необходимо как-то выстраивать
отношения с правительствами, владеющими и управляющими их
конкурентами – компаниями, которые превосходят их по размерам и
лучше финансируются.

В таких совершенно различных отраслях, как нефтехимия,
производство электроэнергии, горнодобывающая, сталелитейная
промышленность и черная металлургия, управление портами и
судоходство, производство вооружений, автомобилестроение, тяжелое
машиностроение, телекоммуникации и авиация, все большее число
правительств уже не довольствуются простым регулированием рынка.
Они делают ставку на использование рынка в целях укрепления
политических позиций в собственных странах.

Государственные предприятия выступают здесь в качестве
серьезного подспорья отчасти благодаря тому, что способствуют
объединению целых отраслей промышленности. Endiama в Анголе
(алмазы), AzerEnerji в Азербайджане (производство электроэнергии),
Kazatomprom в Казахстане (уран) и Office Cherifien des Phosphates в
Марокко – все эти госкомпании являются крупнейшими игроками в
соответствующих отраслях своих стран. Некоторые государственные
предприятия достигли особенно больших размеров: среди них
выделяются монополии постоянной телефонной связи и экспорта
вооружений в России, а также монополия по производству алюминия,
дуополия по передаче электроэнергии, крупные телекоммуникационные
компании и авиалинии в Китае и национальные железные дороги в Индии
– компания, которая является одним из крупнейших работодателей в
мире в гражданской сфере, где занято более 1,4 млн человек.

Данное явление осложнилось вследствие недавно возникшей
тенденции. В некоторых развивающихся странах крупные компании,
которые остаются в частном владении, зависят от покровительства
государства, которое выражается в форме кредитов, контрактов и
субсидий. Эти частные, но пользующиеся поддержкой правительства
компании – «национальные чемпионы» получают льготы от
правительства. Оно видит в них средство для ведения конкурентной
борьбы с чисто коммерческими иностранными соперниками, позволяя
подобным компаниям играть доминирующую роль во внутренней экономике
и на экспортных рынках. Они также используют свое влияние на
правительства для поглощения более мелких конкурентов внутри
страны, что укрепляет их мощь как столпов государственного
капитализма.

В России любой крупный бизнес, чтобы преуспеть, должен иметь
хорошие отношения с государством. «Национальные чемпионы»
контролируются небольшой группой олигархов, которые лично
пользуются расположением Кремля. Компании «Норильский никель»
(горнодобывающая промышленность), Новолипецкий металлургический
комбинат и НМК Холдинг (металлургия), группа «Евраз», «Северсталь»
и «Металлоинвест» (сталелитейная промышленность) подпадают под эту
категорию.

Такая же картина наблюдается и в Китае – за тем исключением, что
основа собственности здесь более широкая и не столь явно
выраженная: империя AVIC (самолетостроение), Huawei
(телекоммуникации) и Lenovo (компьютеры) стали гигантами,
фаворитами государства, которыми управляет узкий круг бизнесменов с
нужными связями. Разновидности «национальных чемпионов», т. е.
компаний, которые находятся в частной собственности, но пользуются
поддержкой государства, появились и в других странах, в том числе в
тех, где экономику можно считать относительно рыночной: Cevital
(агроиндустрия) в Алжире, Vale (горнодобывающая отрасль) в
Бразилии, Tata (автомобили, сталь и химическая продукция) в Индии,
Tnuva (мясные и молочные продукты) в Израиле, Solidere
(строительство) в Ливане и San Miguel Corporation (продовольствие и
напитки) на Филиппинах.

Задача финансирования этих компаний частично возложена на ФНБ,
благодаря чему размер и роль последних значительно возросли. Для
правительств очевидна невозможность финансирования своих
«национальных чемпионов» путем дополнительной эмиссии денег:
инфляция в конечном счете понизит стоимость их активов. А выделение
средств напрямую из госбюджетов при ухудшении экономических условий
могло бы привести к дефициту в будущем.

Таким образом, фонды национального благосостояния стали играть
более важную роль. Они превратились в хранилища избыточной
иностранной валюты, полученной от экспорта товаров либо
промышленной продукции. Но ФНБ – это не просто банковские счета.
Они представляют собой государственные инвестиционные фонды со
смешанными портфелями, состоящими из иностранных валют,
государственных облигаций, недвижимости, ценных металлов, а также
прямых долей в уставном капитале многих отечественных и иностранных
фирм (иногда они являются и их основными собственниками). Как все
инвестиционные фонды, ФНБ стремятся к получению максимальной
выгоды. Но для государственных капиталистов эта выгода может быть
не только экономической, но и политической.

Хотя ФНБ и вышли на передний план только в последние годы, но
они не представляют собой что-то новое. Кувейтский совет по
инвестициям, четвертый по величине ФНБ в мире, был создан еще в
1953 году. Сам термин «фонд национального благосостояния» впервые
применен в 2005-м, что стало отражением растущей значимости этих
фондов. С тех пор в игру вступили еще несколько стран: Вьетнам,
Катар, Ливия, Объединенные Арабские Эмираты и Южная Корея. Самые
крупные ФНБ находятся в эмирате Абу-Даби (ОАЭ), Саудовской Аравии и
Китае. Россия их догоняет. Среди десяти крупнейших ФНБ только один
принадлежит демократическому государству – Норвегии.

ТЕСНЫЕ СВЯЗИ

Одна из существенных черт государственного капитализма – наличие
тесных связей между теми, кто правит страной, и теми, кто управляет
ее предприятиями. Бывший российский премьер-министр Виктор Зубков
стал председателем совета директоров «Газпрома», российской
монополии природного газа. Бывший председатель Совета директоров
«Газпрома» Дмитрий Медведев стал президентом России. Такое
динамичное изменение ролей между клиентами и патронами
способствовало внесению политических мотивов и вовлечению политиков
и чиновников в процесс принятия экономических решений, невиданному
со времен холодной войны. И эта взаимосвязь создает несколько угроз
для функционирования мировых рынков.

Во-первых, коммерческие решения зачастую
отдаются на откуп политическим чиновникам, которые имеют мало опыта
в эффективном управлении коммерческими операциями. Часто их решения
делают рынки менее конкурентоспособными и потому менее
продуктивными. Но поскольку эти предприятия пользуются поддержкой
влиятельных политических покровителей и обладают конкурентными
преимуществами, которым сопутствуют государственные субсидии, они
представляют большую и возрастающую угрозу для своих соперников в
частном секторе.

Во-вторых, мотивы принятия решений по
инвестициям могут быть скорее не экономического, а политического
характера. Например, руководство Коммунистической партии Китая
понимает, что содействие экономическому процветанию – существенный
фактор сохранения политической власти. Руководители компартии
отправляют национальные нефтяные корпорации Китая за границу для
обеспечения долгосрочных поставок нефти и газа, которые нужны КНР,
чтобы поддерживать тенденцию на экономического роста. Благодаря
государственному финансированию эти национальные нефтяные
корпорации имеют больше средств, чем их конкуренты из частного
сектора, и платят поставщикам по ценам выше рыночных, с тем чтобы
не упустить подписание долгосрочных соглашений. Если национальным
нефтяным корпорациям нужна дополнительная помощь, руководство Китая
готово гарантировать займы на развитие стране-поставщику.

Такое поведение нарушает функционирование рынков
энергоносителей, увеличивая цену, которую всем приходится платить
за нефть и газ. В результате частные энергетические
транснациональные компании лишаются дополнительного дохода, который
может понадобиться им в целях вложения в дорогостоящие долгосрочные
проекты, такие, например, как изыскания и добыча ресурсов на
морских глубинах. При этом замедляется разработка новых запасов
углеводородов, поскольку лишь у немногих госкорпораций имеются
оборудование и технический опыт, необходимые для такого рода работ.
В конечном счете госкапитализм, привнося политический элемент и
зачастую коррупцию на высоком уровне в функционирование рынков,
увеличивает стоимость производства и уменьшает его
эффективность.

Если бизнес и политика тесно взаимосвязаны, то тогда внутренняя
нестабильность, несущая угрозу правящим элитам (а более конкретно –
национальным интересам в их понимании и внешнеполитическим целям,
которые они преследуют), начинает играть существенную роль в
бизнесе. Более глубокое понимание политических мотивов подобного
поведения стало определять стратегию иностранных акторов. Многие
частные компании, занимающиеся бизнесом в формирующихся рыночных
экономиках, осознали, как важно не жалеть времени на установление
тесных контактов как с руководителями государств, которые заключают
крупные контракты, так и с чиновниками, которые отвечают за
соблюдение правовых и административных рамок выполнения этих
контрактов. Транснациональным корпорациям такая трата времени и
денег в период глобальной рецессии может показаться
непозволительной роскошью, но чтобы защитить свои инвестиции и
позиции на рынках, им приходится на это идти.

НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВО

Государственный капитализм начал формироваться в период
нефтяного кризиса 1973 года, когда члены Организации стран –
экспортеров нефти (ОПЕК) договорились сократить добычу нефти в
ответ на поддержку Соединенными Штатами Израиля в войне Судного
дня. Почти мгновенно самый важный товар в мире стал геополитическим
оружием, придав правительствам стран – производителей нефти
беспрецедентный международный вес. В качестве политического
средства сокращение добычи нефти членами ОПЕК действовало как
эмбарго против конкретных стран – особенно против США и
Нидерландов. В экономическом плане нефтяной кризис выразился в том,
что он полностью изменил прежнее направление движения капитала,
когда страны – потребители нефти покупали дешевую нефть во все
больших объемах и в свою очередь продавали товары странам –
производителям нефти по завышенным ценам. С точки зрения членов
ОПЕК, кризис положил конец десятилетиям их политической и
экономической несостоятельности и колониальной эпохе, как
таковой.

Нефтяной кризис показал производителям нефти, что путем
совместных действий они могут и контролировать уровни добычи, и
присваивать гораздо большую долю доходов, получаемых основными
западными нефтяными компаниями. Этот процесс проходил легче в тех
случаях, когда национальные правительства могли использовать
отечественные компании для добычи и очистки своей нефти. Со
временем национальные нефтяные компании перешли под более строгий
правительственный контроль (например, Saudi Aramco не была
полностью национализирована до 1980-го) и в конечном счете
вытеснили частные западные компании. Нефтяной кризис привел к
образованию современной национальной нефтяной корпорации, и с тех
пор эта модель получила широкое распространение, в том числе в
отрасли природного газа.

Вторая волна госкапитализма пришлась на 1980-е годы. Она была
вызвана подъемом развивающихся стран, где у власти стояли
правительства, придерживавшиеся ценностей и традиций,
ориентированных на государство. В то же время крах правительств,
которые считали, что стимулирование роста наилучшим образом
обеспечивается плановой экономикой, вызвал глобальное повышение
спроса на возможности предпринимательства и либерализацию торговли.
Эта тенденция в свою очередь дала толчок бурному росту
индустриализации в нескольких развивающихся странах в 1990-х.
Бразилия, Индия, Китай, Мексика, Россия и Турция, наряду со
странами Юго-Восточной Азии и многими другими, с разной скоростью
проходили путь от статуса развивающихся стран к развитым.

Хотя многие из формирующихся рыночных экономик прежде не входили
в коммунистический блок, на протяжении своей истории они испытали
сильное воздействие государства на экономику. В ряде стран
несколько крупных предприятий, находившихся, как правило, в
семейной собственности, являлись фактическими монополистами в
стратегических отраслях. Индия при Неру после Второй мировой войны,
Турция после Ататюрка, Мексика в период правления
Революционно-институционной партии (PRI) и Бразилия при сменявших
друг друга военных и националистических правительствах никогда
полностью не разделяли точку зрения, согласно которой при
капитализме только свободные рынки могут обеспечить устойчивое
процветание. Политические убеждения привели эти режимы к идее, что
определенные отрасли экономики должны оставаться под управлением
государства, не в последнюю очередь с тем, чтобы избежать
эксплуатации со стороны западных капиталистов.

Когда в указанных странах начался процесс либерализации, они
лишь частично стали следовать принципам свободного рынка.
Политические деятели и законодатели, которые инициировали частичные
реформы, формировались как личности в образовательных и
государственных учреждениях, созданных для пропаганды национальных
ценностей в том виде, как их определяло государство. В большинстве
этих стран экономический прогресс достигался в условиях значительно
меньшей прозрачности и менее строгого соблюдения законов, чем в
признанных рыночных демократиях. Вследствие этого вряд ли стоит
удивляться, что вера нового поколения в ценности свободного рынка
оказалась недостаточно твердой.

Учитывая относительную незрелость институтов управления
государств с формирующимся рынком, таковыми можно считать страны, в
которых для функционирования рынка политика значит, по меньшей
мере, то же самое, что и основополагающие экономические принципы.
Правительства богатых держав в прошлом уделяли мало внимания этим
странам, поскольку последние почти не влияли на мировые рынки.

Третья волна госкапитализма была отмечена ростом фондов
национального благосостояния, которые в 2005-м бросили вызов
доминированию Запада в мировом движении капитала. Эти хранилища
капиталов были порождены значительным увеличением объема экспорта
из формирующихся рыночных экономик. Большинство ФНБ по-прежнему
управляются государственными чиновниками, которые относятся к
сведениям об их резервах, инвестициях и управлении государственными
активами почти как к государственной тайне. По этой причине неясно,
в какой степени на решения ФНБ по инвестированию и приобретению
активов влияют политические соображения.

Международный валютный фонд сейчас возглавляет кампанию за более
высокие стандарты прозрачности и последовательного поведения для
ФНБ, но такие попытки будут не более успешными, чем любые
малообязывающие инициативы. Те фонды, которые отличаются особой
закрытостью, так и останутся непрозрачными, а политические лидеры
будут и впредь управлять ими для извлечения как политической, так и
финансовой выгоды. В качестве оправдания управляющие фондами
указывают на откровенно политические призывы изъять
капиталовложения из Дарфура или Ирана, с которыми выступают
западные аналоги ФНС, такие, в частности, как Государственный
пенсионный фонд Норвегии и Система пенсионного обеспечения
государственных служащих штата Калифорния.

Сейчас мир столкнулся с четвертой волной государственного
капитализма, приход которой был ускорен недавним глобальным
замедлением темпов экономического роста. На сей раз вмешательство в
экономику осуществляют правительства не только формирующихся
рыночных экономик, но и самых богатых стран мира. В Соединенных
Штатах в экономику вмешиваются законодатели, несмотря на
исторически сложившиеся в обществе недоверие к государству и веру в
частное предпринимательство. Примеру США последовали Австралия,
Япония и другие тяжеловесы свободного рынка. В Европе с ее историей
этатизма и социал-демократии национализация и финансовая помощь
бизнесу в политическом плане кажутся более приемлемыми.

Однако ведущие индустриальные державы взяли на вооружение
госкапитализм не без оговорок. В Соединенных Штатах и Европе
«невидимая рука» рынка остается символом веры. Правительства по обе
стороны Атлантики знают: для того чтобы сохранить поддержку народа,
они должны сдержать свои обещания и вернуть в частные руки банки и
крупные предприятия, как только произойдет их оздоровление. Но до
тех пор пока меры экономического стимулирования занимают главное
место в политических соображениях Вашингтона, европейских стран,
Индии, Китая и России, центральную роль в мировой финансовой
системе будут играть те, на ком лежит ответственность за принятие
политических решений.

Чтобы стимулировать экономику, министерства финансов и
казначейства будут спасать частные банки и компании, впрыскивать
наличные средства и печатать деньги просто потому, что никто больше
не может это делать. Центральные банки, немногие из которых
действительно независимы, уже больше не являются кредиторами, к
которым обращаются в последнюю или даже в первую очередь; они –
единственные кредиторы. Такой ход событий привел к неожиданному и
важному смещению центра тяжести в глобальной финансовой
системе.

До недавнего времени Нью-Йорк являлся финансовой столицей мира.
Сейчас его уже нельзя назвать финансовой столицей даже Соединенных
Штатов. Эта миссия возложена на Вашингтон, где члены Конгресса и
представители исполнительной власти принимают решения, имеющие
долгосрочные последствия для рынка в масштабах, невиданных с 1930-х
годов. Подобное смещение экономической ответственности происходит
по всему миру: от Шанхая к Пекину, от Дубая к Абу-Даби, от Сиднея к
Канберре, от Сан-Паулу к Бразилиа и даже от Мумбаи к Дели в
относительно децентрализованной Индии. В Лондоне, Москве и Париже,
где финансовая и политическая жизнь сосуществуют, такое же смещение
происходит в сторону правительства.

СТАВКИ ВЫСОКИ

Экономики, взявшие на вооружение государственный капитализм, по
всей вероятности, выйдут из глобальной рецессии, контролируя
экономическую активность, достигающую беспрецедентно высокого
уровня, несмотря на то, что в 2008–2009 их финансы годах также
подверглись мощным ударам. Китай и Россия в равной степени
поддерживают государственные предприятия и частных «национальных
чемпионов». В обеих странах снижение затрат достигается путем
консолидации основных отраслей промышленности.

Вследствие падения цен на нефть с 147 долларов за баррель в июле
2008-го до менее 40 долларов в феврале 2009-го Россия рискует
столкнуться со своим первым бюджетным дефицитом за десять лет.
Китай, основной импортер и потребитель нефти, получил некоторое
облегчение от падения нефтяных цен. Но глобальное снижение
экономической активности сделало правительства обеих стран
уязвимыми перед лицом роста безработицы и связанной с этим
социальной нестабильностью. Реакция обоих правительств состояла в
основном в ужесточении государственного контроля над
экономикой.

Несмотря на глобальную рецессию, фонды национального
благосостояния, которые уже являются крупными игроками в мировой
экономике, сохранят свою роль в ближайшем будущем. Хотя их общая
чистая стоимость упала с 4 трлн долларов в 2007 году, когда, по
оценкам, она достигла пика, до менее 3 трлн долларов к концу
2008-го, последняя цифра приближается к общей сумме резервов в
иностранной валюте всех центральных банков мира и превышает общую
сумму всех активов хедж-фондов мира, вместе взятых. На ФНБ
приходится около 12 % общемировых инвестиций, что вдвое выше
показателя пятилетней давности. Эта тенденция наверняка сохранится,
и, согласно некоторым авторитетным прогнозам, вероятная стоимость
активов ФНБ к 2015 году составит 15 трлн долларов.

Подводя итоги, можно констатировать, что, несмотря на мировой
финансовый кризис, национальные нефтяные компании всё еще
контролируют три четверти основных стратегических ресурсов планеты;
государственные предприятия и частные «национальные чемпионы» пока
обладают существенными конкурентными преимуществами по сравнению с
их соперниками в частном секторе, а ФНБ пользуются изобилием
наличных средств. Эти компании и организации действительно слишком
крупные, чтобы рухнуть.

Усиление государственного вмешательства в экономику означает,
что излишние расходы бюрократического аппарата, неэффективность и
коррупция, скорее всего, будут тормозить экономический рост. Эти
негативные тенденции сильнее всего ощущаются в автократическом
государстве, где политическим лидерам легче принимать коммерческие
решения, так как подобные действия не подлежат контролю со стороны
свободной прессы, политически независимых регулирующих органов,
судов или законодателей.

Тем не менее продолжающаяся мировая рецессия повсеместно
подорвала доверие к модели свободного рынка. Какова бы ни была
подлинная причина нынешнего кризиса, правительства Китая, России и
других государств имеют веские причины обвинять капитализм
американского образца в спаде экономической активности. Поступая
таким образом, они избегают ответственности за рост безработицы и
снижение производительности труда в своих странах и могут
отстаивать свою приверженность госкапитализму, пришедшему туда
задолго до наступления нынешнего кризиса.

В ответ разработчики политического курса США должны постараться
доказать ценность свободных рынков, хотя сейчас сделать это
нелегко. Если Вашингтон займет протекционистскую позицию и будет
жестко контролировать экономическую деятельность на протяжении
долгого времени, правительства и граждане во всем мире ответят тем
же. Ставки высоки, поскольку масштабное привнесение популизма в
международную торговлю и инвестирование будет мешать усилиям по
оживлению мировой торговли и сократит экономический рост в
будущем.

Протекционизм порождает протекционизм, а субсидии ведут к новым
субсидиям. Дохийский раунд переговоров по мировой торговле в 2008
году провалился отчасти потому, что Соединенные Штаты и Европейский
союз настаивали на сохранении высоких сельскохозяйственных тарифов,
а Индия и Китай выступали в защиту своих фермеров и ряда недавно
созданных отраслей, которые не могут конкурировать самостоятельно.
Из-за тупика в Дохийском раунде уже потеряны сотни миллиардов
долларов, легко осваиваемых в случае роста мировой торговли.

На торговле также сказываются и другие инициативы
протекционистского характера. Китай восстановил налоговые льготы
для некоторых экспортеров. Россия ограничила иностранные инвестиции
в 42 «стратегических секторах» и ввела новые пошлины на
импортируемые автомобили, свинину и мясо птицы. Индонезия
установила импортные тарифы и лицензионные ограничения более чем на
500 видов зарубежной продукции. Индия на 20 % увеличила пошлины на
импорт соевого масла. Аргентина и Бразилия открыто рассматривают
вопрос о введении новых тарифов на импорт текстильных товаров и
вина. Южная Корея отказывается отменить торговые барьеры в
отношении импорта американских автомобилей. Франция объявила о
создании государственного фонда для защиты отечественных компаний
от их поглощения иностранными компаниями.

Уже сейчас со стороны ряда стран в разных регионах мира
ощущается давление с требованием поднять тарифы до максимальных
уровней, разрешенных Уругвайским раундом Генерального соглашения о
тарифах и торговле (ГАТТ). На смену всеобъемлющим глобальным
соглашениям и механизмам разрешения споров приходит пестрый набор
из примерно 200 двусторонних и региональных соглашений. (Еще 200
или около того находятся в стадии разработки.) Такая
раздробленность препятствует конкурентоспособности в мировой
экономике, ставит в невыгодные условия потребителей и ослабляет
многостороннюю систему – все это в то время, когда мировая
экономика нуждается в новых стимулах.

ЧТО НАС ЖДЕТ ВПЕРЕДИ

Все больше американцев приходят к убеждению, что глобализация
уводит их рабочие места в другие страны, снижает зарплату и
вынуждает их покупать некачественные иностранные товары. К 2012
году в Соединенных Штатах, наверное, появится по меньшей мере один
кандидат на пост президента, который будет выступать с
неоизоляционистской программой под лозунгом «Покупай
американское!». Законодателям, чтобы не попасть в эту
протекционистскую ловушку, полезно освежить в памяти урок,
преподанный Законом о тарифах Смута–Холи (1930), по которому
таможенные тарифы на 20 тыс. видов импортируемых товаров были
подняты до рекордного уровня; этот закон вызвал ответные меры и,
таким образом, усугубил и продлил Великую депрессию.

Мировой финансовый кризис породил иллюзию всеобщего единения,
основанную на ложных представлениях о том, что все тонут в одной
лодке. Год назад в политических кругах заговорили о «расстыковке»
(decoupling). Имелся в виду процесс, при котором формирующиеся
рыночные экономики обрели бы достаточно широкую базу для
экономического роста, позволяющую им преодолеть зависимость от
спроса в США и Европе. Но прогнозы, связанные с «расстыковкой»,
оказались преждевременными. Экономические проблемы, возникшие в
основном в Соединенных Штатах, тяжело отразились и на десятках
развивающихся стран, нанеся удар по спросу на их экспортную
продукцию.

Но если посмотреть глубже, то процесс «расстыковки» все же
происходит, а выражается он в расширении внутренних рынков
Бразилии, Индии, Китая и России, в инвестициях, которые
правительства этих стран осуществляют за границей, в регионализации
потоков капитала и в вероятности того, что в более долгосрочной
перспективе Совет сотрудничества арабских государств Персидского
залива, члены Ассоциации государств Юго-Восточной Азии и некоторые
правительства Южной Америки введут жизнеспособные региональные
валюты и станут более независимы в экономическом плане.

США больше не могут рассчитывать на то, что их долг будут
скупать стратегические партнеры, как это делали Западная Германия и
Япония в 1980-х годах. Сейчас Соединенные Штаты должны
ориентироваться на стратегических соперников, в особенности на
Китай, который не верит, что США могут неопределенно долго
сохранять свою роль глобального экономического якоря спасения.
Накопление долларовых запасов помогло Пекину удержать на низком
уровне курс китайской валюты, увеличить объем экспорта и выйти на
рекордный уровень положительного сальдо торгового баланса.

Отныне основная задача КНР заключается в построении внутреннего
рынка, который позволит создать новую модель экономического роста,
менее зависимого от экспорта в Соединенные Штаты и Европу и в
большей степени – от спроса внутри страны. Когда и если Пекин
преуспеет в этом, понятие «расстыковка» приобретет больший смысл и
у Китая будет меньше стимулов скупать американские долги. По мере
того как стран, желающих приобретать краткосрочные облигации
казначейства США, будет становиться все меньше, придется поднимать
учетные ставки, чтобы сделать облигации привлекательными для
покупателей, а американскую задолженность – более долгосрочной. В
результате экономическое оздоровление Соединенных Штатов, когда оно
начнется, пойдет медленнее, а процесс ослабления позиций доллара
как мировой резервной валюты ускорится.

Американское правительство, возможно, придет к выводу, что его
способность устанавливать правила в мировой экономике и добиваться
их исполнения ослабевает. Во всяком случае, оно не будет столь
уверенно рассчитывать на продолжение лидерства США в «Группе
двадцати» (крупнейшие экономики мира). А поскольку этот форум
включает в себя таких гигантов с собственными формирующимися
рынками, как Индия и Китай, которые не были введены в состав
«Группы семи» (высокоразвитые индустриальные государства), то
естественные различия между их экономическими интересами и
интересами развитых государств затруднят процесс достижения
консенсуса по самым сложным экономическим вопросам. Эта проблема
усугубляется тем, что при разработке комплекса мер по
стимулированию экономики политики как в развитых, так и в
развивающихся странах склонны ориентироваться не на необходимость
исправить макроэкономические дисбалансы, а на предпочтения
избирателей в своих странах.

В долгосрочной перспективе возможности госкапитализма, скорее
всего, окажутся ограниченными, в особенности если две ведущие
страны, взявшие его на вооружение, не смогут обеспечить работающую
модель устойчивого экономического роста. В Китае в конечном счете
чиновникам будет не под силу справиться с надвигающимися серьезными
социальными и экологическими проблемами. Они наконец поймут, что
свободный рынок с большей вероятностью поможет им накормить и
обеспечить жильем население страны, которое составляет 1,4 млрд
человек, и создавать необходимые ежегодно 10–12 млн новых рабочих
мест. В России разработчики политического курса в условиях
сокращения численности населения и состояния экономики, сильно
зависимой от экспорта нефти и газа, возможно, придут к выводу, что
экономическое процветание в будущем потребует возобновления
рыночных реформ.

Соединенные Штаты должны подтвердить свою приверженность
расширению торговли как с Евросоюзом (самый крупный и наиболее
сплоченный блок свободного рынка), так и с набирающими
экономическую силу странами, в том числе Бразилией, Индией,
Турцией, ЮАР, членами Совета сотрудничества арабских государств
Персидского залива и с формирующимися рыночными экономиками
Юго-Восточной Азии, – не в последнюю очередь для того, чтобы
предотвратить сползание всех этих стран к госкапитализму, что
грозит усугубить неэффективность мирового рынка и ограничить
коммерческие возможности США.

В то же время те, кто принимает политические решения в
Вашингтоне, должны стремиться к получению новых коммерческих
возможностей в государствах госкапитализма. Следует также помочь
американским компаниям, работающим в Китае, России, странах
Персидского залива и в других регионах, принять на вооружение
стратегии страхования от рисков, возникающих в результате закрытия
доступа на рынки там, где предпочтение отдается отечественным
компаниям. Американским транснациональным корпорациям необходимо
изучить в качестве модели эффективного страхования от рисков
(хеджирование) японскую стратегию диверсификации «Китай плюс один»,
которая предусматривает инвестирование, помимо КНР, также и в
других странах. Не рассчитывая на то, что один только китайский
рынок даст львиную долю будущих прибылей, американским компаниям
нужно расширять число объектов для инвестиций, включая страны с
формирующимися рынками в Азии и в других регионах.

Сейчас для США настало время привлекать новые иностранные
инвестиции, в том числе от ФНБ. Некоторые предложения об
инвестировании уже требуют тщательного анализа, с тем чтобы
избежать причинения ущерба национальной безопасности. Объективный
анализ, не продиктованный политическими намерениями «отпугнуть»
иностранных инвесторов, будет их только стимулировать.
Необходимость защищать свои инвестиции повысит заинтересованность
иностранных правительств и компаний в стабильности финансовой
системы Соединенных Штатов. Страх перед взаимно гарантированным
финансовым уничтожением заставит страны госкапитализма понять, что
экономическое благополучие США отвечает их интересам.

Останется ли капитализм свободного рынка жизнеспособной
долгосрочной альтернативой, во многом зависит от последующих
действий разработчиков политического курса Соединенных Штатов.
Успех здесь зависит не только от правильных шагов в области
экономической политики, но и от того, насколько привлекательным
будет оставаться образ США в целом. Следует сохранить огромное
военное преимущество Соединенных Штатов (по расходам в этой сфере
США в 10 раз превосходят Китай и все остальные государства мира,
вместе взятые). Важно также удержать преимущество в «мягкой силе»
(здесь администрация Обамы добилась многого, улучшив международный
имидж Америки).

Государственный капитализм не исчезнет в ближайшее время.
Возведение барьеров, перекрывающих доступ на американские рынки, не
изменит ситуацию. А вот извлечение выгоды из коммерческих отношений
со странами госкапитализма отвечало бы американским интересам на
ближайшую перспективу. Ради долгосрочных интересов Соединенных
Штатов и мировой экономики в целом защита свободного рынка должна
оставаться обязательной составляющей политического курса. Чтобы
гарантировать существование свободного рынка как самой мощной и
прочной альтернативы госкапитализму, нет иного пути, кроме как
собственным примером поощрять свободную торговлю, иностранные
инвестиции, прозрачность и открытость рынков.

Третья промышленная революция: начало

Третья промышленная революция: начало

Игорь Агамирзян, Генеральный директор ОАО «РВК»

Роботизация и новые методы производства превратят фабрики в безлюдные помещения, которыми управляют несколько десятков квалифицированных операторов. Что делать с излишками свободного времени, которые появятся у людей всего мира?

Первая промышленная революция началась в Великобритании в конце XVIII века с механизации текстильной индустрии. Кульминацией второй промышленной революции стали заводы Ford, с конвейеров которых каждый день в начале XX века сходили тысячи моделей «Т». Менее чем за два столетия экономическое, политическое и социальное устройство мира оказалось полностью подчинено новой индустриальной реальности. Сейчас мы живем в эпоху третьей промышленной революции. Однако не все понимают, что она кардинально отличается от двух предыдущих. Это принципиально «другая» индустриализация. И вместе с ней принципиально другой окажется и наша жизнь.

Главной отличительной чертой новой индустриализации является смещение центра добавленной стоимости из производства в проектирование, в дизайн – в широком смысле этого слова. Иначе говоря, в современной технологической экономике практически бесплатным стало тиражирование сложных объектов.

Сегодня больше всего ресурсов тратится не на создание конечного продукта, а на то, чтобы его придумать, разработать. Если последние два века основная прибыль формировалась на этапе производства, то теперь — на этапе разработки.

Вот вам эффектная иллюстрация.

В 2010 году Стив Джобс продемонстрировал миру iPad, словно волшебник достав из шляпы рынок планшетов объемом в десятки миллиардов долларов, до этого не существовавший даже в фантазиях большинства обывателей. Последние не имели ни малейшего представления, что в определенный момент они все устремятся в магазины Apple, где за самую дешевую модель устройства, о котором ничего не знали еще пару недель назад, отдадут $499. При этом совокупные затраты на сборку iPad не превышали $33, лишь четверть которых приходилась на оплату труда сотрудников фабрик в Китае. Пока Apple зарабатывала на каждом проданном планшете около $200, собиравший его китайский рабочий получал примерно столько же в месяц.

Подобное распределение может кому-то казаться не слишком справедливым, но такова логика новой реальности. Именно в лабораториях Apple создается основная ценность iPad, а не на заводах ее китайских подрядчиков.

Аналогичная ситуация наблюдается в других отраслях. В микроэлектронике к началу 2000-х годов произошло окончательное разделение на фаблесс-компании, которые занимаются исследованиями и проектированием микрочипов, и фаундри-компании, которые занимаются их производством, – и совокупные обороты фаблесс-компаний превысили сегодня обороты фаундри. В фармацевтике себестоимость производства таблетки стремится к нулю, тогда как крупные корпорации тратят миллиарды долларов на R&D, клинические испытания и маркетинг новых лекарств.

Можно с уверенностью предсказать, что в ближайшие несколько десятилетий мы окончательно начнем воспринимать производственные мощности не иначе, как банальный принтер, который стоит в нашем офисе. Когда мы нажимаем на кнопку, он распечатывает пачку документов. Но ценность представляет не стопка бумаги, а информация на ней. Точно так же ценность любого материального объекта – в его функциональности, эстетичности, удобстве в использовании, а не в сырье и материалах, затраченных на его производство.

В основе этих изменений лежат новые информационные технологии. Компьютеры проникли всюду и давно являются фундаментом всей новой экономики. И чем дальше, тем заметнее будет это влияние. И, как и любая революция, третья промышленная революция будет разрушительной.

Точно так же, как Генри Форд оставил без работы кузнецов, роботизация и новые методы производства превратят фабрики в безлюдные помещения, которыми управляют несколько десятков квалифицированных операторов. Например, завод Nissan в Сандерленде по сравнению с началом века строит в два раза больше автомобилей, тогда как количество персонала изменилось незначительно.

Сейчас модно говорить, что производство из развивающихся стран возвращается в развитые. И это действительно происходит. Но почему-то обычно опускается деталь, что это совершенно другое производство.

Основная работа происходит не в цехах, а в офисах, кишащих дизайнерами, инженерами и программистами. А в безлюдных цехах трудолюбивые промышленные роботы создают продукты по заданной им в настоящий момент программе.

Экономическим лидером будущего в подобных условиях станет не собственник производственных мощностей, а собственник лучшей инженерной культуры. Современную экономику не зря ведь называют knowledge based — экономикой, основанной на знаниях.

В результате роли различных государств в глобальном мире должны изменяться. Россия в нем своего места пока не нашла. Но, на мой взгляд, у России есть потенциал стать подобным центром генерации идей. Не единственным. И, наверное, не основным. Но достижение этого статуса должно быть одной из главных целей.

Первые две промышленные революции ознаменовались беспрецедентными по темпам изменениями в структуре общества. За предельно короткий в историческом масштабе промежуток времени количество жителей планеты выросло от десятков миллионов до семи миллиардов. Средняя продолжительность жизни нашего вида увеличилась в два раза. Более того, впервые за всю историю человечества большая его часть не голодает. Еще недавно большинство вынуждено было заботиться о выживании. Теперь же базовые потребности ста процентов жителей нашей планеты способны полностью удовлетворить всего около пяти процентов населения. Главным итогом этой трансформации стало появление у людей излишков свободного времени. Третья промышленная революция наполнит это время идеями и смыслами.

Климатический бунт в Лондоне: зачем протестовать против выбросов там, где их почти нет?

• Алексей Калмыков
• Би-би-си

19 апреля 2019

Автор фото, Reuters

Подпись к фото,

Активисты заняли мост Ватерлоо в центре Лондона

Лондон скован протестами. Нарядные активисты с гитарами, цветами и скейтбордами уже почти неделю удерживают центральную площадь, мост и главную торговую улицу. Они твердят, что миру грозит климатический апокалипсис, и требуют решительных мер.

Полицейские участки забиты сотнями арестованных, бизнес жалуется мэру на многомиллионные убытки. Наземный транспорт в центре парализован, и протестующие грозят вскоре саботировать подземный и воздушный. Тогда встанет вообще всё.

Жители и правительство не скрывают недоумения: зачем протестовать в Лондоне? Ведь на Великобританию приходится лишь около 1% выбросов углекислого газа, и страна — в лидерах борьбы за чистоту и прохладу воздуха. Германия дымит вдвое интенсивнее, а в США выхлопы в 15 раз больше. Не говоря уже о Китае, на который приходится почти 30% мировых выбросов.

Однако именно в Лондоне собрана ключевая аудитория активистов Extinction Rebellion, «Восстания против вымирания». Она шире и могущественнее городских бизнесменов и даже властей королевства, от которых восставшие требуют ужесточить экологические нормы.

Эта аудитория — лондонский Сити, финансовый центр Европы. И она понемногу начинает прислушиваться.

Автор фото, Reuters

Подпись к фото,

Протестуют не только в Лондоне — в Риме студенты вышли на улицу под теми же лозунгами

«Политики в Британии или Европе ограничены законами этих стран. С другой стороны, бизнес и особенно финансовые институты трансграничны, они работаю по всему миру. Поэтому деньги, которыми мы управляем из Лондона и инвестируем в другие страны, гораздо эффективнее в борьбе с изменением климата, чем все, на что мы способны на национальном уровне», — сказал Би-би-си Саша Беслик, глава отдела ответственных инвестиций шведского банка Nordea.

По его оценке, 87% всего капитала в мире управляется без учета рисков, возникающих в связи с изменением климата.

Но инвестиции без оглядки на общественное мнение стремительно выходят из моды.

В будущее возьмут не всех

Раньше под давлением активистов банкиры отказывались кредитовать разве что торговцев оружием, диктаторов и табачные компании. Но в последние годы список неэтичного бизнеса пополнился теми, кто эксплуатирует дешевую рабочую силу в бедных странах, отказывается сокращать неравенство среди работников и руководства — как гендерного, так и в оплате труда. Или не борется с изменением климата.

Армия таких разборчивых инвесторов прирастает с каждым днем.

Автор фото, Reuters

Подпись к фото,

С захваченного климатическими бунтарями моста открывается прекрасный вид на лондонский Сити

Уже три сотни страховых компаний, пенсионных фондов и других управляющих деньгами на общую сумму более 33 трлн долларов подписались под инициативой Climate Action 100+. Они обязались использовать свое влияние в советах директоров и на собраниях акционеров, чтобы убеждать компании, в акции которых они вкладывают деньги клиентов, менять стратегию на более «чистую».

Ученые, оперирующие данными экспериментов и наблюдений, в один голос говорят об изменении климата на планете и связывают с ним участившиеся природные катастрофы: ураганы, наводнения, лесные пожары.

Однако общественное мнение формируют не только факты, и потому зависящие от настроений электората политики часто не хотят или не могут принимать затратные решения вроде закрытия угольной электростанции или запрета старых дизельных автомобилей.

Другое дело — финансисты. Их интересуют проверенные цифры, а не гипотезы, и они привыкли инвестировать в расчете на дивиденды денежные, а не политические. Если убедить их, что в чистое будущее возьмут не всех, они будут обходить стороной бизнес, не желающий тратиться на борьбу с выбросами.

«Все теперь в курсе, что задача неотложная, и наверное правильно, что центр внимания смещается в сторону бизнеса, поскольку политики похоже пока не горят желанием идти на решительные меры, без которых не достичь целей Парижского климатического соглашения», — говорит Соня Лауд, управляющая из Legal & General Investment Management.

Этот инвестфонд — один из крупнейших в Европе, он вкладывает по всему миру 1,3 трлн долларов денег пенсионных фондов, суверенных стабфондов и частных инвесторов. Часть средств размещена в спецфонде «мира будущего» — Future World index fund, который инвестирует в акции компаний с оглядкой на то, как изменение климата скажется на их бизнесе.

Ежегодно Legal & General Investment Management публикует списки тех, кто не готов к будущему, в котором мир будет сжигать все меньше углеводородов. В прошлом году в него попала крупнейшая российская нефтяная компания «Роснефть».

Для просмотра этого контента вам надо включить JavaScript или использовать другой браузер

Подпись к видео,

12 млн фунтов ущерба и 300 арестованных: прямое включение с экологического протеста

Триллионы на ветер. Вместо нефти

Потенциально место в подобном черном списке чревато падением интереса инвесторов к акциям компании и увеличением стоимости привлечения капитала — акционерного и долгового — для развития бизнеса.

Кредитовать динозавров становится опасно, предупредили на этой неделе главы центральных банков двух ведущих мировых экономик. Они отвечают за финансовую стабильность, и до сих пор редко упоминали изменение климата в числе главных рисков.

Теперь все изменилось. В дни лондонского протеста руководители Банка Англии и Банка Франции в совместной статье призвали банкиров на передовую.

«Мы не можем не обращать внимания на очевидные риски, — написали они. — Изменение климата — глобальная проблема, и она требует глобального подхода. И финансовый сектор должен сыграть тут ключевую роль».

Убытки бизнеса, застрявшего в углеводородном прошлом, — лишь одна из опасностей прогореть на инвестициях. Ураганы, пожары и наводнения, вызванные климатическими изменениями, ставят под угрозу кредитоспособность даже тех заемщиков, которые не имеют непосредственного отношения к выбросам парниковых газов, предупредил недавно крупнейший в мире инвестфонд BlackRock, управляющий чужими деньгами на 6,4 трлн долларов.

Автор фото, AFP

Подпись к фото,

Лесные пожары в Калифорнии подрывают экономику самого богатого штата США

BlackRock, который еще год назад экологи критиковали за инертность, заказал масштабное исследование и решил учитывать полученные результаты при принятии решений о том, куда вкладывать доверенные ему триллионы.

К числу потенциальных жертв изменения климата в исследователи отнесли американские города, компании сектора ЖКХ и недвижимости. И в процессе изучения вопроса выяснилось, что инвесторы уже учитывают климатические риски: акции и долг компаний, работающих вдали от районов природных катастроф, торгуются с премией.

Цена вопроса гигантская: оборот одного только рынка муниципального долга в США достигает 4 трлн долларов.

И список потенциальных кандидатов на разорение далеко не ограничивается условным флоридским водоканалом. Благосостояние целых стран может оказаться подорванным, как показало недавнее исследование Международного института прикладного системного анализа.

Ученые установили связь между изменением климата и ростом числа конфликтов, массовой миграцией, в том числе в Европу, и народными восстаниями 2010-2012 годов в Тунисе, Ливии, Йемене и других странах «арабской весны».

Автор фото, Reuters

Подпись к фото,

Массовая миграция изменила политический ландшафт Европы

А есть ли глобальное потепление?

Климат постепенно занимает одно из ведущих мест в общественной дискуссии на Западе, и свежие данные синоптиков лишь подогревают интерес к этой теме.

Согласно статистике, последние четыре года в мире были самыми теплыми за всю историю наблюдений с 1880 года. И это давний тренд: из последних 22 лет рекордно жаркими были 20.

И с каждым годом потепление наносит все больший ущерб — как физический, так и финансовый, предупредила Всемирная метеорологическая организация в мартовском отчете. По оценке синоптиков, рекордные выбросы парниковых газов нагрели планету до опасного уровня.

Эти выводы тогда же подтвердило Международное энергетическое агентство (IEA). Оно сообщило , что в прошлом году выбросы не сократились, а увеличились — еще на 1,7%.

Климат перестал быть уделом экологов и прочно занял место в повестке дня экономистов, подтвердил в прошлом году Нобелевский комитет, отметив премией американца Уильяма Нордхауса. Именно он создал модели, которые позволяют в деньгах определить убытки для экономики от выбросов парниковых газов и подсчитать, насколько ухудшится благосостояние людей в результате климатических изменений.

Недостатка в материале для дискуссии о будущем планеты нет. Газеты пестрят статьями про изменение климата. Но как признал недавно один из авторов ведущей деловой газеты Financial Times, их почти никто не читает.

Бунтари из Extinction Rebellion решили расширить аудиторию и вывели дискуссию на улицы. До них дважды это пытались сделать дети, но две демонстрации школьников в центре Лондона породили лишь живое обсуждение проблем воспитания молодежи и посещаемости занятий.

Автор фото, AFP

Подпись к фото,

Мартовская демонстрация школьников у Букингемского дворца в Лондоне

Новый «оккупай» обещает затянуться. Активисты грозят создавать неудобства жителям Лондона и туристам все пасхальные выходные, а потом еще и неделю после. Они уверены, что сотни миллионов убытков местного бизнеса и сотни арестованных — это цена, достойная «климатического ЧП».

Полиция разводит руками.

«Нас спрашивают, почему мы не оцепляем, не оттесняем, не пресекаем. Ответ прост: закон не позволяет. Протестующие ведут себя мирно. И хотя их действия приносят неудобства, они воздерживаются от насилия против полицейских, прохожих и друг друга», — объяснила свою пассивность лондонская полиция.

Ученые Института географии РАН выявили феномен, описывающий сокращение сроков​ внедрения инноваций в развивающихся странах

Экономика знаний, основанная на ресурсах человеческого капитала и новейших достижениях науки и техники, – главный вектор развития современной постиндустриальной экономики. Это – будущее человечества, гарант устойчивого развития цивилизации. Именно она составляет альтернативу сырьевой экономике. В Институте географии РАН исследования в данном направлении проводятся сотрудником лаборатории географии мирового развития Никитой Лавровым.

Анализ жизненного цикла интеллектуального продукта традиционно проводится в рамках следующих этапов: идея (выражается в публикационной активности) – прототип (регистрация патентов) – товар (готовая инновационная продукция). Для каждого из них характерны приоритетные факторы пространственного развития.
«На примере наноиндустрии нами было установлено, что в распределении реализуемого интеллектуального капитала на первом этапе ведущую роль играют Джейкобс-эффекты, – говорит Никита Лавров. – При этом формируемая территориальная структура отрасли отличается глобальной полицентричностью. К настоящему времени научные разработки в области нанотехнологии ведут 120 стран, из них 90 – на регулярной основе».

 

На отраслевом уровне происходит выравнивание в распределении интеллектуального капитала между странами мира. Одновременно отмечается смещение географического центра исследовательской активности из Европы и Северной Америки в страны Азии. «Так, за период 2000-2019 годов доля Китая в общем числе публикаций в области наноиндустрии в мире увеличилась более чем в три раза, – говорит Никита Лавров. – Следует отметить, что для успешной реализации интеллектуального капитала решающую роль играет не столько количество научных центров и занятых в них специалистов, сколько открытость научного сообщества и суммарный творческий потенциал «креативного класса».

На следующем этапе инновационная активность стимулируется в первую очередь эффектами кластеризации Маршалла–Эрроу–Ромера: роисходит создание прототипов технологий и их патентование. Для формируемой территориальной структуры характерна, наоборот, моноцентричность – половина всех патентов в наноиндустрии в 21 веке была зарегистрирована в США.

 

«На этом этапе складывается глобальная тенденция, которая получила название «миграции знаний», когда иностранный специалист приезжает в США, где регистрирует патент и/или авторское право, а затем возвращается на родину, – отмечает Никита Лавров. – Для нанотехнологий характерен феномен сокращения продолжительности каждого последующего этапа их повсеместного внедрения по сравнению с предшествующим. Так, на первом этапе (исследовательская активность) временной лаг между «центром» и «периферией» мирового хозяйства составил более 20 лет, а на втором этапе этапа (патентная деятельность и производство прототипов) – уже 12-15 лет. Повсеместный переход к третьему этапу – производство готовой инновационная продукции – окончательно не завершен, но мы ожидаем этого события во второй половине 2020-х годов, а его общая продолжительность, по нашим оценкам, составит около 10 лет».

Настоящая структурная проблема: самоуничтожение капитализма

Рэндалл Коллинз, Пенсильванский университет

Шестьдесят лет назад Ч. Райт Миллс составил коллективный портрет элиты, управляющей Соединенными Штатами. Домхофф и многие его последующие исследования показали, что основные должности в правительстве США почти полностью занимают небольшая элита, состоящая из финансистов с Уолл-стрит, крупных корпоративных предприятий, высших учебных заведений и военно-промышленного комплекса — независимо от того, какая партия в офисе.Ничто на выборах 2016 года не меняет эту картину. Типично, что Клинтон, Трамп и их предприятия работают в одних и тех же районах Манхэттена и модного ныне Бруклина. Является ли Трамп серьезным сдвигом в каком-либо отношении? Его кампания была более откровенной в отношении большой структурной проблемы, с которой сталкивается неэлитная Америка, но он поставил неверный диагноз, выделив оффшорное производство в качестве главного виновника.

Настоящая проблема — это будущее выживание капитализма, поскольку он теперь уничтожает своих клиентов.Капитализм в конечном итоге зависит от наличия доходного населения, которое может покупать его продукцию. Вытеснение рабочих машинами — это формула самоуничтожения капитализма. В 19 веке это ожидалось, потому что механизация практически полностью устранила бы ручную рабочую силу. Этого не произошло из-за роста среднего класса административных и коммуникативных работников. Но теперь компьютеризация и электронные СМИ устраняют средний класс. Это происходит гораздо быстрее, чем механизация заводских работ.Потребовалось 150 лет, чтобы уничтожить большую часть рабочего класса, в то время как мы стремимся ликвидировать большую часть работы среднего класса в течение 50 лет после взлета информационных технологий в 1990-х годах.

Выживание капитализма?

Есть пять основных аргументов, почему капитализм выживет. Ни один из них не убедителен.

1. Побег номер один — это шумпетерианское творческое разрушение: разрушение рабочих мест новыми технологиями всегда будет уравновешиваться созданием новых рабочих мест.Но это лишь эмпирическое обобщение периода механизации фабрик; у него нет теоретической причинности, и он кажется эмпирически неверным для периода электронного устранения труда. Более того, темпы ликвидации среднего класса в будущем увеличатся, поскольку искусственный интеллект, имитирующий высшее мышление людей, все еще находится на ранней стадии. Даже высшие слои капиталистического класса будут заменены компьютерами. Мы уже можем наблюдать формирование крошечного класса компьютеризированных компаний, которые борются за монополизацию производства и распространения практически всего, например, между Apple, Alphabet [Google] и Amazon.

2. Уход номер два — глобализация: кризис может поразить некоторые части мира, но другие регионы будут развиваться. Тем не менее, хотя кризис капитализма будет неравномерным, механизм универсален, и в конечном итоге он поглотит весь мир.

3. Выход номер три: рост финансовых рынков обеспечит доход или, по крайней мере, кредит для всех, даже если стремление к прибыли сокращает рабочие места. Но финансовые рынки по своей сути нестабильны и только усилят нестабильность структурному кризису по мере того, как финансиализация становится все более масштабной и сложной.

4. Побег номер четыре: решение кейнсианского государства всеобщего благосостояния. Это зависит от политической воли и, несомненно, будет предпринята еще одна попытка. Но капиталистические финансовые рынки подрывают такие попытки спасти капитализм с помощью государства. Мы увидим, насколько кейнсианство станет возможным по мере обострения структурного кризиса.

5. Побег номер пять: скрытый кейнсианский механизм расширения образовательной базы, который подвергается инфляции, так что через полвека школы будут практически пожизненными.Они будут напоминать китайских мандаринов, которые до старости готовятся к Имперским экзаменам, но теперь включают в себя все население. Текущая борьба за стоимость массового высшего образования предполагает нестабильность этого решения.

В будущем, полном роботов, возникает вопрос: кому будут принадлежать роботы? У людей могут быть личные роботы, но они не смогут себе их позволить, если их рабочие места будут заняты роботами, принадлежащими капиталистам. При той скорости, с которой мы идем, я бы предсказал, что крах капитализма произойдет в 2040-х или 2050-х годах, оценка совпадает с оценкой теории мировых систем.

Будет ли переход к посткапиталистической экономике мирным или насильственным? Когда число избирателей, уволенных из рабочей силы, достигнет 70 процентов или около того, они смогут проголосовать за то, чтобы забрать экономическую власть у сокращающегося числа капиталистов, контролирующих автоматизацию. Социалистический режим не стал бы концом истории. Это не устранит политику. Это могло бы укрепить демократию. Также может случиться, что спустя десятилетия или столетия недостатки социализма заставят избирателей вернуться к той или иной форме капитализма; а это, в свою очередь, будет проходить через собственные тенденции к саморазрушению, вызывая колебания между социалистической и капиталистической системами в далеком будущем.

Экологический кризис глобального потепления также усилится в текущем столетии. Майкл Манн утверждал, что экологический кризис так сложно остановить, потому что он вызван стремлением к прибыли капитализмом и потреблением. Если так, то время двух кризисов может быть благоприятным. Полный удар экологического кризиса прогнозируется примерно на 2100 год. Если кризис увольнения на работу положит конец капитализму к 2050 году, будет время для режима, ориентированного на людей, а не на прибыль, для решения проблемы глобального потепления.

Список литературы

Домхофф, Г. Уильям. 1967. Кто правит Америкой? Энглвуд Клиффс, штат Нью-Джерси: Прентис-Холл.
Домхофф, Г. Уильям. 2007. «Пятьдесят лет исследований структуры власти». Michigan Sociological Review 21: 1-54.
Миллс, К. Райт. 1956. Элита власти. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Валлерстайн, Иммануэль, Рэндалл Коллинз, Майкл Манн, Джорджи Дерлугиан и Крейг Калхун. 2013. Есть ли будущее у капитализма? Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.

Может ли выиграть каждый? на JSTOR

Abstract

В подавляющем большинстве ситуаций не «все» могут выиграть, когда речь идет о проектах развития, связанных с переселением перемещенных лиц. В значительной степени это связано со сложностями, присущими процессу переселения. Проекты застройки с переселением связаны с разницей в возможностях — посторонние вмешиваются через инфраструктурный проект и заставляют людей уйти с дороги.Если мы хотим, чтобы менее могущественные оставались открытыми для своих возможностей и, следовательно, их шансов на получение выгоды, мы должны признать политическую проблему. Выбор открытого подхода с более широким участием для увеличения совместного владения проектами развития — это политический выбор.

Информация о журнале

The Economic and Политический еженедельник, издающийся из Мумбаи, — это индийское учреждение, которое пользуется всемирной репутацией благодаря выдающимся независимым исследованиям и критическим исследованиям.EPW, впервые опубликованный в 1949 г. под названием «Экономический еженедельник», а с 1966 г. как «Экономический и политический еженедельник», занимает особое место в интеллектуальной истории независимой Индии. На протяжении более пяти десятилетий EPW оставался уникальным форумом, который неделя за неделей собирал ученых, исследователей, политиков, независимых мыслителей, членов неправительственных организаций и политических активистов для обсуждения вопросов экономики, политики, социологии, культуры, окружающей среды. и многие другие дисциплины.

Информация об издателе

Впервые опубликованный в 1949 году как экономический еженедельник, а с 1966 года как экономический и политический еженедельник, EPW, как широко известен этот журнал, занимает особое место в интеллектуальной истории независимой Индии. На протяжении более пяти десятилетий EPW оставался уникальным форумом, который неделя за неделей собирал ученых, исследователей, политиков, независимых мыслителей, членов неправительственных организаций и политических активистов для обсуждения вопросов экономики, политики, социологии, культуры, окружающей среды. и многие другие дисциплины.

американский капитализм жесток. Вы можете проследить это до плантации.

За пару лет до того, как его признали виновным в мошенничестве с ценными бумагами, Мартин Шкрели был исполнительным директором фармацевтической компании, которая приобрела права на Дараприм, жизненно важный противопаразитарный препарат. Раньше препарат стоил 13,50 долларов за таблетку, но в руках Шкрели цена быстро выросла в 56 раз до 750 долларов за таблетку. На конференции по вопросам здравоохранения Шкрели сказал аудитории, что ему следовало поднять цену еще выше.«Никто не хочет этого говорить, никто этим не гордится», — пояснил он. «Но это капиталистическое общество, капиталистическая система и капиталистические правила».

Это капиталистическое общество. Это фаталистическая мантра, которую, кажется, повторяют всякий, кто задается вопросом, почему Америка не может быть более справедливой или равной. Но во всем мире существует множество типов капиталистических обществ, от освободительных до эксплуататорских, защищающих до злоупотреблений, от демократических до нерегулируемых.Когда американцы заявляют, что «мы живем в капиталистическом обществе» — как магнат недвижимости сказал в прошлом году The Miami Herald, объясняя свои чувства по поводу того, что владельцев малого бизнеса выселяют из их витрин в Маленьком Гаити, — они часто защищают интересы нашей страны. особенно жестокая экономика. «Низкопробный капитализм», — назвал это социолог Джоэл Роджерс из Университета Висконсин-Мэдисон. В капиталистическом обществе, которое приходит в упадок, зарплаты падают, поскольку предприятия конкурируют из-за цены, а не качества товаров; так называемые неквалифицированные рабочие обычно поощряются наказаниями, а не продвижением по службе; царствует неравенство и распространяется бедность.В Соединенных Штатах 1 процент самых богатых американцев владеет 40 процентами богатства страны, в то время как большая часть людей трудоспособного возраста (18-65 лет) живет в бедности, чем в любой другой стране, входящей в Организацию экономического сотрудничества и развития. (ОЭСР).

Или рассмотрим права рабочих в разных капиталистических странах. В Исландии 90 процентов наемных рабочих принадлежат к профсоюзам, уполномоченным бороться за прожиточный минимум и справедливые условия труда.Тридцать четыре процента итальянских рабочих состоят в профсоюзах, как и 26 процентов канадских рабочих. Только 10% американских рабочих имеют профсоюзные билеты. O.E.C.D. оценивает страны по ряду показателей, например по тому, как страны регулируют временную работу. Оценки варьируются от 5 («очень строгий») до 1 («очень свободный»). Бразилия получила 4,1 балла, а Таиланд — 3,7, что свидетельствует о жестких правилах временной работы. Далее в списке идут Норвегия (3,4), Индия (2,5) и Япония (1,3). США набрали 0 баллов.3, делят предпоследнее место с Малайзией. Насколько легко уволить рабочих? В таких странах, как Индонезия (4,1) и Португалия (3), действуют строгие правила в отношении выходного пособия и причин увольнения. Эти правила несколько смягчаются в таких странах, как Дания (2,1) и Мексика (1,9). Они практически исчезают в Соединенных Штатах, занимая последнее место среди 71 страны с оценкой 0,5.

Те, кто ищут причины, по которым американская экономика является исключительно суровой и необузданной, нашли ответы во многих местах (в религии, политике, культуре).Но недавно историки убедительно указали на комариные поля Джорджии и Алабамы, на хлопковые дома и участки с аукционов невольничьих, как на родину низкоуровневого подхода Америки к капитализму.

Рабство, несомненно, было источником феноменального богатства. Накануне гражданской войны в долине Миссисипи на душу населения проживало больше миллионеров, чем где-либо еще в Соединенных Штатах. Хлопок, выращенный и собранный порабощенными рабочими, был самым ценным экспортным товаром страны.Общая стоимость порабощенных людей превышала стоимость всех железных дорог и заводов в стране. Новый Орлеан мог похвастаться более плотной концентрацией банковского капитала, чем Нью-Йорк. Что привело к буму хлопковой экономики в Соединенных Штатах, а не во всех других отдаленных частях мира с климатом и почвой, подходящими для выращивания сельскохозяйственных культур, так это непоколебимая готовность нашей нации применять насилие в отношении небелых людей и проявлять свою волю к ним. казалось бы, бесконечные запасы земли и рабочей силы. Имея выбор между современностью и варварством, процветанием и бедностью, законностью и жестокостью, демократией и тоталитаризмом, Америка выбрала все вышеперечисленное.

С момента окончания рабства прошло около двух средних лет жизни американцев (79 лет), всего две. Неудивительно, что мы все еще чувствуем надвигающееся присутствие этого учреждения, которое помогло превратить бедную, только что зарождающуюся нацию в финансового колосса. Удивительный момент связан со многими жутко специфическими способами, которыми рабство все еще ощущается в нашей экономической жизни. «Американское рабство обязательно отпечаталось в ДНК американского капитализма», — пишут историки Свен Бекерт и Сет Рокман.Они утверждают, что теперь задача состоит в том, чтобы «каталогизировать доминантные и рецессивные черты», которые были переданы нам, проследить тревожные и часто нераспознаваемые линии происхождения, по которым национальный грех Америки теперь посещает третье и четвертое поколения.

[Послушайте эпизод подкаста «1619» с Мэтью Десмондом и Николь Ханна-Джонс об экономике, которую построило рабство.]

Они собирали длинных рядов, шаркая согнутыми телами, пробираясь по белоснежным хлопковым полям.Выбирали мужчины, женщины и дети обеими руками, чтобы ускорить работу. Некоторые собирали негритянскую ткань, а их сырье возвращалось им через фабрики Новой Англии. Некоторые выбирали полностью обнаженными. Маленькие дети поливали водой горбатые ряды, а надзиратели смотрели вниз с лошадей. Порабощенные рабочие клали каждую хлопковую коробочку в мешок, накинутый на шею. Их улов будет взвешиваться после того, как солнечный свет ускользнет от полей, и, как вспоминал вольноотпущенник Чарльз Болл, вы не могли «отличить сорняки от хлопчатника».«Если улов происходил легко, порабощенных рабочих часто били плетью. «Короткий рабочий день всегда наказывался», — писал Болл.

Хлопок был для 19 века тем же, чем нефть для 20-го: одним из самых продаваемых товаров в мире. Хлопок везде: в нашей одежде, в больницах, в мыле. До индустриализации хлопка люди носили дорогую одежду из шерсти или льна и одевали свои кровати из меха или соломы. Кто бы ни овладел хлопком, тот мог убить.Но хлопку нужна была земля. Поле могло выдержать урожай только несколько лет подряд, прежде чем его почва истощилась. Плантаторы наблюдали за тем, как несколько сезонов спустя гектары, на которых первоначально было выращено 1000 фунтов хлопка, дали урожай только 400. Жажда новых сельскохозяйственных угодий усилилась после изобретения хлопкоочистительной машины в начале 1790-х годов. До появления джина порабощенные рабочие выращивали больше хлопка, чем могли очистить. Джин сломал узкое место, позволив очистить столько хлопка, сколько вы могли вырастить.

[ Чтобы получать новости о The 1619 Project и еще о гонках от The New York Times, подпишитесь на или в нашем еженедельном информационном бюллетене Race / Related.]

Пределы банковского регулирования

Мехрса Барадаран

В начале гражданской войны только штаты могли арендовать банки.Только после принятия Закона о национальной валюте 1863 года и Закона о национальном банке 1864 года в разгар гражданской войны в этой стране действовали банки под федеральным контролем. И даже тогда на Севере был только закон. Союз принял законопроекты, чтобы установить национальную валюту для финансирования войны. В соответствии с законодательством также было создано Управление контролера денежного обращения (O.C.C.), первый федеральный орган банковского регулирования. После войны штатам было разрешено продолжать выпускать собственные банковские уставы.Эта византийская инфраструктура существует по сей день и известна как двойная банковская система. Среди всех стран мира только Соединенные Штаты имеют такую ​​фрагментарную, дублирующуюся и неэффективную систему — прямой пережиток конфликта между федеральной властью и властью штата за поддержание рабовладельческой экономики Юга.

Регулирующие органы штата и O.C.C., один из крупнейших федеральных регулирующих органов, финансируются за счет сборов регулируемых ими банков.Более того, банки могут эффективно выбирать регуляторов — федеральных или государственных, в зависимости от их устава. Они могут даже сменить регуляторов, если им не понравится тот, который они выбрали. Законы о защите прав потребителей, ограничения процентных ставок и нормативные акты о базовой надежности часто оказывались неэффективными в процессе — и подобное дерегулирование обычно ведет к кризису.

В середине 2000-х, когда субстандартные кредиторы начали появляться в некоторых районах с низким доходом, большинство из которых были чернокожими и латиноамериканцами, несколько государственных банковских регуляторов обратили внимание на это.В Мичигане регулирующий орган штата в сфере страхования пытался обеспечить соблюдение своих законов о защите прав потребителей в отношении Wachovia Mortgage, дочерней компании Wachovia Bank. В ответ на это вмешался национальный регулятор Wachovia, O.C.C., заявив, что банки с национальным уставом не обязаны соблюдать законы штата. Верховный суд согласился с O.C.C., и Wachovia продолжала заниматься рискованной субстандартной деятельностью.

В конце концов, подобные займы взорвали банковскую систему и инвестиции многих американцев, особенно наиболее уязвимых.Общины чернокожих потеряли 53 процента своего богатства из-за кризиса. Бывший конгрессмен Брэд Миллер сказал, что эта потеря «почти вымирала».

Подробнее

Соединенные Штаты решили проблему нехватки земли путем экспроприации миллионов акров земли у коренных американцев, часто с применением военной силы, путем приобретения Джорджии, Алабамы, Теннесси и Флориды. Затем он продал эту землю по дешевке — всего за 1 доллар.25 акров в начале 1830-х (38 долларов в сегодняшних долларах) — белым поселенцам. Естественно, первыми нажились земельные спекулянты. Компании, работающие в Миссисипи, перевернули землю, продав ее вскоре после покупки, обычно по удвоенной цене.

Порабощенные рабочие рубили деревья топором, сжигали подлесок и выравнивали землю для посадки. «Целые леса были буквально вытащены с корнем», — вспоминал Джон Паркер, порабощенный рабочий.Пышная искривленная масса растений была заменена одним урожаем. Истоки американских денег, которые проявляют свою волю к земле и портят окружающую среду ради прибыли, находятся на хлопковых плантациях. Наводнения стали более частыми и частыми. Отсутствие биоразнообразия истощило почву и, по словам историка Уолтера Джонсона, «сделало один из самых богатых сельскохозяйственных регионов земли зависимым от торговли продуктами питания вверх по реке».

По мере того как лагеря рабского труда распространились по Югу, производство резко возросло.К 1831 году страна собирала почти половину мирового урожая хлопка-сырца, собрав 350 миллионов фунтов стерлингов в этом году. Всего четыре года спустя было собрано 500 миллионов фунтов стерлингов. Белая элита Юга разбогатела, как и их коллеги на Севере, которые построили текстильные фабрики, чтобы сформировать, по словам сенатора от Массачусетса Чарльза Самнера, «нечестивый союз между лордами плетей и лордами ткацкого станка». Крупномасштабное выращивание хлопка ускорило создание фабрики, учреждения, которое привело к промышленной революции и изменило ход истории.В 1810 году в Америке было 87 000 веретен для хлопка. Пятьдесят лет спустя их стало пять миллионов. Рабство, как писал один из его защитников в широко читаемом сельскохозяйственном журнале De Bow’s Review, было «кормящей матерью процветания Севера». Хлопковые плантаторы, фабрики и потребители создавали новую экономику, которая была глобальной по своим масштабам и требовала перемещения капитала, рабочей силы и продуктов на большие расстояния. Другими словами, они строили капиталистическую экономику. «Сердцем этой новой системы, — пишет Бекерт, — было рабство.”

Возможно, вы читаете на работе, может быть, в многонациональной корпорации, которая работает как двигатель тихого мурлыканья. Вы подчиняетесь кому-то, а кто-то подчиняется вам. Все отслеживается, записывается и анализируется с помощью вертикальных систем отчетности, двойной записи и точной количественной оценки. Кажется, что данные влияют на каждую операцию. Это кажется передовым подходом к управлению, но многие из этих методов, которые мы сейчас считаем само собой разумеющимися, были разработаны на крупных плантациях и для них.

Когда бухгалтер обесценивает актив, чтобы сэкономить на налогах, или когда менеджер среднего звена проводит после полудня, заполняя строки и столбцы в электронной таблице Excel, они повторяют бизнес-процедуры, корни которых уходят в лагеря рабского труда. И все же, несмотря на это, «рабство почти не играет роли в истории управления», — отмечает историк Кейтлин Розенталь в своей книге «Учет рабства».С момента публикации в 1977 году классического исследования Альфреда Чандлера «Видимая рука» историки склонны связывать развитие современной деловой практики с железнодорожной отраслью XIX века, рассматривая плантационное рабство как докапиталистическое и даже примитивное. Это более утешительная история происхождения, которая защищает идею о том, что экономическое господство Америки развилось не благодаря, а вопреки миллионам чернокожих, трудящихся на плантациях. Но методы управления, используемые корпорациями 19-го века, были применены в предыдущем веке владельцами плантаций.

Плантаторы агрессивно расширяли свою деятельность, чтобы извлечь выгоду из эффекта масштаба, присущего выращиванию хлопка, покупая больше порабощенных рабочих, инвестируя в крупные зерноочистительные машины и прессы и экспериментируя с различными сортами семян. Для этого они разработали сложные иерархии рабочих мест, которые объединили центральный офис, состоящий из владельцев и юристов, отвечающих за распределение капитала и долгосрочную стратегию, с несколькими подразделениями, отвечающими за различные операции.Розенталь пишет об одной плантации, на которой владелец руководил ведущим юристом, который руководил другим юристом, который контролировал надзирателя, который контролировал трех бухгалтеров, которые контролировали 16 порабощенных водителей и специалистов (например, каменщиков), которые контролировали сотни порабощенных рабочих. Каждый был подотчетен кому-то другому, и плантации выкачали не только тюки хлопка, но и объемы данных о том, как был произведен каждый тюк. Эта организационная форма была очень развитой для своего времени, демонстрируя уровень иерархической сложности, сравнимый только с крупными правительственными структурами, такими как Британский Королевский флот.

Подобно сегодняшним титанам индустрии, плантаторы понимали, что их прибыль возрастает, когда они выкладывают максимум усилий от каждого рабочего. Поэтому они уделили пристальное внимание входам и выходам, разработав точные системы учета. Кропотливые бухгалтеры и надсмотрщики были так же важны для продуктивности лагеря рабского труда, как и работники поля. Предприниматели плантаций разработали электронные таблицы, такие как «Учетная запись и бухгалтерская книга плантации» Томаса Аффлека, которая насчитывала восемь изданий, распространенных до Гражданской войны.Книга Аффлека представляла собой универсальное руководство по бухгалтерскому учету со строками и столбцами, отслеживающими производительность труда каждого работника. Эта книга «действительно была на переднем крае информационных технологий, доступных бизнесу в тот период», — сказал мне Розенталь. «Я никогда не находил ничего более сложного, чем книга Аффлека о бесплатном труде». Enslavers использовали книгу для определения остатков на конец года, подсчета расходов и доходов и выявления причин своих самых больших прибылей и убытков. Они оценили капитальные затраты на свою землю, инструменты и порабощенную рабочую силу, применив рекомендованную Аффлеком процентную ставку.Пожалуй, наиболее примечательно то, что они также разработали способы расчета амортизации, прорыв в современных процедурах управления, путем оценки рыночной стоимости порабощенных рабочих на протяжении их жизни. Пик значений обычно приходился на средний возраст от 20 до 40 лет, но они были индивидуально скорректированы в сторону увеличения или уменьшения в зависимости от пола, силы и темперамента: люди сводились к точкам данных.

Этот уровень анализа данных также позволил плантаторам предвидеть восстание.Инструменты регулярно учитывались, чтобы убедиться, что большое количество топоров или другого потенциального оружия не пропало внезапно. «Никогда не позволяйте рабу запирать или открывать любую дверь», — посоветовал поработитель из Вирджинии в 1847 году. Таким образом, новые методы бухгалтерского учета, разработанные для максимизации прибыли, также помогли гарантировать, что насилие течет в одном направлении, позволяя меньшинству белых контролировать гораздо большая группа порабощенных чернокожих людей. Американские плантаторы никогда не забывали того, что произошло в Сен-Доминго (ныне Гаити) в 1791 году, когда порабощенные рабочие подняли оружие и восстали.Фактически, многие белые поработители, свергнутые во время гаитянской революции, переехали в Соединенные Штаты и начали все сначала.

Надзиратели регистрировали урожай каждого порабощенного рабочего. Учет производился не только после наступления темноты, когда взвешивались корзины с хлопком, но и в течение всего рабочего дня. По словам плантатора из Северной Каролины, за порабощенными рабочими следовало «следить с рассвета до темноты». Наличие рук в рядах, иногда превышающих пять футбольных полей, позволяло надзирателям замечать любого, кто отстает.Единая планировка земли имела логику; логика, призванная доминировать. Более быстрые рабочие были размещены во главе линии, что побуждало тех, кто следовал за ними, соответствовать темпу капитана. Когда порабощенные рабочие заболевали, старели или забеременели, им поручали более легкие задачи. Один поработитель основал «банду сосунков» для кормящих матерей, а также «банду кори», которая сразу же изолировала пораженных вирусом и обеспечила их вклад в работу машины производительности.Органы и задачи были согласованы со строгой точностью. В торговых журналах владельцы обменивались советами о мельчайших деталях посадки, в том числе о рационе рабов и одежде, а также о том, какой тон должен использовать хозяин. В 1846 году один плантатор из Алабамы посоветовал своим товарищам-поработителям всегда отдавать приказы «мягким тоном и стараться оставить в сознании негра впечатление, что то, что вы говорите, является результатом размышлений». Дьявол (и его прибыль) были в деталях.

Фиатная валюта и гражданская война

Мехрса Барадаран

Конституция изобилует компромиссами, достигнутыми между Севером и Югом по вопросу рабства — Коллегия выборщиков, пункт о трех пятых — но бумажная валюта была слишком спорным вопросом для создателей, поэтому она была полностью исключена.Томас Джефферсон, как и многие южане, считал, что национальная валюта сделает федеральное правительство слишком сильным, а также будет благоприятствовать экономике Севера, основанной на торговле, а не плантационной экономике. Таким образом, на протяжении большей части своего первого столетия Соединенные Штаты не имели национального банка или единой валюты, что делало их экономику подверженной кризисам, бегству из банков и нестабильности.

В разгар войны Линкольн понял, что он не сможет прокормить войска без дополнительных денег, поэтому он выпустил национальную валюту, подкрепленную полной верой и кредитом Казначейства Соединенных Штатов, но не золотом.(Эти векселя насмешливо называли «гринбэками», это слово сохранилось.) На Юге была лоскутная валюта, поддерживаемая частными банками — теми же банками, которые помогали финансировать всю экономику Юга, от плантаций до народ поработил их. На некоторых банкнотах Конфедерации даже были изображения порабощенных людей.

В известном смысле война за рабство была также войной за будущее экономики и сущность ценностей.Выпуская бумажную валюту, Линкольн сделал ставку на эластичность стоимости в будущем. Это был первый официальный эксперимент США с бумажными деньгами, и он имел оглушительный успех. Валюта была принята национальными и международными кредиторами, такими как частные кредиторы из Лондона, Амстердама и Парижа, и финансировала питание и снабжение войск Союза. В свою очередь, успех армии Союза укрепил новую валюту. Линкольн заверил критиков, что этот шаг будет временным, но последовавшие за ним лидеры в конечном итоге сделали его постоянным — сначала Франклин Рузвельт во время Великой депрессии, а затем формально Ричард Никсон в 1971 году.

Подробнее

Бескомпромиссное стремление к измерениям и научному учету на плантациях рабов появилось еще до индустриализма. Северные фабрики начали применять эти методы только через десятилетия после провозглашения эмансипации. По мере того как большие лагеря рабского труда становились все более эффективными, порабощенные чернокожие стали первыми современными рабочими Америки, их производительность росла с поразительной скоростью.В течение 60 лет, предшествовавших гражданской войне, ежедневный сбор хлопка на одного порабощенного рабочего увеличивался на 2,3 процента в год. Это означает, что в 1862 году средний порабощенный полевой работник собрал не на 25 или 50 процентов, а на 400 процентов больше хлопка, чем его или ее коллега в 1801 году.

Сегодня современные технологии облегчили постоянный надзор за рабочими местами, особенно в сфере обслуживания.Компании разработали программное обеспечение, которое записывает нажатия клавиш и щелчки мышью рабочих, а также случайную съемку снимков экрана несколько раз в день. Современные работники подвергаются широкому спектру стратегий наблюдения, от тестов на наркотики и замкнутого видеонаблюдения до приложений для отслеживания и даже устройств, которые обнаруживают тепло и движение. Опрос 2006 года показал, что более чем в трети компаний с численностью персонала 1000 и более человек есть сотрудники, которые читают исходящие электронные письма сотрудников. Технология, которая сопровождает этот контроль рабочего места, может сделать его футуристическим.Но новы только технологии. Основным импульсом этой технологии были плантации, которые стремились к сокровенному контролю над телами своей порабощенной рабочей силы.

Хлопковая плантация была первым крупным бизнесом Америки, и надзирателем был первый корпоративный Большой Брат. И за каждым холодным расчетом, каждой рациональной настройкой системы таилось насилие. Владельцы плантаций использовали комбинацию стимулов и наказаний, чтобы выжать как можно больше из порабощенных рабочих.Некоторые избитые рабочие потеряли сознание от боли и проснулись с рвотой. Некоторые «танцевали» или «дрожали» при каждом ударе. В сообщении 1829 года от первого лица из Алабамы зафиксировано, как надсмотрщик запихивал лица женщин, которых он считал слишком медленными, в свои корзины с хлопком и распахивал им спины. По мнению историка Эдварда Баптиста, до гражданской войны американцы «жили в экономике, нижним звеном которой были пытки».

Я думаю, есть некоторое утешение в том, что приписывать абсолютную жестокость рабства бессмысленному расизму.Мы представляем себе боль, причиненную несколько случайно, раздаваемую стереотипным белым надзирателем, свободным, но бедным. Но многим надсмотрщикам не разрешалось бить плетью по собственному желанию. Наказания санкционированы начальством. Ударила не столько ярость бедного белого южанина, сколько жадность богатого белого плантатора. Насилие не было ни произвольным, ни беспричинным. Это было рационально, капиталистично, все составляло часть плана плантации. «У каждого человека есть определенное количество фунтов хлопка для сбора, — писал в 1848 году бывший рабский рабочий Генри Уотсон, — дефицит которого был восполнен за счет ударов плетью по спине бедного раба.«Поскольку надзиратели внимательно следили за способностями порабощенных рабочих собирать, они назначили каждому рабочему уникальную квоту. Несоблюдение этой квоты может привести к поражению, но превышение цели может принести страдания на следующий день, потому что мастер может отреагировать повышением вашей скорости выбора.

Прибыль от возросшей производительности была получена через страдания порабощенных. Вот почему самые быстрые сборщики хлопка часто страдали сильнее всего.Вот почему наказания увеличивались и уменьшались вместе с колебаниями мирового рынка. Говоря о хлопке в 1854 году, беглый раб Джон Браун вспоминал: «Когда цены на английском рынке повышаются, бедные рабы сразу же чувствуют последствия, потому что их сильнее гонят, а кнут продолжает работать постоянно». Безудержный капитализм не имеет монополии на насилие, но, делая возможным погоню за почти безграничными личными состояниями, часто за чужой счет, он действительно оценивает наши моральные обязательства в денежной форме.

Рабство дополняло белых рабочих тем, что W.E.B. Дюбуа назвал «общественную и психологическую заработную плату», которая позволяла им свободно передвигаться и испытывать чувство собственного достоинства. Но это тоже служило интересам денег. Рабство снизило заработную плату всех рабочих. И в городах, и в сельской местности работодатели имели доступ к большому и гибкому кадровому резерву, состоящему из порабощенных и свободных людей. Как и в современной экономике, поденщики во время правления рабства часто жили в условиях дефицита и неопределенности, а работа, на которую предполагалось работать в течение нескольких месяцев, выполнялась всю жизнь.У рабочей силы было мало шансов, когда боссы могли выбирать между покупкой людей, их арендой, наймом наемных слуг, наймом учеников или наймом детей и заключенных.

Это не только создало совершенно неравные условия игры, отделяя рабочих от самих себя; Кроме того, как писал историк экономики Стэнли Энгерман, «всякое нерабство воспринимается как свобода». Наблюдение за ужасами рабства убедило бедных белых рабочих в том, что все могло быть и хуже.Таким образом, они в целом приняли свою судьбу, и американская свобода стала широко определяться как противоположность кабалу. Это была свобода, которая понимала, против чего она была, но не для чего; недоедание и ничтожная свобода, которая удерживала вас от цепей, но не давала хлеба или крова. Это была свобода, которую слишком легко удовлетворить.

В последние десятилетия Америка испытала финансовую окраску своей экономики.В 1980 году Конгресс отменил правила, действовавшие после принятия Закона Гласса-Стигалла 1933 года, разрешив банкам объединяться и взимать со своих клиентов более высокие процентные ставки. С тех пор все больше прибыли получают не за счет торговли и производства товаров и услуг, а за счет финансовых инструментов. В период с 1980 по 2008 год финансовым компаниям было переведено более 6,6 трлн долларов. Став свидетелями успехов и эксцессов Уолл-стрит, даже нефинансовые компании начали искать способы зарабатывать деньги на финансовых продуктах и ​​деятельности.Вы когда-нибудь задумывались, почему каждый крупный розничный магазин, сеть отелей и авиакомпания хочет продать вам кредитную карту? Этот финансовый поворот просочился в нашу повседневную жизнь: он присутствует в наших пенсиях, жилищных ипотечных кредитах, кредитных линиях и портфелях сбережений в колледжах. По словам политолога Роберта Эйткена, американцы, располагающие некоторыми средствами, теперь действуют как «предприимчивые субъекты».

Как обычно рассказывается, история подъема американских финансов имеет тенденцию начинаться в 1980 году, с потрошением Гласса-Стигалла, или в 1944 году с Бреттон-Вудской системы, или, возможно, в безрассудных спекуляциях 1920-х годов.Но на самом деле история начинается во времена рабства.

Хлопок и мировой рынок

Мехрса Барадаран

Хлопок, произведенный в рабстве, создал всемирный рынок, объединивший Старый Свет и Новый: промышленные текстильные фабрики северных штатов и Англии, с одной стороны, и хлопковые плантации американского Юга, с другой.Текстильные фабрики в промышленных центрах, таких как Ланкашир, Англия, закупили большую часть экспорта хлопка, в результате чего в Лондоне и Нью-Йорке были созданы всемирные торговые центры, где торговцы могли торговать, инвестировать, страховать и спекулировать на рынке хлопка — сырьевых товаров. Хотя торговля другими товарами существовала, именно хлопок (и более ранняя торговля сахаром, произведенным рабами из Карибского бассейна) ускорила мировые коммерческие рынки в 19 веке, создав спрос на инновационные контракты, новые финансовые продукты и современные формы страхования и кредита. .

Как и все сельскохозяйственные товары, хлопок подвержен колебаниям качества в зависимости от типа культуры, местоположения и условий окружающей среды. Отношение к нему как к товару привело к уникальным проблемам: как будет рассчитываться ущерб, если будет отправлен неправильный урожай? Как вы можете убедиться, что между двумя сторонами не возникло недопонимания в срок доставки? Юридические концепции, которые существуют у нас до сих пор, такие как «взаимная ошибка» (представление о том, что контракты могут быть аннулированы, если обе стороны полагались на ошибочное предположение), были разработаны для решения этих проблем.Торговцам текстилем нужно было закупать хлопок раньше, чем производить собственное производство, а это означало, что фермерам нужен был способ продавать товары, которые они еще не выращивали; это привело к изобретению фьючерсных контрактов и, возможно, к товарным рынкам, которые используются до сих пор.

С первых десятилетий 1800-х годов, во время пика трансатлантической торговли хлопком, огромный размер рынка и рост числа споров между контрагентами были таковы, что суды и юристы начали формулировать и кодифицировать стандарты общего права. по контрактам.Это позволило инвесторам и трейдерам снизить свои риски с помощью договорных соглашений, которые сгладили поток товаров и денег. Сегодня студенты-юристы все еще изучают некоторые из этих ключевых случаев, изучая такие доктрины, как предсказуемость, взаимная ошибка и ущерб.

Подробнее

Рассмотрим, например, один из самых популярных основных финансовых инструментов: ипотеку. Порабощенных людей использовали в качестве залога для ипотечных кредитов за столетия до того, как ипотека стала определяющей характеристикой средней Америки.В колониальные времена, когда земля не стоила много денег и не существовало банков, кредитование в основном осуществлялось за счет собственности людей. В начале 1700-х годов рабы были доминирующим залогом в Южной Каролине. Многие американцы впервые познакомились с концепцией ипотеки в результате торговли рабами, а не недвижимостью, и, как сказал мне историк Джошуа Ротман, «распространение ипотеки на рабскую собственность способствовало развитию американского (и глобального) капитализма».

Или рассмотрите финансовый инструмент Уолл-стрит как современно звучащий, как обеспеченные долговые обязательства (С.D.O.s), эти тикающие бомбы замедленного действия, подкрепленные завышенными ценами на жилье в 2000-х годах. C.D.O. были внуками ипотечных ценных бумаг, основанных на завышенной стоимости порабощенных людей, проданных в 1820-х и 1830-х годах. Каждый продукт создавал огромные состояния для немногих, прежде чем подорвал экономику.

Enslavers были не первыми, кто секьюритизировал активы и долги в Америке. Например, земельные компании, процветавшие в конце 1700-х годов, полагались на эту технику.Но поработители действительно использовали ценные бумаги в такой огромной для своего времени степени, подвергая заинтересованные стороны во всем западном мире достаточному риску, чтобы поставить под угрозу мировую экономику, что историк Эдвард Баптист сказал мне, что это можно рассматривать как «новый момент в международной жизни». капитализм, при котором вы видите развитие глобального финансового рынка ». Новым в кризисе потери права выкупа в 2008 году была не идея лишить домовладельца права выкупа, а лишить права выкупа миллионов из них.Точно так же новым в секьюритизации порабощенных людей в первой половине XIX века была не сама концепция секьюритизации, а сумасшедший уровень необдуманных спекуляций хлопком, которые способствовала продажа рабского долга.

По мере расширения хлопкового сектора Америки стоимость порабощенных рабочих росла. Между 1804 и 1860 годами средняя цена мужчин в возрасте от 21 до 38 лет, проданных в Новом Орлеане, выросла до 1200 долларов с примерно 450 долларов. Поскольку они не могли расширить свои хлопковые империи без большего количества порабощенных рабочих, амбициозным плантаторам нужно было найти способ собрать достаточно капитала, чтобы купить больше рабочих.Войдите в банки. Второй банк Соединенных Штатов, зарегистрированный в 1816 году, начал вкладывать значительные средства в хлопок. В начале 1830-х годов рабовладельческие штаты Юго-Запада забирали почти половину бизнеса банка. Примерно в то же время количество зарегистрированных государством банков стало расти до такой степени, что один историк назвал это «оргией создания банков».

При поиске ссуд плантаторы использовали порабощенных людей в качестве залога.Томас Джефферсон заложил 150 своих порабощенных рабочих на строительство Монтичелло. Людей можно было продать гораздо проще, чем землю, и во многих южных штатах более восьми из десяти ссуд, обеспеченных ипотекой, использовали порабощенных людей в качестве полного или частичного залога. Как писала историк Бонни Мартин, «рабовладельцы работали со своими рабами финансово, а также физически с колониальных времен до эмансипации», закладывая людей, чтобы они покупали больше людей. Доступ к кредитам рос быстрее, чем кудзу Миссисипи, что привело к тому, что один наблюдатель 1836 года заметил, что в хлопковой стране «деньги, или то, что считалось деньгами, были единственной дешевой вещью.”

Planters взяли на себя огромные долги для финансирования своей деятельности. Почему бы и нет? Математика удалась. Хлопковая плантация в первом десятилетии XIX века могла использовать своих порабощенных рабочих под 8% и получить прибыль втрое больше. Так они и использовали, иногда добровольно нанимая тех же рабов для получения нескольких ипотечных кредитов. Банки ссужали ссуды без особой сдержанности. К 1833 году банки Миссисипи выпустили в 20 раз больше бумажных денег, чем у них было золота в своей казне.В нескольких южных графствах рабская ипотека принесла в экономику больше капитала, чем продажи урожая, собранного порабощенными рабочими.

Мировые финансовые рынки присоединились к делу. Когда Томас Джефферсон заложил своих рабов, деньги вложила голландская фирма. Покупка в Луизиане, открывшая для производства хлопка миллионы акров земли, была профинансирована Baring Brothers, богатым британским коммерческим банком.Большая часть кредитов, питавших американскую рабовладельческую экономику, поступала от лондонского денежного рынка. Спустя годы после отмены работорговли в Африке в 1807 году Великобритания и большая часть Европы вместе с ней финансировали рабство в Соединенных Штатах. Чтобы привлечь капитал, государственные банки объединили долги, полученные от рабской ипотечной ссуды, и переупаковали их в облигации, обещая инвесторам годовой процент. Во время бума рабства банки быстро вели дела с облигациями, находя покупателей в Гамбурге и Амстердаме, в Бостоне и Филадельфии.

Некоторые историки утверждали, что отмена работорговли в Британии была поворотным моментом в современности, отмеченным развитием нового типа морального сознания, когда люди начали задумываться о страданиях других людей за тысячи миль. Но, возможно, все, что изменилось, — это растущая потребность смыть кровь порабощенных рабочих с американских долларов, британских фунтов и французских франков — потребность, которую западные финансовые рынки быстро нашли способ удовлетворить посредством глобальной торговли банковскими облигациями.Это был способ нажиться на рабстве, не пачкая руки. Фактически, многие инвесторы, возможно, не осознавали, что их деньги использовались для покупки и эксплуатации людей, точно так же, как многие из нас, кто сегодня работает в многонациональных текстильных компаниях, не знают, что наши деньги субсидируют бизнес, который по-прежнему полагается на принудительный труд. такие страны, как Узбекистан и Китай, и детские работники в таких странах, как Индия и Бразилия. Назовите это иронией, совпадением или, может быть, причиной — историки еще не решили этот вопрос, — но способы косвенного извлечения прибыли из рабства становились все популярнее, поскольку институт самого рабства становился все более непопулярным.«Я думаю, они идут вместе», — сказал мне историк Кэлвин Шермерхорн. «Мы заботимся о собратьях по всему человечеству, но что мы делаем, когда хотим получить отдачу от инвестиций, зависящих от их связанного труда?» он сказал. «Да, есть высшее сознание. Но затем все сводится к следующему: откуда вы берете хлопок? »

Банки выдали ссуды на десятки миллионов долларов, исходя из предположения, что рост цен на хлопок будет продолжаться вечно.Спекуляции достигли апогея в 1830-х годах, когда бизнесмены, плантаторы и юристы убедили себя, что они могут накопить настоящее сокровище, присоединившись к рискованной игре, в которую, казалось, играют все. Если плантаторы считали себя непобедимыми, способными подчинять законы финансов своей воле, это было, скорее всего, потому, что им была предоставлена ​​власть подчинять законы природы своей воле, делать с землей и людьми, которые работали на ней, как они сами. довольный. Дюбуа писал: «Тот факт, что человек по закону может быть фактическим хозяином разума и тела человеческих существ, имел катастрофические последствия.Он имел тенденцию к чрезмерному раздуванию эго большинства плантаторов; они превратились в высокомерных, напыщенных, сварливых королей ». Каковы законы экономики для тех, кто обладает божественной властью над целым народом?

Как рабство породило Уолл-стрит

Автор Тия Майлз

В то время как «Мэйн-стрит» может быть где угодно и везде, как указывает историк Джошуа Фриман, «Уолл-стрит» всегда была только одним конкретным местом на карте.Нью-Йорк был основным центром американской торговли еще в колониальный период — это центральное место, основанное на труде тысяч коренных американских и африканских рабов.

Отчаянно нуждаясь в руках для строительства городов, работы пристаней, ухода за фермами и содержания домашних хозяйств, колонисты на северо-востоке Америки — пуритане в Массачусетском заливе, голландские поселенцы в Новых Нидерландах и квакеры в Пенсильвании — использовали рабский труд.Коренных американцев, захваченных в колониальных войнах в Новой Англии, заставляли работать, а африканцев импортировали все больше и больше. Вскоре Нью-Йорк превзошел другие рабовладельческие города Северо-Востока как по масштабу, так и по влиянию.

Основанный голландцами как Новый Амстердам в 1625 году, город, который впоследствии стал городом Нью-Йорк, впервые импортировал 11 африканских мужчин в 1626 году. Голландская Вест-Индская компания владела этими мужчинами и их семьями, направляя их труд на общие предприятия, такие как расчистка земель и строительство дорог. строительство.После того, как английский герцог Йоркский приобрел власть над колонией и изменил ее название, рабство стало более суровым и всеобъемлющим. Как писал историк Лесли Харрис, 40 процентов семей Нью-Йорка содержали порабощенных людей в начале 1700-х годов.

Порабощенные города Нью-Амстердама и Нью-Йорка построили большую часть местной инфраструктуры, в том числе Брод-Уэй и Бауэри-роуд, Говернорс-Айленд, а также первые муниципальные здания и церкви.Несвободное население Нью-Йорка было немалым, и их опыт эксплуатации не был коротким. В 1991 году строители обнаружили обширное африканское захоронение 18 века в Нижнем Манхэттене, место последнего упокоения примерно 20 000 человек.

И инвестиции Нью-Йорка в рабство увеличились в 19 веке. В 1799 году штат Нью-Йорк принял первый из серии законов, которые постепенно отменяли рабство в ближайшие десятилетия, но инвесторы и финансисты основного мегаполиса штата удвоили свои усилия по борьбе с рабством.Жители Нью-Йорка вложили значительные средства в рост южных плантаций, поймав волну первого хлопкового бума. Южные плантаторы, которые хотели купить больше земли, и темнокожие люди занимали средства у нью-йоркских банкиров и защищали стоимость купленных тел полисами страховых компаний Нью-Йорка. На фабриках Нью-Йорка производились сельскохозяйственные орудия, которые передавались в руки южных рабов, и грубая ткань, называемая «негритянская ткань», которую носили на спине. Суда, пришедшие из Нью-Йорка, пришвартовались в порту Нового Орлеана для обслуживания торговли внутренними и (к тому времени незаконными) международными рабами.Как показал историк Дэвид Куигли, феноменальная экономическая консолидация Нью-Йорка стала результатом его доминирования в южной торговле хлопком, чему способствовало строительство канала Эри. Именно в этот момент — в первые десятилетия 1800-х годов — Нью-Йорк приобрел статус финансового гиганта, поставляя хлопок-сырец в Европу и финансируя бум индустрии, вызванный рабством.

В 1711 году официальные лица Нью-Йорка постановили, что «всех негров и индийских рабов выпускают на работу… быть нанятым в Market House на Wall Street Slip ». Странно, но, возможно, предсказуемо, что первоначальная стена, в честь которой названа Уолл-стрит, была построена порабощенными на месте, которое служило первым организованным в городе аукционом рабов. Прибыль от капитала и финансовые ставки Манхэттена, Соединенных Штатов и всего мира по-прежнему текут через это место, где торговали черными и красными людьми и где богатство региона было построено на рабстве.

Подробнее

Мы знаем, чем заканчиваются эти истории.Американский Юг опрометчиво перепроизводил хлопок из-за обилия дешевой земли, рабочей силы и кредитов, потребительский спрос не успевал за предложением, и цены упали. Стоимость хлопка начала падать еще в 1834 году, а затем резко упала, как птица, взлетевшая в полете, вызвав панику 1837 года. Инвесторы и кредиторы погасили свои долги, но владельцы плантаций оказались в затоплении. Плантации Миссисипи были должны банкам Нового Орлеана 33 миллиона долларов в год, их урожай приносил только 10 миллионов долларов дохода.Они не могли просто ликвидировать свои активы, чтобы собрать деньги. Когда цены на хлопок упали, это снизило стоимость порабощенных рабочих и земли вместе с нею. Люди, купленные за 2000 долларов, теперь продавали за 60 долларов. Сегодня мы бы сказали, что долг плантаторов был «токсичным».

Поскольку поработители не могли выплатить свои ссуды, банки не могли выплачивать проценты по своим облигациям. В западном мире раздались крики, поскольку инвесторы начали требовать от государств повышения налогов, чтобы сдержать свои обещания.В конце концов, облигации были обеспечены налогоплательщиками. Но после волны популистского возмущения штаты решили не выжимать деньги из каждой южной семьи, монета за монетой. Но при этом они не лишили права выкупа владельцев плантаций, нарушивших свои обязательства. Если они попытались, плантаторы сбежали в Техас (в то время независимую республику) со своими сокровищами и порабощенной рабочей силой. Разъяренные держатели облигаций подали иски, и кассиры покончили жизнь самоубийством, но обанкротившиеся государства отказались выплачивать свои долги. Хлопковое рабство было слишком большим, чтобы потерпеть неудачу.Юг предпочел отрезать себя от глобального кредитного рынка, руки, которая питала экспансию хлопка, вместо того, чтобы требовать от плантаторов и их банков ответственности за их халатность и жадность.

Даже академические историки, которых с самого первого курса аспирантуры учат избегать презентизма и принимать историю на ее собственных условиях, не смогли устоять перед проведением параллелей между Паникой 1837 года и финансовым кризисом 2008 года.Здесь есть все составляющие: загадочные финансовые инструменты, которые скрывают риск, объединяя банкиров, инвесторов и семьи по всему миру; фантастическая прибыль, полученная в одночасье; нормализация спекуляций и бездыханного риска; стопки бумажных денег, напечатанные на мифе о непоколебимости какого-то учреждения (хлопка, жилья); продуманная и преднамеренная эксплуатация чернокожих людей; и безнаказанность спекулянтов, когда все развалится: заемщики получили помощь после 1837 года, банки — после 2008 года.

Во времена рабства «американцы создали уникальную по своей неприхотливости культуру спекуляций», — пишет историк Джошуа Ротман в своей книге 2012 года «Времена прилива и лихорадочные сны». Эта культура подтолкнула производство хлопка до гражданской войны, и с тех пор она является определяющей характеристикой американского капитализма. Это культура приобретения богатства без работы, роста любой ценой и злоупотребления бесправными. Это культура, которая принесла нам панику 1837 года, крах фондового рынка 1929 года и рецессию 2008 года.Это культура, которая породила ошеломляющее неравенство и унижающие достоинство условия труда. Если сегодня Америка продвигает особый вид низкопробного капитализма — разрушающий профсоюзы капитализм бедных зарплат, больших рабочих мест и нормализованной незащищенности; капитализм «победитель получает все» с ошеломляющим неравенством, не только позволяющий, но и поощряющий нарушение финансовых правил; расистский капитализм, игнорирующий тот факт, что рабство не только отрицало свободу чернокожих, но и создавало состояния белым, создавая разрыв в богатстве черных и белых, который с каждым годом увеличивается — одна из причин заключается в том, что американский капитализм был основан на самом низком пути.

Принудительное смещение

I. Данные и аналитика

Исследование, проведенное Группой Всемирного банка, направлено на создание доказательной базы по рассмотрению социальных и экономических аспектов принудительного перемещения. Более точные данные и аналитика помогут информировать политику и улучшить адресность программ развития, которые могут улучшить жизнь пострадавших людей.

Совместный центр данных УВКБ ООН и Группы Всемирного банка

Группа Всемирного банка и УВКБ ООН создали Совместный центр данных по насильственному перемещению.Центр специализируется на сборе, анализе и распространении первичных микроданных, включая доход, потребление, навыки, состояние здоровья и экономическую деятельность. Это основывается на сотрудничестве между двумя учреждениями по совместной аналитической работе, совместной работе с государственными учреждениями по расширению сбора микроданных; и совместные миссии для информирования программ Группы Всемирного банка о новых ресурсах для решения проблем беженцев. Центр стремится удовлетворить спрос на надежные, сопоставимые и своевременные данные, чтобы улучшить процесс принятия решений политиками и партнерами и улучшить жизнь пострадавших людей.

Сбор данных о принудительном перемещении: многостороннее партнерство

Совместная программа партнерства между Министерством иностранных дел, по делам Содружества и развития Великобритании (FCDO), Группой Всемирного банка и УВКБ ООН сосредоточена на разработке новых исследований затяжных ситуаций принудительного перемещения . Эта программа собирает доказательства того, что работает для обеспечения того, чтобы будущие инвестиции были целенаправленными, приоритизированными и представляли собой хорошее соотношение цены и качества.

Недавняя аналитическая работа Группы Всемирного банка:

II.Инновационное финансирование

Для принимающих стран с низкими доходами:

Международная ассоциация развития, фонд Банка для беднейших слоев населения, выделяет 2,2 миллиарда долларов на поддержку беженцев и принимающих сообществ в течение 19-го периода пополнения запасов (с 1 июля 2020 г. по июнь). 30, 2023).

Операции в настоящее время находятся в стадии подготовки и внедрения с общей целью:

Для принимающих стран со средним уровнем дохода:

Глобальный механизм льготного финансирования (GCFF), запущенный в партнерстве с ООН и Исламским банком развития, уже запущен. предоставил около 600 миллионов долларов в виде грантов, чтобы получить более 3 миллиардов долларов в виде льготного финансирования для Иордании и Ливана, чтобы помочь справиться с притоком сирийских беженцев, а также для Колумбии и Эквадора, чтобы помочь удовлетворить потребности более чем одного человека.2 миллиона перемещенных венесуэльцев и принимающих их общин.

III. Операции

В рамках IDA19 Окно для принимающих сообществ и беженцев (WHR) профинансирует операции на сумму до 2,2 миллиарда долларов, включая выделенное подокно в размере 1 миллиарда долларов для операций, реагирующих на воздействие COVID-19.

В рамках дополнительного окна IDA18 для беженцев проекты охватывают несколько секторов, включая образование, здравоохранение, социальную защиту и экономические возможности.

Проект реагирования на последствия перемещения в целях развития

На Африканском Роге насилие и отсутствие безопасности вынуждают беженцев искать безопасности в соседних странах по всему региону, где они живут в районах, которые сами по себе сталкиваются со значительными проблемами в области развития.Проект «Реагирование на последствия перемещения» в целях развития охватывает 4 принимающие страны — Джибути, Эфиопию, Кению и Уганду — для поддержки ответных мер устойчивого развития, проводимых местными органами власти в партнерстве с общинами. Проект инвестирует в основные социальные услуги, такие как начальное образование и здравоохранение; инфраструктура безопасной воды, включающая природоохранные меры для восстановления деградированных водосборов; и малые предприятия и трудоустройство на основе навыков для беженцев и принимающих общин. Только в Эфиопии проект работает во многих районах, где проживает более 800 000 беженцев.Цель состоит в том, чтобы помочь почти 1,2 миллионам человек из принимающих сообществ и беженцев в течение пяти лет.

Предварительные результаты проекта в Джибути, Эфиопии и Уганде показывают, что в общей сложности 1,9 миллиона человек получили доступ к социально-экономическим услугам и инфраструктуре, из которых более 1,2 миллиона являются прямыми бенефициарами проекта; более половины этих бенефициаров — женщины.

В Эфиопии Всемирный банк через финансирование подокна беженцев МАР18 финансирует часть Программы экономических возможностей Соглашения о рабочих местах.Проект поддерживает подход правительства к долгосрочным решениям в области развития для беженцев, расширяя при этом создание рабочих мест и экономических возможностей, которые приносят пользу как эфиопам, так и беженцам. Программа включала принятие Прокламации, нового закона, предоставляющего больше прав беженцам, в качестве одного из условий эффективности проекта. Проект послужил толчком к принятию Прокламации, которая была окончательно принята правительством в январе 2019 года.

Последнее обновление: 2 октября 2020 г.

Перспектива перемещения, ориентированная на сообщества — Shelterforce

Архитектура города дерева.Иллюстрация Фрица Алефельдта через flickr, CC BY-NC-ND 2.0

В прошлом году перемещение стало горячей темой для политического анализа и вмешательства в Нью-Йорке и по всей стране. Например, в 2017 году Ассоциация регионального планирования выпустила свой четвертый план для региона Нью-Йорк-Нью-Джерси-Коннектикут с 1929 года, и он включал отчет под названием Вытеснено: перемещение жилья в недоступном по цене регионе .

Вики Бен, бывший комиссар отдела сохранения и развития жилищного строительства Нью-Йорка, а ныне профессор государственной политики Высшей школы государственной службы Вагнера при Нью-Йоркском университете и директор факультета Центра недвижимости и городской политики им. Фурмана при Нью-Йоркском университете, опубликовала доклад «Что еще можно сделать? Нам нужно знать, как предотвратить и смягчить перемещение домохозяйств с низким и средним доходом из благоустроенных районов.”Государственные чиновники и сотрудники из 10 городов США (Остин, Буффало, Нью-Йорк, Денвер, Нашвилл, Филадельфия, Портленд, Орегон, Сан-Хосе, Калифорния, Санта-Фе, Нью-Мексико и городов-побратимов Миннеаполис и Сент-Пол) объединились. с помощью PolicyLink, чтобы сформировать единую сеть по политике противодействия перемещению городов. Ассоциация по вопросам соседства и жилищного строительства (ANHD) и Центр развития сообществ Пратта выпустили «Набор инструментов по борьбе с перемещением для борьбы с перемещением в районах Нью-Йорка и ошибочные выводы: как подход Нью-Йорка к измерению риска перемещения терпит неудачу в сообществах», соответственно.

Вместе и независимо, эти инициативы признают перемещение населения как критически важный политический вопрос, связанный с жилищным строительством и городским развитием, и нацелены на создание и совместное использование ресурсов для тех, кто занимается планированием и жилищной работой в городах по всей стране.

В основе этих инициатив лежат определенные предположения о том, что такое перемещение и почему оно важно. Как правило, в этих отчетах основное внимание уделяется перемещению населения в другие места и обсуждается на уровне отдельных домохозяйств. Они обсуждают, как принудительный или принудительный переезд из текущего жилья может повлиять на их здоровье, занятость, район и качество жилья, а также финансы.Кроме того, политика противодействия перемещению неопределенно обсуждается в духе социальной справедливости. Если конкретно упоминаются раса и этническая принадлежность, это делается с точки зрения справедливости; с добавлением пояснения, что каждый, независимо от его происхождения или обстоятельств, имеет право на жилище. Все это подкрепляется представлением о том, что политика и действия по борьбе с перемещением направлены на создание более процветающих и здоровых сообществ и городов для всех.

Я благодарен за то, что проблема перемещения привлекает к себе серьезное внимание со стороны специалистов по жилищному строительству и развитию сообществ, а также политиков, и я не возражаю с проблемами, которые освещаются в их работе.Но я также думаю, что эта работа упускает из виду важную перспективу: в отличие от узкого анализа и возмещения на индивидуальном / домашнем уровне, перемещение является локальным явлением на уровне сообщества, и что работа по борьбе с перемещением также связана с сохранением сообщества.

Место Смещение

Как видно из термина, dis- place -ment касается места и отделения от него. На индивидуальном уровне мы фокусируемся на отделении домохозяйства от жилища.На макроуровне место означает район и его человеческое сообщество. Здесь район — это не просто географически ограниченное, социально обозначенное пространство, но место, характеризующееся местными учреждениями, организациями, предприятиями, местами отдыха и общественными местами и т. Д.; в то время как сообщество включает тех, кто живет и / или работает по соседству — арендаторов, владельцев и тех, кто живет в приютах, на улицах и в парках. Вместе районы и их сообщества можно понимать как набор динамичных, но стабильных отношений, которые укрепляют членов сообщества, предлагая им чувство укорененности, принадлежности, близости и безопасности, что помогает им ориентироваться в мире и самих себе (см. например, Jacobs, 1992; Fullilove, 2004; Tuan, 1977).

Помимо вклада в самоощущение человека, эти компоненты соседства и сообщества представляют собой серию переплетенных сетей зависимости и взаимности, посредством которых ресурсы распределяются и сохраняются (например, деньги, еда, жилье, одежда, занятость, социальная поддержка, разум принадлежности, безопасности и т. д.).

Навигация и защита ресурсов в этих сетях может включать такие вещи, как:

• Получение работы в местном бизнесе через социальные связи или отношения с владельцем.
• Встреча с друзьями в местном парке, чтобы подвести итоги прошедшей недели, поделиться интересными новостями, рассказать о работе, отношениях или деньгах.
• Участие в еженедельных религиозных службах для связи с соседями, а также для поддержки и помощи в содержании важного местного учреждения.
• Оставлять ненужные вещи перед домом, чтобы прохожие могли взять то, что им нужно.
• Передача информации менее опытным соседям о самых безопасных и лучших улицах в районе для прогулок после наступления темноты и многом другом.

Такие ресурсы носят материальный, социальный и относительный характер по своей природе, и мы обеспечиваем их не через «рынки» или наличными в магазине, а через сложные, основанные на месте, знакомые и семейные отношения; и они имеют решающее значение для нашей способности выживать и процветать в этом мире, предлагая нам пропитание и питание для нашего разума, тела и души.

Концепция различных экономик рассматривает эти богатые ресурсами сети жизнеобеспечения как неформальную альтернативную экономическую деятельность и помещает их рядом с формальной экономической деятельностью нашего капиталистического общества.Согласно Дж. К. Гибсон-Грэму, эта экономическая деятельность стала невидимой из-за доминирующего понимания нашей страны и нашей экономики как исключительно «капиталистических». Это привело многих из нас к узкому пониманию нашей экономики и экономического поведения как наемного труда или традиционно признанного труда, выполняемого в обмен на деньги. Затем предполагается, что эти деньги будут использоваться для обеспечения материальных, жизнеобеспечивающих ресурсов, таких как жилье, еда, одежда и транспорт.

Но что происходит, когда человек в значительной степени исключен из формальных капиталистических рынков или когда сумма денег, которую он получает в обмен на официальное участие в рынке труда, недостаточна для покрытия основных потребностей? Или когда человек просто не может получить официальную работу? Или когда стоимость одной базовой потребности — например, жилья — составляет 30, 50 или более процентов от заработной платы, в результате чего у семьи остается меньше долларов для обеспечения других необходимых ресурсов, таких как еда, транспорт, школьные принадлежности или уход за детьми. ? Что же тогда делают домашние хозяйства?

Многие домохозяйства в таком положении компенсируют разницу, участвуя в альтернативной экономике, например, сосед делится едой с другим соседом, сосед-пенсионер предлагает недорогой (или бесплатный) уход за ребенком, пара делит проездной на автобус или поезд. и полагается на соседей, которые проведут их через турникет, когда возникают конфликты в расписании, или владелец винного погреба предлагает кредит или взимает с давних соседей более низкие цены, чем новые жители, живущие в недавно возведенных роскошных башнях на углу.

На первый взгляд, это может показаться простыми тонкостями, но в некоторых соседних сообществах, особенно в цветных сообществах рабочего класса, где жилищная сегрегация и геттоизация пересекаются с сегментацией и изоляцией рынка труда, эти разнообразные экономические сети были и остаются критически важными для способности членов сообщества, чтобы выжить и процветать.

Историческое и материальное значение общественных сетей для маргинализированных сообществ нигде так не очевидно, как в глубоко исторических раскопках, проведенных докторомДжессика Гордон-Нембхард, профессор Колледжа Джона Джея Городского университета Нью-Йорка, в которой она излагает совместные сети и общественный дух, лежащие в основе обществ взаимопомощи, а также совместных экономических и жилищных инициатив, которые долгое время поддерживали чернокожее сообщество. стоя.

Сегодня способность домохозяйства получать ресурсы через эти неформальные сети или альтернативную экономику не гарантирована и находится под прямой угрозой из-за волны перемещения, проходящей через города.Перемещение не только угрожает домохозяйствам перспективой принудительного переселения, но и отдаляет домохозяйства от сетей, которые имеют решающее значение для их выживания.

Даже для домашних хозяйств, которые физически не перемещены из своего района, разрушение этих сетей — поскольку другие жители, малые предприятия и местные социальные учреждения и организации вынуждены переехать или полностью распасться — также опасно.

Что касается растущего интереса к перемещению и политике противодействия перемещению, очень важно, чтобы мы рассматривали угрозу и последствия перемещения с точки зрения сообщества.Политические инициативы должны признавать способы, которыми сообщества являются экологами, которые работают вместе для поддержания домашних хозяйств, и должны разрабатывать решения, которые поддерживают эти социальные связи и сети и чувство общности. Невыполнение этого требования представляет для домашних хозяйств такую ​​же большую угрозу, как и физическое перемещение.

Объяснение джентрификации | Проект городского перемещения

Понимание джентрификации

Gentrification : процесс изменения района, который включает в себя экономические изменения в исторически неинвестированном районе — посредством инвестиций в недвижимость и въезда новых жителей с более высоким уровнем дохода — а также демографических изменений — не только с точки зрения доходов уровень, но также с точки зрения изменений в уровне образования или расовом составе жителей.

Джентрификация сложна — чтобы понять ее, нужно учитывать три ключевых момента:

1. Исторические условия, особенно политика и практика, которые сделали общины уязвимыми для джентрификации.
2. То, как сегодня происходит сокращение инвестиций в центральном городе и структура инвестиций в результате этих условий.
3. И то, как джентрификация влияет на сообщества.

Исторические условия:

• Красная черта: с 1930-х до конца 60-х годов стандарты, устанавливаемые федеральным правительством и выполняемые банками, четко помечали районы, в которых проживают преимущественно цветные люди, как «рискованные» и «непригодные для инвестиций». Эта практика означала, что цветным людям отказывали в доступе к ссудам, которые позволяли бы им покупать или ремонтировать дома по соседству.

• Бегство белых. Другая жилищная и транспортная политика середины ХХ века способствовала росту в основном белых пригородов и исходу столицы из городских центров, что часто называют «бегством белых».
  • Возьмем в качестве примера законопроект о военнослужащих: программа гарантировала недорогие ипотечные ссуды для вернувшихся солдат Второй мировой войны. Но дискриминация ограничивала возможность чернокожих ветеранов покупать дома в растущих пригородах.
  • Фактически, FHA в значительной степени требовало, чтобы застройщики пригородов соглашались не продавать дома черным людям, чтобы застройщики могли получить доступ к этим гарантированным займам.
  • Ресурс : Прочтите об истории сегрегации по месту жительства в Америке: «Цвет закона: забытая история того, как наше правительство сегрегировало Америку (2017)». Ротштейн, Ричард.
  • Ресурс : Прочтите о субурбанизации Америки: «Граница Crabgrass: субурбанизация Соединенных Штатов» (1985).”Джексон, Кеннет Т.

• Обновление городов: оставленные позади в центральных районах города, домохозяйства с низким доходом и цветные сообщества вынесли на себя основную тяжесть программ расширения сети автомагистралей и обновления городов, которые привели к массовому разминированию домов, предприятий и соседних учреждений и установили этап массового изъятия инвестиций из государственного и частного секторов в последующие десятилетия.
• Кризис потери права выкупа: В недавней истории кризис потери права выкупа также способствовал тому, что места стали уязвимыми для джентрификации.В цветных сообществах с низким доходом непропорционально высокий уровень субстандартного кредитования привел к массовым потерям права выкупа закладных, что сделало эти районы уязвимыми для инвесторов, стремящихся купить и сдать дома.

Распределение инвестиций в центральном городе и схемы инвестирования :

Сегодня и люди, и капитал возвращаются в эти исторически неинвестированные районы. Почему?

• Относительная доступность
  • Во многих городах США рынок аренды становится все более дорогим, и даже люди с умеренным доходом стремятся снизить стоимость жилья.
  • Например, в Сан-Франциско средняя арендная плата за типичную двухкомнатную квартиру выросла почти на 70% в период с 2011 по 2017 год. Источник: Zillow Data.
• Старый исторический жилой фонд , привлекающий новых жителей
• Непосредственная близость к центрам города , где все чаще появляются рабочие места, рестораны и арт-центры
• Восстановление — города инвестируют в некоторые из этих районов с улучшенным транспортным доступом и инфраструктурой, отчасти для привлечения новичков

На земле джентрификация может выглядеть так:

• Спекуляция недвижимостью, когда инвесторы продают недвижимость для получения большой прибыли, а также для элитного строительства, а арендодатели ищут более высокооплачиваемых арендаторов
• Увеличение инвестиций в благоустройство микрорайона, например транспорт и парки
• Изменения в землепользовании, например, от промышленных земель до ресторанов и витрин
• Изменения в характере района, поскольку предприятия, управляемые сообществом, заменяются предприятиями, обслуживающими потребности новых жителей

Влияние джентрификации на сообщества :

Хотя увеличение инвестиций в район может быть положительным, джентрификация часто связана с перемещением, что означает, что в некоторых из этих сообществ постоянные жители не могут остаться, чтобы получить выгоду от новых инвестиций в жилье, доступ к здоровому питанию или транзит. инфраструктура.

Узнайте больше о формах, которые принимает перемещение, и его долгосрочном влиянии на семьи из нашего видео с объяснением перемещения и на соответствующей странице ресурсов: urbandisplacement.org/pushingout

Еще одно последствие перемещения, которое следует учитывать, — это культурное перемещение : Даже для постоянных жителей, которые могут оставаться в недавно облагораживаемых районах, изменения в составе и характере района могут привести к снижению чувства принадлежности или чувствовать себя не на своем месте в собственном доме.

Что дальше?

В целом, мы не можем игнорировать тот факт, что неблагоприятные последствия джентрификации, варьирующиеся от воздействия на здоровье отдельных людей до субурбанизации бедности, являются лишь самой последней волной в модели городской реструктуризации, которая была навязана и отрицательно повлияла на низкие доходы и сообщества. цвета из поколения в поколение.

Лидеры государственного, частного и некоммерческого секторов имеют возможность реализовывать стратегии, которые дают постоянным жителям шанс извлечь выгоду из увеличения инвестиций в свои сообщества и даже принять участие в принятии некоторых изменений в своих районах. место.

Защита жителей, создание доступного жилья и сохранение существующего доступного жилищного фонда — все это ключевые элементы предотвращения перемещения. Ознакомьтесь с нашей серией семинаров «Инвестиции без смещения» для получения дополнительной информации.

Дополнительные ресурсы:

Прочитать / изучить:

Слушайте / Смотрите:

• There Goes the Neighborhood: Season One — подкаст KCRW, The Nation и WNYC Studios о джентрификации Бруклина.
• There Goes the Neighborhood: Season Two — подкаст KCRW, The Nation и WNYC Studios о джентрификации Лос-Анджелеса.
• The View From Here: Place And Privilege — Последний документальный мультимедийный проект Capital Public Radio исследует историю, политику и экономику доступности жилья в Сакраменто.
• City Rising — специальный мультимедийный проект, посвященный одночасовой трансляции KCET и Link TV, в котором анализируются шесть калифорнийских общин, находящихся в процессе джентрификации: Бойл-Хайтс и Южный Сентрал в Лос-Анджелесе, Лонг-Бич, Санта-Ана, Окленд и окрестности Ок-Парк Сакраменто.

Это видео было снято в сотрудничестве с Федеральным резервным банком Сан-Франциско
и организацией Great Communities Collaborative, инициативой Фонда Сан-Франциско.
Взгляните на страницу джентрификации и перемещения на сайте Федерального резервного банка Сан-Франциско.

«Избранные стимулы», Клановый капитализм и экономическое развитие

С момента создания плана «Баланс сельского хозяйства и промышленности» (BAWI) штат Миссисипи предоставил предприятиям частного бизнеса миллиарды долларов субсидий, финансируемых налогоплательщиками.Аргумент, выдвигаемый сторонниками избирательных или целевых стимулов, состоит в том, что выгоды от субсидий (т. Е. Увеличения занятости, повышения заработной платы, увеличения налоговых поступлений для государственных и местных органов власти) в привлечении компаний к размещению в Миссисипи значительно превышают их затраты. Как обсуждалось ранее, прогнозы общих экономических выгод, ожидаемых от бизнес-субсидий, основаны на прогнозах роста занятости и обещаниях более высокой заработной платы, выплачиваемой целевыми предприятиями. Благодаря кейнсианскому мультипликативному эффекту эти приросты занятости и заработной платы распространятся на другие области экономики и создадут еще больше возможностей для трудоустройства и более высокую заработную плату.

Однако прогнозы занятости редко становятся реальностью, потому что модели, обычно используемые для оценки мультипликатора, не учитывают эффект смещения рабочих мест, вместо этого предполагая вопреки факту, что каждый человек, работающий на субсидируемом предприятии, является новым дополнением к рабочей силе и что каждый доллар, выплачиваемый этим работникам (общая заработная плата завода), увеличивает доход, получаемый резидентами штата. Проведенный в предыдущем разделе простой графический анализ ясно показывает, что обещанный прирост рабочих мест на заводе Nissan в Кантоне, штат Миссисипи, далек от прогнозируемого.Однако, даже если бы выгода от субсидии, финансируемой налогоплательщиками, действительно перевешивала затраты с использованием стандартных показателей экономического воздействия, такой результат был бы необходимым, но не достаточным условием для заключения о том, что пакет стимулов проходит проверку затрат и выгод, тем самым обеспечивая чистая экономическая выгода (выгоды> затраты), поскольку анализ не учитывает альтернативные издержки субсидии. Одной из альтернативных издержек субсидии, финансируемой налогоплательщиками, является экономическая деятельность в частном секторе, которая могла бы возникнуть (но была бы потеряна), если бы субсидия не была предоставлена, а выделенные на нее доллары остались в руках частных лиц и коммерческих предприятий.Как только что было объяснено, дополнительный доллар, введенный в частный сектор, неоднократно обменивается в серии рыночных операций и, таким образом, создает экономическую ценность, превышающую первоначальный доллар. Верно и обратное: каждый дополнительный доллар налоговых поступлений, полученных от частного сектора, снижает экономическую активность более чем на один доллар.

Таким образом, истинная стоимость субсидии, финансируемой налогоплательщиками, для бизнеса — это не просто фактическая сумма субсидии в долларах, а, скорее, фактическая сумма субсидии в долларах плюс потерянное потребление в частном секторе, если ресурсы субсидии останутся в частном секторе. .Это наблюдение свидетельствует о том, что реальная экономическая стоимость субсидии, финансируемой налогоплательщиками, намного больше, чем бухгалтерский учет субсидии. Так, например, в случае завода Nissan в Кантоне, истинные экономические затраты на одного рабочего фактически превышают бухгалтерские расходы в размере 203 125 долларов, представленные ранее, потому что для финансирования субсидии в 1,3 миллиарда долларов экономическая активность в частном секторе упадет более чем на 1,3 миллиарда долларов. (эффект множителя работает в обратном порядке). Экономический критерий для того, чтобы субсидия приносила положительную чистую выгоду, заключается в том, что эти выгоды должны быть больше, чем долларовая стоимость субсидии плюс альтернативные издержки утраченного потребления в частном секторе.

Субсидия для бизнеса по своей сути предполагает, что каждый доллар субсидии, финансируемой налогоплательщиками, стоит для экономики больше, чем если бы доллар оставался в руках частного сектора. Хотя в некоторых случаях это может быть правдой, академические исследования и данные, представленные здесь, предполагают, что возможность является скорее исключением, чем правилом. Итак, как обсуждалось в главе 3, государственные должностные лица, выступающие за субсидирование бизнеса, финансируемого налогоплательщиками, неявно заявляют, что они лучше, чем частные лица и фирмы, взаимодействующие на свободных и открытых рынках, знают, как наиболее эффективно распределять ресурсы для наиболее ценных целей. .Если это действительно так, то мы должны позволить законодателям и государственным служащим решать всю коммерческую деятельность в пределах штата. Но на протяжении всей истории мы видели (сразу приходят на ум бывший Советский Союз, Куба, Венесуэла и Северная Корея), как плохо спланированная экономика работает. Конечно, здесь не приводится аргумент, что субсидии налогоплательщиков для привлечения предприятий в Миссисипи и другие штаты эквивалентны плановой экономике, такой как в вышеупомянутых странах, но разница лишь в степени.Несмотря на то, что в Соединенных Штатах экономическое планирование осуществляется в меньшей степени, чем в других странах, планирование терпит неудачу везде, где политики и государственные чиновники вытесняют рыночные процессы, потому что им не хватает информации (сигналов о цене и прибыли) и стимулов, необходимых для решения, какие виды экономической деятельности заслуживают поощрения, а какие нет. .

Законодатели и другие государственные должностные лица, поддерживающие субсидии, финансируемые налогоплательщиками, вероятно, делают это с лучшими намерениями — создать большие экономические возможности и лучшее будущее для граждан своих городов, округов и штатов.Однако, несмотря на эти благие намерения, вполне вероятно, что в большинстве случаев субсидии, финансируемые налогоплательщиками, принесут больше экономического вреда, чем пользы, отчасти из-за игнорирования альтернативных издержек потери потребления в частном секторе. Этот вред усугубляется тем, что чиновники повсюду конкурируют друг с другом, чтобы собрать пакеты стимулов, которые соблазнят бизнес в их соответствующих юрисдикциях. Такая конкуренция за бизнес создает все более крупные пакеты субсидий, финансируемых налогоплательщиками, что, вероятно, приведет к еще более значительным чистым экономическим потерям для общества в целом.Единственный способ остановить эту гонку ко дну — это для государственных чиновников прекратить предлагать выборочные стимулы для предприятий и вместо этого создать более благоприятную экономическую среду для всей деловой активности, включая компании, уже ведущие бизнес в государстве, будь то крупное или крупное. небольшие (например, повсеместное снижение налогов для граждан и предприятий, контроль чрезмерно чрезмерных и расточительных государственных расходов, содействие квалифицированной рабочей силе и минимальное регулирование). Тогда свободный рынок, а не политики и бюрократы, решит, где будет развиваться бизнес.

Мы думаем, что для содействия процветанию все штаты и населенные пункты должны упразднить свои агентства экономического развития, тем самым сэкономив бюджетные расходы на официальную зарплату, льготы и командировочные расходы на посещение и заключение сделок с компаниями, которые хотят переехать или построить новые заводы. . Одностороннее разоружение в рамках энергичной гонки вооружений, стимулированной Миссисипи во время Великой депрессии, конечно, может привести к тому, что штат потеряет возможности для привлечения крупных работодателей в краткосрочной или среднесрочной перспективе.Однако если объявление о закрытии Управления по развитию штата Миссисипи будет сопровождаться резким сокращением налогов на прибыль предприятий штата, негативное влияние на доходы будет в лучшем случае кратковременным.

Это шанс для Миссисипи вывести страну вперед с гораздо большим эффектом, чем когда-то принятая ею программа «Баланс сельского хозяйства с промышленностью». Государственные чиновники могут тогда понять, что всем им стало лучше, если они разоружились, потому что избирательные стимулы только изменяют экономическую активность географически и не способствуют процветанию.На первый взгляд межгосударственная конкуренция за размещение бизнеса — это игра с нулевой суммой: выгода одного государства — потеря другого. Но при более глубоком рассмотрении, как мы это делали в этой главе, гонка вооружений — это игра с отрицательной суммой, потому что мнимые выгоды от конкуренции с точки зрения увеличения рабочих мест, будь то прямые, косвенные или вынужденные, меньше, чем связанные с этим затраты. на частный сектор, препятствуя экономическому росту и процветанию во всех штатах, включая Миссисипи.

Это отрывок из книги Томаса А. «Избирательные стимулы», «Клановый капитализм и экономическое развитие».Гарретт и Уильям Ф. Шугарт III. Он был опубликован в журнале «Содействие процветанию в Миссисипи».

.