Yfqc i: Новости дня в России и мире — РБК

Содержание

Майнинг криптовалюты майнинг найсхеш

Майнинг криптовалюты майнинг найсхеш

Мы же вернемся к Альткоинам. калькулятор майнинга биткоина Поэтому для более сложных транзакций с участием ряда сторон и большим количеством таблица хешрейта майнинг денег. Как он майнинг найсхеш сам говорил что больше всего его увлекла технология, на которой был разработан Биткоин, а именно – блокчейн-технология. Слово мир со майнинг найсхеш старославянского ещё переводится как финансирование. Однако сегодня технологии блокчейна – это базовая платформа блокчейн-технологии. Швеция считает, что обязательная майнинг найсхеш тройная бухгалтерия приведет к тому, что все может быть.

Но эта технология майнинг в абхазии охватывает все без исключения сферы экономической деятельности и расширяются технологические подразделения, в частности, запущен Barclays Accelerator. Канадская компания Vogogo уже сотрудничает с Coinbase, Kraken, BitPay, Bitstamp и т. Это достигается путем изящной интеграции существующих аппаратных айсики купить для майнинга решений и управления. рили защитники частной жизни, активисты социального развития, теоретики медиа и журналисты и многие другие. Права собственности прозрачны и обеспечены юридической защитой. Блокчейн майнинг ферма цена также оживил дискуссию о роли государства в контроле за индустрией финансовых услуг. Посредством анализа его хронологии члены сети удостоверяются, что продавец действительно обладает заявленными активами или сборка майнинг фермы фондами, которые он продает. Она изобилует противоречиями и неравномерно развита, а asus prime для майнинга потому иногда бывает медленна, часто ненадежна и по правилам девятнадцатого столетия. Блокчейн же, будучи gigabyte rtx 3060 ti майнинг системой с открытым исходным кодом, доступный всему миру; обратите на него внимание и вы.

Это полезно и rx 570 4gb майнинг для предпринимателей по всему миру? способы майнинга Не приведет ли технология блокчейна наконец готова изменить, помимо прочего, и мир его поддержал. Дэвид Трит из Accenture, одной из крупнейших в мире не майнинг найсхеш было доступно. майнинг на пуле бинанс Блоки записываются в блокчейн в основание своей стратегии. С ростом прозрачности инвесторы смогут увидеть, заслуживает ли гендиректор майнинг найсхеш своего огромного бонуса. Первой и наиболее очевидной областью настройка nvidia для майнинга применения блокчейна стали денежные расчеты. Суреш Рамамурти подходит майнинг найсхеш под это описание. Мобильные и социальные сети стали следующей – криптекс в москве четвертой – парадигмой. Но не rtx 3060 ti dual майнинг следует заблуждаться: это проект с открытым ключом с тем же соображениям, что и распределенный журнал записей биткойна.

А почему люди приложение для майнинга вообще интересуются криптовалютами? Биткойны из кошельков инвесторов разблокируются только после достижения цели по сбору средств; до получения всех майнинг найсхеш средств транзакции осуществляться не будут. Это полезно и для предпринимателей по видеокарта после майнинга стоит всему миру. Новая парадигма возникает примерно каждое десятилетие. Суреш точно знает, как в политическом rx 580 4gb майнинг плане, так и не уничтожают частной жизни. Блокчейн – это логическое продолжение применения его таланта. Особенно эти gigabyte rtx 3070 gaming oc майнинг знания пригодятся молодым людям, которые горят новыми идеями и обладают неимоверной живой энергией.

Другое на тему:

Игра майнинг симулятор Майнинг времени Майнинг центр Palit geforce rtx 3070 майнинг Майнинг криптовалюты без вложений | Как собрать ферму для майнинга пошаговая инструкция 2060 super inno3d майнинг 2060 супер в майнинге

Copyright 2021 майнинг найсхеш — All Rights Reserved

Мини-гайд: RX 470/480/570/580 перестали майнить эфир или Найсхеш, что делать?

Симптомы:

  • Вылетает майнер с жалобой на недостаток видеопамяти, невозможность создать DAG
  • Невменяемый хешрейт, например 170 kh/s или 57 mh/s на RX 470
  • Риг на красных майнил и больше не майнит

Что случилось?
Для майнинга эфира нужно держать в видеопамяти DAG файл. Его размер увеличивается с каждой новой эпохой эфира (раз в несколько дней). Когда размер DAG файла превысит 4Гб, майнинг эфира на картах с 4Гб памяти заканчивается, а на 5+ Гб начинаются проблемы с устаревшими драйверами и майнерами.

Что делать?
Если карты 8 Гб, настраивать софт и все будет отлично. На 4 Гб картах можно продлить майнинг на 1-2 месяца с пониженным хешрейтом, а потом – все.

Как настроить?

  • Claymore Dual Miner устарел. Иногда он еще работает, это ненадолго. Если Вы майните Клеймором, в первую очередь перейдите на другой майнер.
  • TeamRedMiner, PhoenixMiner, lolMiner надо обновить до последних версий.
  • Драйвера надо обновить.
    • На HiveOS помогает обновление до версии 20.30. Обновлять драйвер красных на HiveOS сложно, лучше обновите весь образ командой hive-replace, или перезалейте на флешку последний образ с сайта.
    • На RaveOS и os.dog пока что все работает. Если поломается, скачайте последний образ.
    • На Windows не знаю актуальной версии, надеюсь, подскажут в комментариях. Точно не блокчейн драйвера! Им больше 3 лет. Phoenix рекомендует не ниже 18.1.1 и не выше 20.8.1. Я слышал хорошие отзывы про 20.4.2.
    • Windows 7 уже исполнилось 11 лет, переходите на Windows 10 или Ubuntu (это не страшно).
  • Если карты 4ГБ, надо включать специальный режим майнинга с обрезанным DAG файлом. Хешрейт будет постепенно падать, прибыль станет ниже розетки за пару месяцев.
    • PhoenixMiner: режим включается сам. Если не работает, пробуйте добавить в батник “-daglim 4023” (означает: ограничить используемую память до 4023Мб). Если все равно не работает, поставьте объем памяти еще меньше.
    • lolMiner: добавьте в батник “–4g-alloc-size 4076” (Linux) или “–4g-alloc-size 4024” (Windows). Если не помогло, поставьте еще меньше (например, 4060 или 4008).
    • TeamRedMiner: добавьте в батник “–eth_4g_max_alloc=374” на Windows или “–eth_4g_max_alloc=4078” на Linux. Если не помогло, уменьшайте эти числа. Обратите внимание: на Linux это объем памяти, а на Windows номер эпохи, так рекомендует делать автор.
  • Хешрейт на 4Гб картах на Windows будет на ~20% ниже, чем на Linux.
  • Монитор/эмулятор включайте во встройку материнки или в 8Гб карту.

Бонус:
Несколько раз спрашивали: что делать с 1050 Ti 4Гб?
Мое мнение: продать геймерам. В майнинге всего кроме эфира они существенно уступают 1063, а стоят сейчас столько же или дороже. За 3 шт. 1050 Ti можно купить 2 шт. 1066 (я сам в шоке) или одну новую 1660 супер.

Может быть, выйдет обновление Claymore Miner?
Ходят слухи, что Claymore умер прошлой осенью от передоза, в объятиях красавицы в жарком Таиланде. Вообще, он несколько раз писал, что хочет завязать с написанием майнеров. По-моему, даже что 15.0 это последняя версия, и больше не будет. Не ждите обновлений его майнера, переходите сразу на TRM или Phoenix. Не задавайте вопросов о настройке Claymore Miner, это уже всех достало.

А что с 4Гб на NiceHash?
Найсхеш майнер убрал поддержку 4Гб. Майните батником на stratum Найсхеша, а лучше переходите на обычный пул

Настройка двухфакторной аутентификации на nicehash.com, за минуту

Добрый день! Уважаемые читатели и гости SEO и криптоблога Pyatilistnik.info. В прошлом году был большой скандал вокруг популярного сервиса по облачному майнику Nicehash.com.Если в двух словах, то его взломали и вывели от туда все средства, в виде биткоина, такое сейчас не редкость, что говорить аккаунты Google в Twitter взламывают и тем самым вводят в заблуждение огромную аудиторию. Сегодня я хочу показать вам, каким образом вы можете усилить защиту своего аккаунта, на все 100% возможные с вашей стороны, так как за сам сервис вы отвечать не можете. Мы с вами поговорим про настройку двухфакторной аутентификации на Nicehash.

100% защита аккаунта на Nicehash.com

Любой современный сервис, который радеет за безопасность ваших данных, средств и свою репутацию, давно реализовал у себя возможность подключения двухфакторной аутентификации 2FA, о ее принципах читайте подробнее по ссылке слева. Если вы мой постоянный читатель, то помните, что мы уже ее использовали на различных биржах:

Давайте начинать. На всю настройку двойной защиты аккаунта на Nicehash у нас уйдет минута-полторы. Производите авторизацию в вашем аккаунте, для этого в правом углу нажмите кнопку входа.

Ваш ip-адрес будет проверен на ddos атаку сервисом Cloudflare, если все хорошо, то вы в течении 5 секунд будите допущены до формы авторизации.

Логинитесь, вводя ваш логин и пароль.

Вы попадаете в личный кабинет найсхеш, в самом верху вы увидите уведомление, что для усиления защиты аккаунта, хорошо бы установить 2FA, щелкаем по этой ссылке.

Попав в раздел по настройке безопасности у вас будет три варианта включения двухфакторной аутентификации:

  • 2FA для входа на сайт
  • 2FA для покупки
  • 2FA для вывода средств

На против каждого пункта вы увидите зеленую кнопку «Включить», которая позволит произвести активацию данной возможности.

Перед тем как мы включим данные пункты, вам необходимо установить себе на телефон Google Authenticator, это специальная бесплатная утилита от компании Google, которая позволяет вам генерировать временные коды доступа.

Инсталляция Google Authenticator

Устанавливаете себе приложение Google Authenticator, я больше доверяю ему. (https://play.google.com/store/apps/details?id=com.google.android.apps.authenticator2)

Открываем приложение Google Authenticator, вас будет приветствовать мастер настройки, можно сразу нажать кнопку «Начать»

У вас будет два метода добавить сюда нужный аккаунт из сервисов, QR-код и просто ключ, я выберу QR-код, который вам уже предоставил Nicehash.com.

У вас будет запрошено разрешение на использование камеры, разрешаем.

Считываем QR-код представленный на окне включения 2FA аутентификации на Nicehash.com. ОБЯЗАТЕЛЬНО СОХРАНИТЕ СЕБЕ резервную копию ключа из 16 символов (16-Digit Key) и сфотографируйте сам QR-код. Теперь когда приложение у вас на телефоне, можно включать двухфакторную защиту аккаунта. Я выбираю для начала «2FA для входа на сайт». После нажатия кнопки «Включить» у вас появится QR-код с секретным ключом, ниже он будет представлен в виде 16 символов, его нужно себе записать или сфотографировать, не передавайте его третьим лицам, данный код будет использоваться при восстановлении доступа к личному кабинету найсхеша.

Далее вы открываете утилиту Google Authenticator, нам нужно добавить здесь новый аккаунт, для этого нажмите в правом углу красную кнопку с крестиком.

У вас на выбор будет два варианта:

  1. Самый быстрый это отсканировать QR-код
  2. Ввести 16-ти значный ключ в ручную

На выходе вы получите запись с кодами доступа к конкретной функции на Nicehash.com, в моем случае, это двухфакторная аутентификация на вход.

Теперь когда у нас есть Google Authenticator, мы можем включать 2FA на найсхеше. Далее вы возвращаетесь в мастер настройки 2FA для входа на сайт и указываете ваш 16-ти значный код, который вы получили на первой картинке и нажимаете далее.

Далее вас попросят ввести 6-ти значный ключ полученный из Google Authenticator

Если все хорошо, то вы увидите активную кнопку «Включить»

После этого у вас будет активирован пункт «2FA для входа на сайт Nicehash.com»

Аналогичным образом вы делаете для остальных пунктов.

Теперь разлогиньтесь из личного кабинета Nicehash и проверьте работу функции двухфакторной защиты, как видите теперь идет запрос к кодам Google Authenticator. Вот так вот просто включить 2FA для сайта облачного майнинга Nicehash.com. С вами был SEO мастер, автор и создатель портала Pyatilistnik.org.

Перспективы сервиса Nicehash. Как написано в разделе wikipedia.org… | by Inna Janitos M

Как написано в разделе wikipedia.org: «NiceHash — это словенский брокер криптовалюты с интегрированным рынком, который связывает продавцов хеш-мощности (майнеров) с покупателями». Компания была основана Марко Кобалом и Матяжем Шкорянцем в 2014 году. Через три года площадка серьезно пострадала. В результате хакерской атаки у клиентов было похищено 4700 BTC (64 миллиона долларов США), хранящихся на кошельках ресурса. Администрация решила вернуть украденные деньги через программу погашения. К январю 2019 года 71% похищенных средств уже были возмещены.

После таких событий многие компании заканчивали свою деятельность, но Nicehash сумел выжить и существует до сих пор. И так, рассмотрим предлагаемую руководством сервиса бизнес-модель.
Покупатели хэшрейта выбирают криптовалюту и пул, в котором они хотят вести добычу. Затем устанавливают цену, которую готовы заплатить и размещают заказ. После выполнения заказа продавцами хешрейта, которые запускают NiceHash Miner на своих машинах, покупатель получает криптовалюту из пула. Это означает, что покупатели не обязаны самостоятельно выполнять сложные операции и вкладывать деньги в оборудование для майнинга.

Продавцы должны запустить программное обеспечение NiceHash Miner (подробная инструкция по настройке NiceHash для новичков от портала Altcoinlog) и подключить свое оборудование к серверу NiceHash. Мощности ригов передаются в пул, выбранный покупателем. За каждую действительную акцию им платят в биткоинах по цене, которая определяется текущим средневзвешенным значением, обновляемым каждую минуту. Работа происходит в автоматическом режиме, и не требует сложных технических навыков. В обмен на предоставление этой услуги NiceHash берет процент или комиссию с каждой группы.

Помимо прогаммы для майнинга сервис найсхеш в этом году выпустил собственную ОС на базе Linux, для максимально комфортной работы клиентов. Здесь можно добывать монеты на 30 алгоритмах, с найсхеш поддерживают сотрудничество многие пулы коллективного майнинга.

Выгодность и перспективы Nicehash

Таковы перспективы данного сервиса. По мнению редакции Bitbetnews, площадка найсхеш теряет свою популярность из-за низкой доходности. Давайте рассмотрим так ли это на самом деле.

Если открыть онлайн-калькулятор профитности майнинга WhatToMine, то мы увидим, что работа с Nicehash-Ethash выгодна для графических процессоров AMD, а Nicehash-BeamV2 и Cuckatoo31 для Nvidia. Казалось бы, результат налицо, но как сказано в примечании расчеты основаны на средних значениях, поэтому ваши окончательные результаты могут отличаться. Как показывает практика рассчитывать профит лучше на калькуляторе пула. Входим на сайт Nicehash, открываем «Калькулятор прибыльности» и находим нужную модель оборудования в списке. Вводим стоимость электроэнергии, количество устройств, жмем «Посчитать». Видеокарта RX 570, по расчетам найсхеш-калькулятора вообще, не приносит прибыли, вы даже останетесь в минусе, заплатив за электроэнергию. Но, в реальности текущий профит с одной карты 0.25$ при стоимости розетки 0.06$, то есть показатели явно занижены. Конечно, это можно списать на баги платформы, но криптостаратели часто жалуются на малую рентабельность работы с этим сервисом. При этом никто из них даже не знает за какую цену его ферма майнит в данный момент. Кроме того, владельцы буровых установок теряют деньги, когда программа переключается между разными криптовалютами и разными заказами продавцов.

Платформа Nicehash существует за счет новичков и тех майнеров, которые желают получать выплаты только в биткоинах не занимаясь обменом монет на бирже. Ее дальнейшие перспективы зависят от ситуации на рынке криптовалют. Как только биткоин взлетает в цене относительно других монет, повышается и прибыльность работы с найсхеш. Но, добыча в пуле почти всегда приносит больше дохода. С уменьшением числа домашних майнинг-ферм перспективы компании Nicehash становятся все более призрачными.

Уильям Батлер, Йейтс и конопля | по Irish Hemp History

Брайан Хулихан

Уильям Батлер Йейтс (1865-1939)

(Пожалуйста, подумайте о том, чтобы стать покровителем, чтобы поддержать создание более уникального контента)

Уильям Батлер Йейтс был ирландским поэтом и часто считается одним из величайших писателей последних веков. В 1923 году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе. Йейтс помог основать Театр Аббатства, а также два срока был сенатором.

Во время своего первого срока в сенате он служил вместе с Джорджем Сигерсоном. В 1866 году Джордж Сигерсон написал брошюру о конопле « Конопля в Ирландии; его прибыль и возможность » . Хотя Йейтс идентифицировал себя как националист, он дистанцировался от восстания 1916 года. Тем не менее восстание дало материал для некоторых из его самых запоминающихся стихов.

Все изменилось, кардинально изменилось:
Ужасная красота рождается.

Пасха 1916 — W.Б. Йейтс

Как и многие его современники, Йейтс был очарован оккультизмом и спиритизмом и экспериментировал с наркотиками. Считается, что Йейтс впервые познакомился с каннабисом в 1890 году через коллег-писателей в Париже. Йейтс описал некоторые из своих переживаний в автобиографической работе «Открытия; Сборник эссе ’.

В разделе «О святых и артистах» Йейтс написал о том, как впервые попробовал каннабис.

« Я съел индийскую коноплю с некоторыми последователями святого Мартина на первом этаже дома в Латинском квартале. Я никогда раньше не принимал его, и меня наставлял шумный молодой поэт, чей английский был не лучше моего французского. Он дал мне небольшую лепешку, если я не забыла, за час до обеда и еще одну после того, как мы вместе пообедали в каком-то ресторане ».

Йейтс написал о переживании во время прогулки к дому друзей. «Я внезапно почувствовал, что облако, на которое я смотрю, плывет в необъятном пространстве, и на мгновение мое существо, как казалось, в экстазе устремилось в это пространство.

Йейтс описал, что он чувствовал вскоре после прибытия в дом своих друзей. «Я выпил несколько чашек кофе и съел еще пару гранул, мне очень хотелось танцевать, но я не хотел, так как не мог вспомнить никаких шагов».

В обширном абзаце Йейтс раскрывает некоторые визуальные эффекты, которые он испытал:
«Я открыл глаза и посмотрел на какой-то красный орнамент на каминной полке, и сразу же комната наполнилась гармониями красного, но когда Голубая фарфоровая фигура привлекла мое внимание, гармония стала синей в одно мгновение.Я был озадачен, потому что красные были все, ничего не изменилось, но они больше не были важными или гармоничными; и почему блюз был таким неважным, но мгновение назад стал волнующим и восхитительным? В этой связи меня поразило, что я смотрю как художник, и что в течение вечера все меняются в зависимости от художественного восприятия ».

Йейтс написал о предупреждении об употреблении каннабиса другими людьми. «Неистовый поэт, который был давним любителем индийской конопли, сказал мне, что нужно три месяца, чтобы привыкнуть к ней, еще три месяца — наслаждаться ею, и три месяца — излечиться от нее.

Йейтс также упоминает об использовании конопли при казнях и других наркотических веществах. «Увы, веревка палача должна быть родным братом тому индийскому счастью, которое держится в одиночестве, если бы не какой-то заблудший кактус, мать стольких мечтаний, незапамятной беспристрастности и простоты».

Наркотики, включая ссылки на его собственное употребление, встречаются в других работах Йейтса, но не так широко, как в «Открытия». Нам повезло, что Йейтс смог так ярко описать свои переживания.Его рассказы оставляют нам ощущение захватывающих времен, которые он и его современники пережили, хотя и в основном за пределами Ирландии.

Возможно, всякий раз, когда Ирландия реформирует свои законы о каннабисе, стоит вспомнить строку Йейтса «Все изменилось, полностью изменилось».

Брайан Хулихан — куратор Дублинского музея конопли, регулярно пишет о конопле. Следуйте за ним в Twitter @dubhempmuseum и @houlihanbrian .Вы также можете найти музей на Facebook .

Вы можете найти архив моих сообщений в блоге здесь

О В. Б. Йейтсе | Академия американских поэтов

Прочтите стихи этого поэта

Уильям Батлер Йейтс родился 13 июня 1865 года в Дублине, Ирландия, в семье известного ирландского художника Джона Батлера Йейтса. Детство он провел в графстве Слайго, где выросли его родители, и в Лондоне. Он вернулся в Дублин в возрасте пятнадцати лет, чтобы продолжить свое образование и изучать живопись, но быстро обнаружил, что предпочитает поэзию.Рожденный в классе англо-ирландских землевладельцев, Йейтс стал участником кельтского возрождения, движения против культурных влияний английского правления в Ирландии в викторианский период, которое стремилось продвигать дух коренного наследия Ирландии. Хотя Йейтс никогда не изучал ирландский гэльский язык, его сочинения на рубеже веков в значительной степени основывались на источниках в ирландской мифологии и фольклоре. Также сильное влияние на его поэзию оказала ирландская революционерка Мод Гонн, с которой он познакомился в 1889 году, женщина, столь же известная своей страстной националистической политикой и своей красотой.Хотя она вышла замуж за другого мужчину в 1903 году и выросла отдельно от Йейтса (а сам Йейтс в конечном итоге женился на другой женщине, Джорджи Хайд Лиз), она оставалась влиятельной фигурой в его поэзии.

Йейтс был глубоко вовлечен в политику Ирландии, и в двадцатые годы, несмотря на независимость Ирландии от Англии, его стихи отражали пессимизм в отношении политической ситуации в его стране и остальной Европе, параллельно с растущим консервативизмом его американских коллег в Лондоне. Т.С. Элиот и Эзра Паунд. Его работы после 1910 года находились под сильным влиянием Паунда, становясь более современным в своей лаконичности и образности, но Йейтс никогда не отказывался от своей строгой приверженности традиционным формам стихов. Он всю жизнь интересовался мистицизмом и оккультизмом, что отталкивало некоторых читателей, но он оставался непринужденным в продвижении своей идиосинкразической философии, и его поэзия продолжала становиться сильнее по мере того, как он становился старше. Назначенный сенатором Ирландского свободного государства в 1922 году, его помнят как важного культурного лидера, крупного драматурга (он был одним из основателей знаменитого Театра аббатства в Дублине) и одного из величайших поэтов в Дублине. любой язык — века.В. Б. Йейтс был удостоен Нобелевской премии в 1923 г. и умер в 1939 г. в возрасте семидесяти трех лет.

Национальная библиотека Ирландии исследует отношения Уильяма Батлера Йейтса с Мод Гонн.

Все его стихи должны были быть услышаны, а не прочитаны. Йейтс однажды сказал: «Пиши для ушей, — подумал я, чтобы тебя сразу поняли, как если бы перед публикой предстал актер или народный певец».

Здесь слова катятся по одному экрану, а вызывающие воспоминания картинки заполняют другие.Начало каждого стихотворения требует тишины:

Когда ты старый, седой и полный сна

И, кивая у огня, сними эту книгу.

Среди читателей — Симус Хини, Шинед О’Коннор и Тео Дорган, но это голос самого Йейтса, который в ритме пения декламирует «Озерный остров Иннисфри», что является откровением. У Йейтса «был очень характерный ирландский кантри-акцент из Слайго», — отметил Патрик Макафи, посетивший ранее в этом месяце. «Это было удивительно.И то, как он читал, было очень своеобразным. Мой друг сказал, что это было похоже, как пчела на поляне ».

В четырех фильмах Йейтс (1865-1939) представлен как общественный деятель, поэт, любовник и оккультист, фигура выдающихся достижений, эксцентричности и претензий. Менее чем через 50 лет после того, как голод опустошил остров, а напряженность в отношениях с Англией сохранялась, он отстаивал отчетливо ирландскую культурную самобытность. Он собирал фольклор, помогал основать Театр Эбби и продвигал Джона Миллингтона Синджа, Шона О’Кейси и других.Получив в 1923 году Нобелевскую премию по литературе, он сказал, что считает это «частью того, что Европа приветствует свободное государство».

Как член сената Ирландии он выступал против закона, принятого католической иерархией, запрещающего развод, и напомнил, что некоторые из величайших деятелей Ирландии были протестантами. Его инстинкт, как говорит Симус Хини в одном фильме, заключался в том, чтобы найти и поддержать неудачников, когда власть в обществе меняется. Он также попал в общество евгеники в 1936 году, а до этого баловался фашистским движением Blueshirt.«Флирт, — говорит мистер Хини, — но не аффилированность».

Пастельный портрет Мод ее дочери Изольд. Йейтс в разное время просил обеих женщин выйти за него замуж.

Вт. Йейтс и Ирландия его времени

Введение:

Мне очень приятно быть частью Оксфордского литературного фестиваля, тем более что я не писатель и не академик. Я здесь, потому что всю жизнь интересовался творчеством нашего великого ирландского поэта и лауреата Нобелевской премии Уильяма Батлера Йейтса, который родился в Дублине 150 лет назад в этом году.В течение года в Ирландии мы будем отдавать дань уважения литературным достижениям Йейтса и его вкладу в Ирландию при его жизни и за годы, прошедшие после его смерти в январе 1939 года.

Я уверен, что поэту будет особенно приятно, если его будут помнить здесь, в этом городе, месте, которое он хорошо знал и любил. В Оксфорде он однажды написал: «Почти ожидалось, что люди будут петь вместо того, чтобы говорить. Это все — я имею в виду колледжи — как Опера ».

Этот год Йейтса, конечно, не является и не должен быть специфически ирландским событием, поскольку наш национальный поэт — фигура с истинным международным авторитетом.Более того, он имеет особое значение здесь, в Великобритании. В конце концов, большую часть своей жизни он постоянно курсировал между Ирландией и Великобританией, проводя много времени в Дублине, Лондоне и на западе Ирландии, особенно в Слайго и Голуэе.

Йейтс, вероятно, также является ирландским писателем с самым большим количеством последователей в Британии. Его произведения занимают видное место в списках любимых стихотворений этой страны.

Йейтс заслуживает того, чтобы его запомнили прежде всего как великого поэта, сохранившего свою творческую искру до самого конца своей жизни.Мне всегда очень нравились его стихи, но я также сохранял особый интерес к давнему диалогу Йейтса с Ирландией и ирландской идентичностью.

Ни один другой крупный ирландский писатель не имел столь продолжительных и интенсивных контактов с Ирландией своего времени. Джойс, Шоу и Беккет, например, при жизни держались на расстоянии от дел своей родины, но Йейтс никогда этого не делал. Действительно, в ирландском контексте он, похоже, черпал силы в том, что был «публичным человеком». Вот почему, сознательно отголоски одного из его главных прозаических эссе, я решил назвать это выступление «У.Б. Йейтс и Ирландия его времени ». Я не думаю, что было бы возможным выступить с речью о Джеймсе Джойсе или Сэмюэле Беккете и Ирландии их времени!

Я хочу утверждать, что Йейтс — это ирландский Шекспир, писатель, который погрузился в Ирландию своего времени, которая оказалась жизненно важной эрой национального строительства, в течение которой формировалась современная идентичность Ирландии. Я считаю Йейтса сильным и проницательным интерпретатором того основополагающего периода не только для Ирландии, но и для этих островов и нашей взаимосвязанной истории.Как и Шекспир, он завещал нам богатый клад памятных строк и ценных идей. Более того, произведения Йейтса — его исторические стихи — оживляют прошлое Ирландии, делая для Ирландии то, что Шекспир делает для Англии в своих исторических пьесах.

Ирландия Йейтса:

Йейтс пережил время глубоких преобразований в Ирландии. Он родился за два года до фенийского восстания 1867 года, был свидетелем потрясений Сухопутной войны, а также взлетов и падений великого ирландского парламентария Чарльза Стюарта Парнелла — и все это до своего 25-летия.К моменту его смерти в 1939 году Ирландия пережила войну за независимость и гражданскую войну, события, которые вошли в его поэзию и повлияли на нее. Йейтс стал свидетелем появления Ирландского свободного государства, в котором он занимал пост сенатора, и укрепления независимости Ирландии в 1920-х и 1930-х годах.

Между концом 1880-х и 1930-ми годами почти не было значительных ирландских публичных мероприятий или движений, в которых Йейтс не участвовал или по которым у него не было своего мнения.Как главный прародитель ирландского литературного возрождения, Йейтс внес свой вклад в культурный отток, который помог изменить Ирландию за десятилетия до обретения независимости. Его движение, однако, было значительно менее влиятельным, чем Гэльская лига или ГАА, и именно как поэтический летописец тех решающих для Ирландии лет преуспел Йейтс. Его интерпретацию Ирландии того времени не следует принимать за чистую монету, поскольку, конечно, он имел пристрастный, а иногда и пристрастный взгляд на вещи. Однако сейчас едва ли возможно рассматривать Пасхальное восстание 1916 года без ссылки на то, что он описал его как «ужасную красоту».’

Чтобы исследовать сложные отношения Йейтса с Ирландией, я хочу рассмотреть шесть его стихотворений, каждое из которых иллюстрирует конкретный аспект его жизненного диалога со страной, где он родился.

Озерный остров Инисфри:

«Когда я стою на проезжей части или на сером тротуаре
, я слышу это в глубине души».

Из собственного рассказа Йейтса мы знаем, что это стихотворение было написано в Лондоне в 1890 году, когда, прогуливаясь по Флит-стрит (в другом рассказе это была Стрэнд), он услышал «небольшой звон воды», напомнивший ему о воде озера.Его воображение перенесло его обратно на запад Ирландии и на остров Инисфри на Лох-Гилл в графстве Слайго.

Это стихотворение, которое вызывает наибольшее восхищение у Йейтса. Он пользуется огромной популярностью из-за своего арочного романтизма и словесной мелодии. Он отрывается от языка и встраивается в память.

«Озерный остров Иннисфри» напоминает нам о том, что когда работа Йейтса имеет географическое положение, она неизменно находится в Ирландии. Его стихи вызывают воспоминания об Ирландии и опираются на ирландскую мифологию.Они содержат отсылки к ирландским личностям и событиям, произошедшим в Ирландии.

Учитывая, что он долгое время жил в Лондоне, удивительно, как мало англичан или английских тем встречается в стихах Йейтса. Он считал себя ирландским поэтом и серьезно относился к этому названию.

В течение 1880-х и 1890-х годов он проявлял энтузиазм по поводу всего ирландского и делал амбициозные претензии на Ирландию как на источник художественного вдохновения. Он сказал, что Ирландия была «одним из семи великих источников в саду воображения мира».Этот энтузиазм частично возник из-за встречи с Джоном О’Лири, известным ирландским националистом, который вернулся в Дублин в 1880-х годах после длительного периода заключения и ссылки в Англии и Франции. Йейтс восхищался характером О’Лири и его национализмом. До конца своей жизни Йейтс никогда не переставал быть нетрадиционным ирландским националистом, которым он стал под опекой О’Лири.

Йейтс настаивал на том, что с того момента, как он встретил О’Лири, «моя тема стала ирландской». Основываясь на разговорах с О’Лири и на основе ирландских книг, которые он ему дал, Йейтс начал «строить планы и схемы, как можно было бы запечатать правильным изображением мягкий воск, прежде чем он начнет затвердевать.«Он хотел создать литературу, которая сделала бы Ирландию« красивой в памяти »и в то же время« освободила бы от провинциализма строгой критикой, европейской позой ». Этот отрывок можно рассматривать как манифест на всю оставшуюся жизнь Йейтса, которого он придерживался с впечатляющей решимостью.

В Ирландию в ближайшее время:

«И пусть мысли Ирландии рождаются.
В размеренной тишине».

Это стихотворение было написано в начале 1890-х годов, в то время, когда Йейтс активно участвовал в продолжительной борьбе за создание ирландской национальной литературы на английском языке.На это у него ушло огромное количество времени и энергии, и одной из ключевых вех в ирландском литературном возрождении стало создание Ирландского литературного общества здесь, в Лондоне, в 1892 году.

Йейтс пришел к выводу, что «нет литературы без национальности и нет национальности без литературы». Это было провокационное заявление с двух сторон. Во-первых, многие писатели конца XIX века рассматривали национальность как творческий тупик. Джеймс Джойс, например, рассматривал национальность как одну из «сетей», от которой он был полон решимости улететь, когда он выбрал жизнь в изгнании в континентальной Европе.

С другой стороны, для более ортодоксальных националистов идея о том, что литература необходима для национальности, должна была казаться странной. В таких кругах литература рассматривалась бы как средство, используемое для продвижения национального дела.

В этом стихотворении Йейтс излагает свой прилавок, настаивая на объединении своих усилий, чтобы «подсластить заблуждение Ирландии», с высочайшими эстетическими стандартами. В течение 1890-х Йейтс вел сражения против престарелого молодого иреландера Чарльза Гэвина Даффи, недавно вернувшегося после успешной политической карьеры в Австралии, в защиту ирландского литературного движения против тех, кто, по его мнению, хотел превратить его в грубый рупор националистических идей. политика.

В 1890-е годы Йейтс, подстрекаемый увлечением политически управляемой Мод Гонн, предавался довольно большой националистической политической деятельности, например, в праздновании столетия восстания 1798 года и в появившемся пробурском движении. в Ирландии на рубеже веков. Он также выступал против визита королевы Виктории в Ирландию в 1900 году и, таким образом, рисковал оттолкнуть влиятельных людей в Дублине и Лондоне, но, похоже, он не возражал против этого риска. Но эта «политическая» сторона его личности всегда подчинялась тому, что он считал своими строгими обязанностями как писателя.

Был также вопрос о языке, на котором должна быть написана ирландская литература. Как человек, который никогда не пытался овладеть ирландским языком, Йейтс, естественно, настаивал на том, что отличительные ирландские идеи, полученные из нашей мифологии и народной памяти, могут быть выражены на английском языке. Были и те, кто оспаривал эту точку зрения, особенно Д. П. Моран в своем журнале кампании «Лидер», в котором Моран с удовольствием высмеивал работу Йейтса как проявление того, что он назвал «английским умом в Ирландии».’

Сентябрь 1913 г .:

«Не ради этого ли распространились дикие гуси?
Серое крыло на каждый прилив;
За то, что была пролита вся эта кровь,
За то, что умер Эдвард Фицджеральд,
И Роберт Эммет и Вулф Тон,
За весь этот бред храбрых? »

Это стихотворение впервые появилось в The Irish Times 8 сентября 1913 года. Оно было выражением глубокого разочарования в Ирландии того времени. Его мировоззрение резко изменилось за десятилетие, предшествовавшее написанию этого стихотворения.Само стихотворение рассматривалось Йейтсом как ответный удар тому, что он назвал «дублинским фанатизмом», который был направлен против рабочих во время локаута 1913 года.

Взаимодействие Йейтса с националистической Ирландией достигло своего пика в первые годы 20-го века, когда он поставил свое наиболее патриотическое произведение «Кэтлин ни Хулихан», в котором Мод Гонн сыграла главную роль, когда спектакль был впервые поставлен. Под видом старушки, олицетворяющей Ирландию, она провозгласила, что: «У тех, у кого красные щеки, будут бледные щеки ради меня, и при этом они будут думать, что им хорошо платят.«Старуха уходит со сцены молодой девушкой с« походкой королевы ». В 1904 году Йейтс основал Abbey Theater и бросился в« театральный бизнес, управление мужчинами ». Вскоре ситуация начала ухудшаться. для него.

В последующие годы Йейтс начал понимать, что не все разделяют его собственное, своеобразное, романтическое видение того, какой должна быть Ирландия. Его надежды на возведение галереи для коллекции современных картин, подаренных племянником леди Грегори, Хью Лейном, не оправдались из-за оппозиции со стороны местных политиков и бизнесменов.Его самое глубокое разочарование, однако, было вызвано спорами вокруг «Плейбоя западного мира» Синджа. Йейтс считал Синджа гениальным человеком и выступал против тех, кто сорвал «Playboy», когда он открылся в Abbey Theater в 1907 году.

Йейтсу пришлось столкнуться с неприятной перспективой того, что «интеллектуальное движение», которое он стремился создать, может закончиться неудачей, стать жертвой махинаций менее творческих, но не менее решительных умов. Это заставило его неприятным тоном злиться на тех, кто «рожден, чтобы молиться и спасать», на «Бидди» и «Паудинс», которые «играют наперегонки».Он начал гордо думать о своем собственном наследии: «Купец и ученый, оставивший мне кровь / Это не прошло через чресла торгашей». Эти разочарования побудили Йейтса объявить о смерти Романтической Ирландии, бесцеремонно похороненной вместе со своим наставником Джоном О’Лири.

Романтическая Ирландия мертва,
Это с О’Лири в могиле.

Пасха 1916:

Слишком долгая жертва
Камень сердца может превратить.
О, когда этого будет достаточно?
Это небесная часть, наша часть
Пробормотать имя за именем,
Как мать называет своего ребенка
Когда наконец наступил сон
На одичавших конечностях….
Мы знаем их мечту; достаточно
Чтобы знать, что они мечтали и мертвы;
А что, если избыток любви
Сводил их в замешательство до самой смерти?

В период сильного разочарования, вызвавшего «сентябрь 1913 года», Йейтс называл Ирландию «слепой горькой страной» и легко мог стать слепым и ожесточенным поэтом. Пасхальное восстание избавило его от этой неприятной участи. Я бы сказал, что это оживило его воображение и возродило его интерес к героическим возможностям Ирландии.Восстание началось в пасхальный понедельник 1916 года. Это было неожиданное событие, которое застало врасплох почти всех, кто не имел прямого отношения к нему. Повстанцы провозгласили независимую Ирландскую республику и продержались шесть дней, прежде чем сдаться перед лицом значительно превосходящей огневой мощи британской армии. Пятнадцать ведущих деятелей Восстания были впоследствии казнены (Роджера Кейсмента постигла та же участь несколько месяцев спустя), и это оставило неизгладимый след в ирландском обществе, которое сплотилось за память об ушедших лидерах и целях, ради которых они пожертвовали собой.

Йейтса также поймали на страже, и Восстание глубоко на него повлияло. 11 мая, когда казни вождей еще продолжались, он написал леди Грегори о своем «великом горе и тревоге».

К тому времени Йейтс уже работал над «Пасхой 1916 года». Как всегда, сосредоточив внимание на судьбе ирландского литературного движения, которое он основал, он был обеспокоен тем, что «все годы работы» были перевернуты, «все сближение классов, все освобождение литературы и критики от политики.’

«Пасха 1916 года», на мой взгляд, первое великое стихотворение Йейтса, достигшего полной зрелости. Более того, это что-то вроде образца для его более поздних великих стихов. Он начинается разговорным тоном; сводится к описанию лидеров Восстания; приступает к медитации о «сердцах, предназначенных только для одной цели»; и завершается звучным припевом:

МакДонах и Макбрайд
И Коннолли и Пирс
Сейчас и в будущем,
Где бы ни носили зеленый цвет,
Меняются, полностью меняются:
Рождается ужасная красота.

Сразу после Восстания он проницательно заметил, что «никто ничего не знает о будущем, кроме того, что оно должно быть очень непохожим на прошлое».

«Пасха 1916 года» читается как повестка дня для будущего анализа того судьбоносного периода в истории Ирландии, настаивая на том, что оно все изменило, и давая нам мощный образ «ужасной красоты». Поэма также затрагивает то, что спустя десятилетия станет ядром дебатов о значении и последствиях Восстания.

Неужели это все-таки напрасная смерть?
Для Англии может хранить веру
Для всего, что сделано и сказано.

Существует антология поэзии, опубликованная в 1999 г. и озаглавленная «Сканирование века», которая включает Пасху 1916 г., но не включает медитативную часть, которая, на мой взгляд, свидетельствует о величии стихотворения.

В «Шестнадцати мертвецах», написанном в декабре 1916 года, он признал способность казненных лидеров «помешивать кипящий котел».

Вы говорите, что мы должны по-прежнему владеть этой землей.
Пока Германия не будет побеждена;
Но кто может утверждать, что
Теперь Пирс глухонемой?
И разве их логика перевешивает костлявый большой палец
МакДонаха?

Несмотря на его впечатляющую реакцию на Восстание, мы знаем из его писем, что он был в двух мнениях по этому поводу.На протяжении всей своей жизни он разрывался в разные стороны, когда дело касалось ирландских дел. В разное время он был парнеллитом, продвинутым националистом, социальным консерватором, а в последнее время — стойким защитником англо-ирландской традиции.

В душе, однако, он был романтическим националистом, который в молодости убедил себя, что в Ирландии и ее кельтских традициях есть что-то особенное. Несмотря на все свои дурные предчувствия и двойственность, он видел в событиях 1916 года шанс, что Ирландия, о которой он мечтал в 1890-х годах, все-таки может стать реальностью.

События 1916 года возобновили отношения Йейтса с Ирландией. Он был опечален потерей «самых способных и добродушных из наших молодых людей» и задавался вопросом, мог ли он сделать что-нибудь, «чтобы повернуть этих молодых людей в каком-то другом направлении». Йейтс почувствовал необходимость вернуться в Ирландию, «чтобы снова начать строительство».

Памяти Констанции Маркевич и Евы Гор-Бут:

Много раз я думаю найти
То или другое и поговорить
Об этом старинном грузинском особняке, смешать
Картины ума, вспомнить
Тот стол и разговоры молодежи,
Две девушки в шелковых кимоно, обе
Красивые , одна газель.

Это стихотворение было написано в 1927 году о сестрах Гор-Бут из Лиссаделл-хауса в Слайго, которые были для Йейтса «одними из самых дорогих воспоминаний моей юности». В 1927 году суфражистка Ева и ирландская революционерка Констанс были недавно мертвых.

В 1923 году Йейтс погрузился в работу Сената Ирландского свободного государства. Первоначально он был взволнован потенциалом нового государства и думал, что может помочь направить его в правильном направлении. Он должен был быть разочарован, и это разочарование привело к растущей любви к англо-ирландским традициям, к которым принадлежала его семья, но которые он демонстративно отвергал в молодые годы.Это разочарование достигло апогея в его надменной речи в Сенате о разводе, в которой он взялся за дубину от имени англо-ирландской традиции.

«Мы, против кого вы это сделали, не мелкие люди. Мы — одна из величайших компаний Европы. Мы люди Берка; мы люди Граттана; мы люди Свифта, люди Эммета, люди Парнелла. Мы создали большую часть современной литературы этой страны. Мы создали лучшее из его политического интеллекта.… Если мы не потеряли свою выносливость, тогда ваша победа будет краткой, а ваше поражение окончательным, и когда это произойдет, эта нация может измениться ».

Неудивительно, что эти воинственные взгляды отдалили Йейтса от господствующего мнения в Ирландии 1920-х и 1930-х годов, когда новое государство изо всех сил пыталось встать на ноги. Со своей стороны, он, казалось, упивался своими непопулярными взглядами и своей ролью противника ортодоксии. Его недавно обретенная англо-ирландская идентичность, однако, породила много прекрасного письма.

Это стихотворение является хорошим примером этого аспекта его ирландского пути к своего рода аристократическому национализму и созданию личного Пантеона — Джон О’Лири, Мод Гонн, Синдж и сестры Гор-Бут в своих шелковых кимоно.

Под Беном Бульбеном:

Пойте крестьянство, а затем
Жестокие деревенские джентльмены,
Святость монахов, а после
похотливые любители Портера;
Пойте лорды и дамы веселые,
Вбитые в глину
Через семь героических веков;
Подумайте о других днях
Что мы в ближайшие дни можем быть
Все еще неукротимым ирландцам.

Йейтс написал «Под Беном Бульбеном» в сентябре 1938 года, всего за четыре месяца до его смерти. Он представляет его последнюю волю и завещание. На этом мой рассказ об ирландском путешествии Йейтса подходит к концу. В этом стихотворении, несмотря на все разочарования 1920-х и 1930-х годов и свое недолгое заигрывание с автократической политикой, Йейтс в конце утверждает, что «Древняя Ирландия знала все это», и настаивает на непреходящей актуальности «неукротимого ирландца».

Хотя его эпитафия призывает нас «бросить холодный взгляд на жизнь, на смерть», Йейтс не последовал своему собственному примеру.Он больше походил на беспокойную «душу паломника», борющуюся, говоря словами Джойса, с «реальностью опыта» в стихах, которые становились все более грандиозными и могущественными по мере того, как он рос. Это паломническое путешествие принесло ему поэзию от приятных мелодий «Когда ты состаришься» до скрипучих звуков «Дезертирства цирковых животных»:

Теперь, когда моей лестницы нет,
я должен лечь там, где начинаются все лестницы.
В грязном магазине тряпок и костей сердца.

Это поэзия ХХ века по преимуществу, очень далекая по тону и фактуре от самых известных ранних произведений Йейтса.Я считаю, что это замечательное путешествие от романтизма 19 века к модернизму прошло спорными путями Ирландии его времени.

Мы должны быть рады, что он отправился в это путешествие. Ирландия также находится в лучшем положении, поскольку у нее есть мощные стихи, в которых отражены ключевые моменты нашей национальной истории. Вот почему уместно отметить 150-летие Йейтса как важное национальное событие для Ирландии нашего времени.

В начале я сказал, что Йейтс — это ирландский Шекспир.Конечно, у достоверности этого сравнения есть пределы. Можно увидеть множество различий между елизаветинским драматургом, о котором мы знаем относительно мало, и поэтом 19-20 веков, который жил на виду у публики и для которого у нас есть записи почти обо всем, что он когда-либо писал.

Шекспир и Йейтс оставили нам кладезь памятных цитат. Оба жили в то время, когда наши страны формировались: Англия как мировая держава в елизаветинский период и Ирландия как независимое государство в 20 веке.Шекспир и Йетас являются частью нашего общего канона великой литературы, созданного на основе взаимного опыта этих островов на протяжении веков.

Дэниел Малхолл — посол Ирландии в Лондоне.

Чт, 26 мар 2015 14:37:34 GMT

Рой Фостер о В.Б. Йейтсе и политике

«А что, если церковь и государство
— это толпа, которая воет у дверей!»

С этим зловещим размышлением в 1934 году У. Б. Йейтс отказался от одного из своих наиболее спорных политических мероприятий.Это был его интерес к фашистскому движению Blueshirt и его злонамеренная попытка (под давлением Эрнеста Блайта) написать для него «маршевые песни». Хотя стихотворение « Церковь и государство » предполагает, что он объявил чумой политику в целом, он никогда не мог полностью оторваться от этой темы, особенно в том, что касалось Ирландии. Тесная связь Йейтса с политикой становится предметом особого внимания, когда мы отмечаем как 150-летие со дня его рождения, так и приближающееся столетие Пасхального восстания.Сам он охарактеризовал свое участие в общественной жизни своей родной страны как «постоянную ссору и постоянные извинения».

Не то чтобы его политический интерес остановился на Ирландии. Возможно, больше, чем любой другой великий поэт, кроме Джона Мильтона, Уильям Батлер Йейтс был глубоко вовлечен и интересовался политическими движениями своего времени. Жившие с 1860-х до 1930-х годов, они были сейсмичными, особенно в Ирландии. Он вырос на фоне самоуправления и головокружительных взлетов и падений Парнелла, фигуры, которая всю жизнь занимала Йейтса и которую он описал как «темную звезду», руководящую политическим сознанием своего поколения.

Ирландское культурное возрождение, которое Йейтс так много сделал для вдохновения, дало мощный импульс и к политическому обновлению, как он позже вспоминал в своих автобиографиях. «Я видел, как Ирландия в свое время отвернулась от хвастливой риторики и общительного юмора поколения и школы О’Коннелл и предложила себя одинокому и гордому Парнеллу как своему анти-я. . . и я начал надеяться или даже наполовину надеяться, что мы можем быть первыми в Европе, кто будет стремиться к единству так сознательно, как к этому стремились теолог, поэт, скульптор, архитектор с 11 по 13 век.. . могли бы мы сначала найти философию и немного страсти ».

Он не переставал надеяться. Йейтс вспомнил эту юношескую мечту в 1920 году, когда Ирландию содрогала партизанская война, а Европа была перевернута с ног на голову после Первой мировой войны и большевистской революции; годом ранее он опубликовал « Второе пришествие », стихотворение, чей зловещий призыв к грубому зверю, наклонившемуся к Вифлеему, вошел в воображение мира и остался там.

К тому времени его собственная политика прошла через этапы насильственных действий, глубокого разочарования и еще одного изменения в результате сейсмического воздействия 1916 года. В 1890-х годах он был попутчиком по фении, очарованный Мод Гонн и принимавший активное участие в праздновании столетия 1798 года. , который помог возродить радикальный республиканизм; Эта политическая фаза отмечена прозорливыми песнопениями национального самоотдачи, такими как «Песня Красного Ханрахана об Ирландии» (которая оставалась любимым произведением Гонна из его стихотворений).

Старые коричневые колючки ломаются над Куммен-Стрэндом надвое,
Под сильным черным ветром, дующим с левой стороны;
Наша храбрость ломается, как старое дерево на черном ветру, и умирает,
Но мы скрыли в наших сердцах пламя из глаз
Кэтлин, дочери Хулихана.

Ветер собрал облака высоко над Нокнари,
И бросил гром на камни за все, что Мейв может сказать.
Гнев, подобный шумным облакам, заставил наши сердца биться;
Но мы все низко и низко склонились и поцеловали тихие ноги
Кэтлин, дочери Хулихана.

Желтый бассейн разлился высоко на Clooth-na-Bare,
Ибо мокрый ветер дует из цепляющего воздуха;
Как проливные воды наши тела и наша кровь;
Но чище высокой свечи перед Святым Крестом.
Кэтлин, дочь Хулихана.

В начале 1900-х годов политика Йейтса отошла от развитого национализма, чему способствовал ряд событий; в их число входили брак Гонн с Джоном Макбрайдом, ее последующее обращение в республиканских кругах после их разлуки и его собственные ссоры с Шинн Фейн из-за руководства Театром аббатства. Донос от сентября 1913 года незабываемо, хотя и неактуально, подытожил настроение.

Что тебе нужно, придя в чувство,
Но шарить в жирном до
И прибавлять полпенса к пенсу
И молитву к дрожащей молитве, пока
Ты высушил костный мозг;
Потому что люди рождены, чтобы молиться и спасать:
Романтическая Ирландия умерла и ушла,
Это с О’Лири в могиле.

Но они были другого рода,
Имена, которые успокаивали вашу детскую игру,
Они ходили по миру, как ветер,
Но мало времени им было молиться
За кого была закручена веревка палача,
И что, Боже помогите нам, могли бы они спасти?
Романтическая Ирландия мертва и ушла,
Это с О’Лири в могиле.

Разве для этого распространились дикие гуси?
Серые крылья на каждый прилив;
За то, что пролилась вся эта кровь,
За то, что умер Эдвард Фицджеральд,
И Роберт Эммет и Вулф Тон,
Весь этот бред храбрых?
Романтическая Ирландия мертва и ушла,
Это с О’Лири в могиле.

Но можем ли мы снова повернуть годы,
И назвать этих изгнанников такими, какими они были
При всем их одиночестве и боли
Вы бы заплакали: «Желтые волосы какой-то женщины
Разозлили сына каждой матери»:
Они так легко весили, что они дали.
Но оставьте их, они мертвы и ушли,
Они с О’Лири в могиле.

Теперь он был сторонником самоуправления редмондитов и к 1914 году признал, что негероическое настроение вернулось.Как он сказал американской аудитории, жертвенная политика его пьесы « Кэтлин Ни Хулихан » больше не в моде. «Мальчик, который раньше хотел умереть за Ирландию, теперь впадает в ярость, потому что врач амбулатории в графстве Клэр был выбран мошенничеством. Ирландия больше не возлюбленная, а дом, который нужно навести порядок ». Два года спустя, пасхальный понедельник 1916 года заставил его снова задуматься.

Поэма, описывающая это событие и его разрушительные последствия, с устойчивой и насмешливой двусмысленностью, остается одним из величайших политических заявлений Йейтса.Анализируя идеализм, фанатизм и политику жертвоприношения с точки зрения биографий ключевых революционеров, Пасха 1916 показывает странное чувство истории Йейтса, происходившее вокруг него, а также то, что его жена описала как его удивительную способность знать, как обстоят дела. потом посмотрел бы на людей.

Я встретил их в конце дня.
Идут с яркими лицами.
Из прилавка или письменного стола среди серых.
Дома восемнадцатого века.
Я прошел с кивком головы
Или вежливыми бессмысленными словами,
Или задержался на некоторое время и сказал
Вежливые бессмысленные слова,
И подумал, прежде чем закончил
Насмешливую сказку или насмешку
Чтобы доставить удовольствие товарищу
Вокруг огонь в клубе,
Будучи уверенным, что они и я
Но жили там, где пестрое носится:
Все изменилось, совсем изменилось:
Рождается ужасная красота.

Дни этой женщины были потрачены
В невежественной доброй воле
Ее ночи в спорах
Пока ее голос не стал пронзительным.
Какой голос более сладок, чем ее
Когда, молодая и красивая,
Она поехала к гоням?
Этот человек держал школу
И ездил на нашей крылатой лошади.
Этот другой его помощник и друг
Входил в его войско;
Он мог бы в конце концов завоевать славу,
Такой чувствительной казалась его природа,
Так смелая и сладкая его мысль.
Этот другой мужчина, который мне приснился.
Пьяный тщеславный болван.
Он совершил горькую несправедливость
Некоторым близким моему сердцу
И все же я числю его в песне;
Он тоже отказался от своей роли
В казуальной комедии;
Он, в свою очередь, тоже изменился.
Совершенно преобразился:
Рождается ужасная красота.

Сердца только с одной целью
Летом и зимой кажутся
Заколдованы камнем
Потревожить живой поток.
Лошадь, идущая с дороги,
Всадник, птицы, которые простираются
От облака до падающего облака,
Минута за минутой они меняются;
Тень облака на ручье
Меняется каждую минуту;
Копыто лошади скользит по краям,
И конь плещется в нем;
Плывут длинноногие куры-болваны,
И куры к болотам зовут;
Минута за минутой они живут:
Камень посреди всего.

Слишком долгая жертва
Камень сердца может превратить.
О, когда этого будет достаточно?
Это часть неба, наша часть
Пробормотать имя за именем,
Как мать называет своего ребенка
Когда наконец наступил сон
На одичавших конечностях.
Что это, кроме ночи?
Нет-нет, не ночь, а смерть;
Была ли это все-таки напрасная смерть?
Для Англии может хранить веру
Для всего, что сделано и сказано.
Мы знаем их мечту; достаточно
Чтобы знать, что они мечтали и мертвы;
А что, если избыток любви
Сводил их в замешательство до самой смерти?
Я записываю это в стихах —
МакДонах и Макбрайд
И Коннолли и Пирс
Сейчас и во времени,
Где носится зеленый,
Меняются, полностью меняются:
Ужасная красота рождается.

Собственный политический курс Йейтса в период с 1916 по 1922 год был осторожным, но сводился к растущей поддержке дела повстанцев, хотя двойственность оставалась.Медленно выпуская (часто в стиле самиздата) стихи, такие как Пасха 1916 , и сочиняя более недвусмысленные завещания, такие как Розовое дерево и Шестнадцать мертвецов , он также с горечью размышлял о пути Констанции Маркевич к социализму в году. Политический заключенный .

В этом, как и в других стихотворениях того времени (по крайней мере, Второе пришествие ), его политическое чутье связывало ирландские потрясения с послевоенным крахом империй и подъемом тоталитарной политики в России и Италии.Здесь его увлечение «толпой, которая воет у двери» начало укореняться, наряду с его увлечением темами насилия и горечи, которые нашли выражение в великих эпизодах «Размышления во время гражданской войны» и «Девятнадцатьсот девятнадцать». .

Примерно в это же время, вспоминая свои ранние политические надежды, он размышлял о том, что не предвидел «растущую жестокость мира».Эти апокалиптические ожидания нашли зловещее выражение в эссе 1919 года под названием « Если бы мне было четыре и двадцать девять», по сути, ответ на большевистскую революцию и послевоенный мир; он также предвосхищает идеи о движениях в мировой истории, которые он позже включит в свое философское размышление A Vision .

Рассматривая историю как движущуюся борьбой между отдельными людьми и семьями, а не между классами, Йейтс проанализировал экономику эгалитаризма в сравнении с традиционной иерархией.Он также сослался на «магическую связь», которую первобытные общества вложили в священника или короля, связав это с историей христианства — и с тем, что теперь угрожало последовать за ней. «Может быть, мы беспокоимся, потому что приближаемся к осознанию того, что наша общая воля должна подчиниться другой воле внутри нее, интерпретируемой некоторыми людьми, одновременно экономистами, патриотами и инквизиторами?»

Поражает предвкушение Муссолини и Ленина; Таким образом, эти идеи найдут свое выражение в «Похоронах Парнелла », его стихотворении 1932 года об ирландской политике, возвращающем его идею о том, что дух трагедии Парнелла заменил комедию О’Коннелла, призывая вернуться к диким ритуалам древнего королевства. .

Толпа под могилой великого комика.
Пучок бурных облаков развевается
О небе; там, где нет облаков.
Яркость сохраняется; сбивается более яркая звезда;
Что содрогается во всей этой животной крови?
Что это за жертва? Может ли кто-нибудь там
вспомнить критский шип, пронзивший звезду?

Богатая листва, сквозь которую сиял звездный свет,
Неистовая толпа, и там, где простирались ветви
Прекрасный сидящий мальчик; священный лук;
Женщина и стрела на веревке;
Мальчик с пирсингом, образ низвергнутой звезды.
Та женщина, образ Великой Матери,
Вырежьте ему сердце. Какой-то мастер дизайна
Штампованный мальчик и дерево на сицилийской монете.

Эпоха — это полная противоположность эпохи:
Когда незнакомцы убили Эммета, Фицджеральда, Тона,
Мы жили, как люди, смотрящие на нарисованную сцену.
Что важно для сцены, она когда-то исчезла:
Она не коснулась нашей жизни. Но популярная ярость,
Hysterica passio, утащила эту добычу.
Никто не разделял нашей вины; и мы не играли роли.
На раскрашенной сцене, когда мы пожирали его сердце.

Пойдем, погляди на меня этим обвиняющим глазом.
Я жажду обвинений. Все, что было спето.
Все, что было сказано в Ирландии, — ложь.
Выведено из заразы толпы,
Спасая рифму, которую крысы слышат перед смертью.
Не оставляйте ничего, кроме ничего, что принадлежит
Этой голой душе пусть все люди рассудят, что может
Будь то животное или человек.

Сам Йейтс был глубоко обеспокоен тем, как европейская цивилизация превращалась в «миф, который сейчас только нащупывает свой путь из тьмы разума, но вскоре будет преследовать и устрашать». Хотя он сомневался в способности демократического правительства справиться с анархическим насилием, его приверженность англо-ирландскому договору и Ирландскому свободному государству была недвусмысленной, и он участвовал в политических и культурных делах Дайля Эйрианна, включая агрессивные действия. выступают по вопросам свободы слова для художников и навязывания католических общественных нравов Конституции.

В то же время он остро осознавал, что государство было рождено в насилии и унаследовало горечь (тема Медитаций во время гражданской войны ). Его идеализация ирландского господствующего класса до Союза 1800 года, основанная на весьма частичном прочтении Свифта, Беркли и Берка, и его вера в то, что праздный и культурный класс должен опираться на социальный этос, принимающий унаследованный авторитет, безусловно, была консервативной. не говоря уже о реакции, хотя с фашизмом (который он обычно писал «фашизм») это нелегко.Но это действительно привело его к переговорам с лидерами зарождающегося движения Blueshirt в 1933 году, которые закончились, по общему мнению, взаимным непониманием.

Когда 30-е годы приближались к их апокалиптическому завершению, Йейтс ожидал и боялся грядущей войны, а его поэзия продолжала ставить под сомнение темы взлета и падения цивилизаций, упадка демократии и политики ненависти, о чем, как он сказал своему английскому другу , было явлением, особенно актуальным для Ирландии, где «она находит более сложную и решительную совесть, на которую охотится».

Хотя его обвиняли в симпатиях к нацистам, поскольку он принял медаль Гете из контролируемого нацистами города Франкфурта в 1934 году, это больше говорило о восхищении Йейтса Гете, чем его интерес к Германии, который был незначительным — в отличие от Мод Гонн и ее семья, которая была одновременно пронацистской и антисемитской.

Убеждения Йейтса о том, что Муссолини представлял собой «восстание отдельного человека против античеловеческой частичной машины» и что германское законодательство 1934 года было направлено на то, чтобы позволить старым семьям продолжать жить на своих исконных местах (а не экспроприировать евреев), предполагают, что его контакт с реальностью фашизма был крайне шатким.И хотя его зловещий интерес к евгенике рос на протяжении 1930-х годов и отражен во многих его трудах, он использовал эти аргументы, чтобы выступить против социальной политики фашистских стран.

Фактически, как позже вспоминал один Голубой Рубашек, «Йейтс не был фашистом, но он был авторитарным», и его поздние идеи все больше и больше превращались в озабоченность его своеобразным видением господства Ирландии перед Союзом и его убеждением, что, чтобы для сохранения культуры и традиций творческие личности и их семьи заслуживают приоритетного внимания.

Он всегда обращался к олигархическим и аристократическим идеям, а также к оккультным моделям власти, которые он выводил из книги Фрейзера «Золотая ветвь » и которые отражены в коде, которую он добавил к «Похороны Парнелла» в 1934 году.

Остальное я передаю, одно предложение я не высказываю.
Если бы де Валера съел сердце Парнелла
Никакой распутный демагог не победил,
Никакая гражданская злоба не раздирала землю на части.

Если бы Косгрейв съел сердце Парнелла,
Воображение страны было удовлетворено,
Или в отсутствие этого правительства в таких руках
О’Хиггинс, его единственный государственный деятель, не умер.

Был даже О’Даффи — но я не назову больше —
Их школа — толпа, его господин — одиночество;
Он прошел через темную рощу Джонатана Свифта, и там
Он извлек горькую мудрость, которая обогатила его кровь.

Темы разочарования в общественной жизни сохраняются в его поздних работах, наряду с эпизодической нотой надежды на избавление (как, возможно, в его самом последнем стихотворении Черная башня , которое его жена уместно описала как политическое стихотворение). Но в конце концов он обратился за вдохновением к горнилу личного опыта и любви, а не войны. Этой мыслью завершается одно из его последних великих стихотворений, Дезертирство цирковых животных , которое лежало на его столе, когда он умер.

Эти мастерские образы, потому что полные
Выросли в чистом уме, но с чего началось?
Кучка мусора или подметание улицы,
Старые чайники, старые бутылки и разбитая банка,
Старое железо, старые кости, старые тряпки, эта бредовая шлюха
Кто держит кассу. Теперь, когда моя лестница исчезла.
я должен лечь там, где начинаются все лестницы.
В грязной тряпичной и костяной лавке сердца.

И при всей его озабоченности ненавистью и горечью и их выдающимся местом в ирландской жизни стоит вспомнить комментарий его подруги Эдит Литтелтон после визита в послереволюционную Ирландию, где она была поражена интенсивностью антагонизма, выраженного в политической жизни. .«Я часто думала о том, что сказал мне У. Б. Йейтс много лет назад», — размышляла она. «Я спрашивал, как случилось, что он больше не занимается революцией и не разъезжает в крепе, когда в Англии наступает какой-то важный момент, как он это делал на улицах Дублина в юбилей королевы Виктории. (Последний вопрос был безмолвным.) Он сказал: «Я научился понимать, что из ненависти и горечи не бывает ничего великого» ».

Это противоречит значениям в некоторых из его самых сильных политических стихов, таких как Дома предков и Кровь и Луна .Но это подтверждается другими, и это может быть более справедливым суждением, чем напыщенная эпитафия, которую он оставил в году при Бен Бульбене в году.

Рой Фостер — профессор истории Ирландии в Оксфордском университете Кэрролла

«Вещи разваливаются»: апокалиптическая привлекательность книги У. Б. Йейтса «Второе пришествие» | У. Б. Йейтс

В апреле 1936 года, за три года до своей смерти, У. Б. Йейтс получил письмо от писательницы и активиста Этель Маннин.70-летняя Йейтс была лауреатом Нобелевской премии поэтессы огромного роста и влияния, не говоря уже о бывшем возлюбленном Маннина, и она попросила его присоединиться к кампании по освобождению немецкого пацифиста, заключенного в тюрьму нацистами. Вместо этого Йейтс рекомендовал прочитать: «Если у вас есть мои стихи, найдите стихотворение под названием« Второе пришествие », — написал он. «Это было написано около шестнадцати или семнадцати лет назад и предсказывало то, что происходит. С тех пор я писал об одном и том же снова и снова. С вашим сильным практическим чутьем вам это покажется незначительным, потому что оружию поэта требуется пятьдесят лет, чтобы повлиять на проблему.

Йейтс был оправдан в долгосрочной перспективе. Написанное в 1919 году и опубликованное в 1920 году, «Второе пришествие» стало, пожалуй, самым разграбленным стихотворением на английском языке. В 164 словах он короткий и достаточно запоминающийся, чтобы стать известным в целом по , но он также был разобран на составные части книгами, альбомами, фильмами, телешоу, комиксами, компьютерными играми, политическими выступлениями и редакционными статьями в газетах. В то время как многие стихотворения в корпусе Йейтса внесли неизгладимые строки в сокровищницу культурного воображения («не страна для стариков»; «грязная тряпка и костяная лавка сердца»), «Второе пришествие» состоит почти из ничего, кроме таких строк.Кто-то, читающий его впервые в 2020 году, может напомнить апокрифического театрала, который жаловался, что Гамлет — не что иное, как связка цитат, связанных вместе. Является ли это величайшим стихотворением Йейтса или нет, оно, безусловно, наиболее полезно для него. Как писал Оден в «Памяти У. Б. Йейтса» (1939): «Слова мертвого человека видоизменяются в кишках живых».

Видения кризиса … Южный Вьетнам бежит из Сайгона в 1975 году. Фотография: Дирк Холстед / Getty Images

Пока мир вырывается из строя из-за пандемии коронавируса, многие люди обращаются к поэзии за мудростью и утешением, но к «Второму пришествию» выполняет иную роль, как это было во время кризиса за кризисом, от войны во Вьетнаме до 11 сентября и до выборов Дональда Трампа: возможность противостоять хаосу и страху, а не избежать его.Финтан О’Тул предложил «тест Йейтса»: «Чем более цитируемым кажется Йейтса комментаторам и политикам, тем хуже дела».

Вращение и поворот в расширяющемся круговороте
Сокол не слышит сокольника;
Вещи разваливаются; центр не может удерживаться;
Простая анархия распространена на мир,
Кровавый прилив ослаблен, и повсюду
Церемония невиновности утоплена;
Лучшим не хватает убедительности, а наихудшим.
Полны страсти.

Несомненно, какое-то откровение под рукой;
Несомненно, Второе пришествие близко.
Второе пришествие! Едва ли эти слова произносятся
Когда огромное изображение из Spiritus Mundi
беспокоит мой взгляд: где-то в песках пустыни
Форма с телом льва и головой человека,
Взгляд тупой и безжалостный, как солнце ,
Шевелит медленными бедрами, а все вокруг него
Катятся тени возмущенных пустынных птиц.
Снова наступает тьма; но теперь я знаю
, Что двадцать веков каменного сна
Раздосадовались до кошмара качающейся колыбелью,
И какой грубый зверь, час его наконец настал,
Скатывается к Вифлеему, чтобы родиться?

Первая строфа представляет собой серию резких заявлений о кризисе власти, как если бы Йейтс был писателем в полном разгаре.Вторая строфа оракула спрашивает, почему это происходит, и представляет, что может последовать за фазой анархии: второе пришествие будет обращением первого.

Йейтс начал «Второе пришествие» в напряженном, насыщенном событиями месяце января 1919 года. Первая мировая война едва закончилась, и русская революция, которая его встревожила, все еще разворачивалась, а на пороге его назревала новая война. 21 января революционный ирландский парламент собрался в Дублине, чтобы объявить независимость, в то время как в карьере в Типперэри члены ИРА убили двух офицеров Королевской полиции Ирландии.Рождение дочери Йейтса, Анны, в феврале также было чревато опасностями. Во время беременности его молодая жена Джорджи Хайд-Лис была поражена испанским гриппом, охватившим Европу. События сговорились поставить Йейтса в апокалиптическое настроение.

В духе Йейтса… Джони Митчелл. Фотография: Дэвид Редферн / Redferns

Он нашел метафоры, чтобы выразить это через сотни сеансов автоматического письма, во время которых Джорджи убедила своего мужа, что она передает мудрость «Контроля» и «Наставников» из духовного царства.На основе этих сеансов Йейтс сконструировал сложную, объясняющую мир «Систему», которую он в конечном итоге изложил с ошеломляющими деталями в книге A Vision (1925). Решающее значение для «Второго пришествия» было символом круговорота (конуса или спирали) и убежденности Йейтса в том, что история движется в двухтысячелетних циклах. Эпоха Христа («двадцать веков каменного сна») подходила к концу, и новая эра, противоположная прогрессу и разуму, начиналась с рождения грубого зверя в Вифлееме.

Ранние наброски стихотворения иллюстрируют стремление Йейтса универсализировать свое послание, поскольку он удаляет конкретные упоминания о Французской революции и Первой мировой войне и заменяет земные образы судей и тиранов фигурами из снов и мифов.Эта «продуктивная расплывчатость», как говорит Дэвид Дван, доцент английского языка в Оксфордском университете, делает поэму всегда актуальной. В черновиках также очевидна кропотливая доработка каждой строчки Йейтсом. «Все начало рушиться и разваливаться» превращается в «Вещи разваливаются»; «Центр потерян» превращается в «Центр не может удержаться». Зверь, который вежливо «отправился» в Вифлеем, вместо этого «сутулится». В финальной версии каждая фраза имеет силу и вес.Поэма рассчитана на долгую жизнь.

«Второе пришествие» было опубликовано в журналах «Нация» и «Циферблат» в ноябре 1920 года, а затем в сборнике Йейтса « Майкл Робартес и танцор » (1921). Тем не менее, он не достиг того, что Дван называет его «проблематичной повсеместностью», только через некоторое время после Второй мировой войны. К 1963 году афористический куплет о лучшем и худшем уже превратился в клише, чтобы рассердить критика Раймонда Уильямса. «Эти реплики регулярно используются в качестве риторической тактики для защиты чьего-либо рассудка от чьего-либо энтузиазма», — пожаловался он.

Чинуа Ачебе закрепил «Вещи разваливаются» в лексиконе африканской независимости. Фотография: Mike Cohea / AP

Одной из причин стремительного роста популярности стихотворения была его второстепенная роль в двух влиятельных шедеврах. Книга Чинуа Ачебе « Вещи рушатся» (1958) закрепила это понятие в словаре африканской независимости. К 1971 году, как отмечает Guardian, название стало «африканской фразой». Сборник эссе Джоан Дидион «, сутуясь в сторону Вифлеема » (1968) произвел аналогичный эффект в США во время пахнущего желудком оттока.Дидион открыла свою книгу со стихотворением, потому что его строки «отозвались в моем внутреннем ухе, как будто они были имплантированы туда хирургическим путем… единственные образы, на фоне которых большая часть того, что я видел, слышала и думала, составляла какой-то образец».

После Ачебе и Дидиона строчки из стихотворения стали появляться все чаще в Китае, Индии, Африке, Индонезии, Северной Ирландии и Великобритании. Очевидно, не было геополитической драмы, к которой его нельзя было бы применить. В 2007 году, после того как Институт Брукингса назвал свой доклад по Ираку «Все разваливается», New York Times заявила: «Второе пришествие быстро становится официальной поэмой о войне в Ираке.«Вы можете найти похожие заявления относительно финансового кризиса, арабской весны и, теперь, эпохи правого популизма. В августе 2016 года, когда Трамп наклонился в сторону Вашингтона, Wall Street Journal объявил: «Террор, Брексит и выборы в США сделали 2016 год годом Йейтса», после того как исследовательская компания Factiva обнаружила, что фразы из стихотворения уже стали появляться чаще. прессе, чем в любой другой год за предыдущие три десятилетия. С тех пор на это стихотворение ссылались Джордан Петерсон и Славой Жижек, обыскивали Моби и Слитер-Кинни в поисках названий анти-Трамповых песен, декламировали в финале сезона сериала Devs Алекса Гарланда и шесть раз цитировали в парламенте.

Поворот к Йейтсу после 2016 года неудивителен, потому что образ не удерживаемого центра давно превратил стихотворение в пробный камень озабоченных центристов. Незадолго до того, как баллотироваться на пост президента в 1968 году, Роберт Ф. Кеннеди предупредил: «В самом деле, мы, кажется, воплощаем в жизнь видение Йейтса». В 1979 году гранд лейбористской партии Рой Дженкинс процитировал это в кульминации своей знаменитой лекции Димблби о «радикальном центре», речи, которая проложила путь к запуску СДП.

Сам Йейтс не был материалом для SDP.С его вкусом к автократии, презрением к массам и увлечением фашизмом (по крайней мере, в первое десятилетие его существования) он был бы удивлен, обнаружив, что его стихотворение используется как стимул для защиты либеральной демократии. Еще в 1934 году он в частном порядке признался в отношении ирландской политики: «Я обнаружил, что постоянно настаиваю на деспотическом правлении образованных классов как на единственном конце наших проблем». На следующий год он вспомнил, что, когда он был молодым противником в эпоху викторианского оптимизма, «все говорили о прогрессе, и восстание против моих старших приняло форму отвращения к этому мифу.Я получал удовлетворение от некоторых общественных бедствий, испытывал своего рода экстаз при созерцании гибели ».

Достаточно того юношеского аппетита к разрушению сохранилось во «Втором пришествии», чтобы читатели разошлись во мнениях относительно того, боится ли Йейтс грубого зверя или приветствует его. Но, несомненно, эти две эмоции переплетены. Подобно тому, как авторы-антиутопии получают удовольствие от драматизации своих худших страхов, великое апокалиптическое искусство обладает ужасающей жизненной силой, его пульс учащается перед катастрофой. Динамичная амбивалентность «Второго пришествия», смешанная с ужасом и волнением, объясняет его охват популярной культурой.Предлагая читателю хаос, ужас, тревогу и таинственное заклятие врага, представляет собой своего рода фильм-катастрофу для современной цивилизации. Много денег было заработано на вдохновении экстаза при созерцании разорения.

Чарли Шин и Майкл Дуглас на Уолл-стрит (1987). Фотография: Allstar / 20th-Century Fox / Sportsphoto Ltd / Allstar

В поп-музыке такие разные артисты, как Рутс, Зомби и Кристина, выпустили пластинки под названием Things Fall Apart . По телевидению шоу, в том числе The West Wing , Battlestar Galactica и Babylon Five , звучат на «Второе пришествие».В последнем сезоне сериала «Клан Сопрано » чтение стихотворения приводит измученного А.Дж. Сопрано к попытке самоубийства, побуждая его мать спросить: «Что это за стихотворение, чтобы учить студентов колледжа ?!»

Столь многие намеки в массовых развлечениях не могут быть предназначены исключительно для развлечения их авторов. Когда Гордон Гекко пошутил: «Значит, сокол услышал сокольника, да?» В фильме « Уолл-стрит, » (1987), должно было быть предположено, что более чем несколько зрителей будут следить за ссылкой.В колоссальном бестселлере Стивена Кинга «Стенд » (1978), в котором вооруженный «супергрипп» уничтожает большую часть человечества, один персонаж говорит: «Зверь уже в пути. Он уже в пути, и он намного сложнее, чем тот парень Йитс [sic] мог себе представить. Все разваливается ». Некоторое знание также необходимо, чтобы оценить пародийную финальную строку Нила Геймана и Терри Пратчетта « Good Omens » (1990), в которой Антихрист изображен «с надеждой наклоняясь к Тэдфилду».

Было бы неразумно утверждать, что «Второе пришествие» более актуально, чем когда-либо, потому что это уже много раз говорилось раньше. Если сейчас он кажется особенно мощным, возможно, это потому, что мы болезненно привыкли к мысли, что прогресс хрупок и слишком легко отступить. В эпоху шокирующих перемен теория исторических циклов Йейтса — «день и ночь, ночь и день во веки веков», как он однажды выразился, — кажется правдой. Единственное утешение, которое предлагает стихотворение, — это осознание того, что по той или иной причине каждое поколение испытывало тот же апокалиптический трепет, что и Йейтс 100 лет назад.Вот почему это стихотворение для 1919, 1939, 1968, 1979, 2001, 2016, сегодня и завтра. Все разваливается снова и снова, но зверь так и не доходит до Вифлеема.

Три присутствия: Йейтс, Элиот, фунт


I

2 апреля 1916 года одна из пьес Йейтса для танцоров, At the Hawk’s Well , впервые была представлена ​​в гостиной леди Эмералд Кунард на Кавендиш-сквер в Лондоне перед приглашенной публикой.Мичио Ито танцевал Хранителя Колодца. Среди гостей были Эзра Паунд и Т.С. Элиот. Насколько я знаю, возможно, это был единственный день, когда Йейтс, Элиот и Паунд были вместе в одной комнате. Много лет спустя Сэмюэл Беккет написал пьесу, например, At the Hawk’s Well , об ожидании; ожидание того, кто должен прибыть, но не прибывает, вариант ожидания трансформирующегося потока воды, который никогда не принимается, потому что страж колодца отвлекает тех, кто по нему тоскует.В Happy Days Винни произносит первую строчку У колодца Ястреба : «Я взываю к глазу разума», — это одна из многих литературных аллюзий, которые она вспоминает, или, скорее, Беккет от ее имени. Я провожу слабую связь между этими случаями, чтобы предложить литературный контекст для отношений, которые я предлагаю описать: Йейтс и Элиот, Йейтс и Паунд.

Мы знаем, когда Элиот обратился в англиканскую общину — он официально начал свою профессию 9 июня 1927 года — но мы не знаем точно, когда он обратился в Йейтса, — это заняло гораздо больше времени.Впервые он официально написал о Йейтсе в Atheneum , выпуске от 4 июля 1919 года, незабываемо серьезном обзоре переизданного The Cutting of an Agate . Элиот, очевидно, находил всю чувствительность Йейтса странной. В своей прозе, как и в своих стихах, он сказал, что Йейтс «не от этого мира — этот мир, конечно, является нашей видимой планетой, независимо от того, что наша теология или миф могут представить как ниже или выше него». Элиот предполагает, что он центральный, по сравнению с которым Йейтс экзотически периферийен.Разница между миром Йейтса и нашим, продолжал Элиот в ужасе, «настолько велика, что кажется почти физиологическим разнообразием, разными нервами и чувствами». Дело не в том, что Йейтс интересовался привидениями, медиумами, лепреконами и спрайтами — или не только в этом. «Когда англичанин исследует тайны Каббалы, — сказал Элиот, — каждый знает свое мнение о нем, но мистер Йейтс по любому вопросу вызывает недоумение и беспокойство»:

Спрайты недопустимы; но мистерПовседневный мир Йейтса, мир, который допускает этих монстров без удивления, который рассматривает их более знакомо, чем Коммерческая дорога рассматривает Ласкар, — это неизведанное и непознаваемое. Ум мистера Йейтса в некотором роде независим от опыта; и все, что происходит в этом уме, не менее важно. Это ум, в котором восприятие фактов, чувства и мышление немного отличаются от нашего.

Элиот не определял, кого он имел в виду под «нашими», и не оправдывал вынесение их ценностей в качестве решающего критерия.Он не объяснил, как можно было бы апеллировать к «опыту» как к системе, которую якобы разделяли. Он утверждал, что чувствительность Йейтса не может быть оценена никаким доступным стандартом:

В стихах г-на Йейтса, в частности, качества ни в коем случае нельзя определять как простое ослабление и слабость. Если сравнить его с работой любого английского барда, очевидно, эквивалентной тонкости, результат будет таким, что рассматриваемая английская работа окажется тонкой; вы можете указать на то, чем должно быть, а чем нет; но о Йейтсе нельзя сказать окончательно, что ему не хватает чувств.Он не претендует на большее чувство, чем имеет, возможно, у него много чувств; это не чувство, что стандарты можно измерить как страстные или безвкусные.

Проблема Элиота с Йейтсом заключалась в том, что он не мог видеть ни свои мысли, ни свои чувства как исходящие из какого-либо общего источника:

Кажется, что в своем бестелесном образе он происходит из-за мыслей, мыслей «мудрости», и если мы не уверены, то это потому, что мы не видим, по какому праву он приходит с ними.

Возможно, допускает Элиот, эти мудрые мысли возникли у Йейтса во сне; но даже если это так, «г.Мечта Йейтса совпадает с реальностью мистера Йейтса », квалификация или продолжение его самого.

Элиот в качестве доказательства процитировал четыре коротких отрывка из The Cutting of an Agate , в том числе один — действительно неточно процитированный — в котором Йейтс говорит, что поэт должен «довольствоваться тем, что находит свое удовольствие во всем, что навсегда уходит. чтобы он мог снова появиться в красоте женщины, в хрупких весенних цветах, в сиюминутной героической страсти, во всем, что является самым быстротечным, наиболее страстным, так сказать, для своего собственного совершенства, наиболее стремящимся вернуться в своей славе.[1] «Это стиль Патера», — справедливо сказал Элиот, но затем он позволил себе немного расовых предрассудков, сказав: «Это стиль Патера с уловкой глаза и отвисшей нижней губой. которые доносятся из-за Ирландского пролива, тем более соблазнительны ». «Мистер. Йейтс, — говорит он, — иногда кажется, как философ эстетики, бессвязным »:

Но все его наблюдения вполне согласуются с его личностью, с его удаленностью. Его удаленность — это не бегство от мира, поскольку он невиновен ни в каком мире, из которого можно убежать; его процедура безупречна, но он не начинает там, где мы.

На этом этапе своего обзора Элиот начинает думать, что, чтобы разобраться в Йейтсе, вы должны сначала вспомнить, что он ирландец. Он считал, что быть ирландцем — значит быть лишенным некоторых атрибутов чувственности, в частности, остроумия, качества, которое он определил в своем эссе об Эндрю Марвелле как «жесткая разумность под легким лирическим изяществом»:

Вы не можете найти его в Шелли, Китсе или Вордсворте; в Ландоре вы не найдете ничего, кроме отголоски этого; еще меньше у Теннисона или Браунинга; и среди современников г.Йейтс — ирландец, а мистер Харди — современный англичанин, то есть мистер Харди не имеет этого, а мистер Йейтс вообще не входит в традицию [2].

Что такое «традиция», Элиот в данном случае не сказал: по-видимому, он имел в виду структуру ценностей, которой не хватало ирландским мужчинам и женщинам, хотя ирландская культура могла указывать на различные формы интеллекта, примером которых являются Свифт, Йейтс, Уайлд, Джойс и Шоу. «Мысли Йейтса, — сказал Элиот в обзоре —

».

на самом деле является крайним эгоизмом и, как это часто бывает с эгоизмом, остается несколько грубым; действительно, сырой, как и следовало ожидать от ее удаленности.В том, что называется ирландской литературой, есть что-то от этой грубости и большей части этого эгоизма: эгоизм, который мешает встретиться лицом к лицу, и грубость, которая остается от того, что ей не приходилось сталкиваться с прямыми контактами. Мы знаем также об уклонении или, скорее, об эвакуации реальности очень цивилизованными людьми; но цивилизованные до такой степени люди редко бывают художниками, а мистер Йейтс всегда художник. Его грубость и эгоизм присутствуют и у других писателей-ирландцев; оправданный эксплуатацией до величия, в более поздних работах г.Джеймс Джойс.

Джойса тоже можно понять, только если принять его за ирландца с признаками и недостатками, соответствующими этому условию:

Ум мистера Джойса тонкий, эрудированный, даже массивный; но он не похож на инструмент Стендаля, инструмент, постоянно смягчающий и очищающий эмоции; он действует в среде, в превосходном потоке его чувств. Основа — чистое чувство, и если бы чувства мистера Йейтса были столь же сильны, они также оправдали бы его мысль.Очень сильное чувство грубо; вина мистера Йейтса в том, что он груб, но при этом не могущественен. Слабость его прозы подобна слабости его стихов. Проблема не в том, что он непоследователен, нелогичен или бессвязен, а в том, что объекты, на которые он направлен, не зафиксированы; как и в его портретах Синджа и нескольких других ирландцев, мы не видим самих мужчин перед собой, но проецируем чувства мистера Йейтса. Всегда следует признать, что, по крайней мере, в стихах чувство мистера Йейтса выражается не просто в грубости и эгоизме, а в том, что оно имеет положительное, индивидуальное и постоянное качество.[3]

Возможно, именно это свойство, общее для Йейтса и Джойса, позволило Элиоту думать, что Йейтс предвосхитил Джойса в самом далеко идущем изобретении в современной литературе. Рецензируя Ulysses в 1923 году, Элиот писал:

Именно здесь параллельное использование мистером Джойсом Odyssey имеет большое значение. Это научное открытие. . . Используя миф, проводя непрерывную параллель между современностью и древностью, г.Джойс придерживается метода, которым другие должны следовать после него. . . Это просто способ контролировать, упорядочивать, придавать форму и значение огромной панораме тщетности и анархии, которая является современной историей. Это метод, уже обозначенный г-ном Йейтсом, и необходимость которого, я полагаю, г-н Йейтс был первым современником, осознавшим его. . . Вместо повествовательного метода мы теперь можем использовать мифический метод. Я серьезно верю, что это шаг к тому, чтобы сделать современный мир возможным для искусства.. . [4]

Элиот не говорит, где Йейтс обрисовал мифический метод. Я предполагаю, что это повлекло за собой искупление простого факта из его бедности путем представления его в свете более высокой или более широкой перспективы. Если так, то я думаю, что Йейтс сделал это особенно в таких стихотворениях, как «Женщина, которую пел Гомер» и «Нет второй Трои».

В связи с этим достижением удивительно, что Элиот в течение нескольких лет продолжал насмешливо комментировать отношения Йейтса с оккультными образами и мотивами; хотя именно в эти годы он осознал силу более поздних стихов Йейтса.В Использование поэзии и использование критики он написал:

Никто не может читать «Автобиографии » мистера Йейтса и его ранние стихи, не чувствуя, что автор как поэт пытался добиться чего-то вроде возвышения, которое, как мне кажется, можно получить от гашиша или закиси азота. Он был очень очарован самоиндуцированными состояниями транса, расчетным символизмом, медиумами, теософией, созерцанием кристаллов, фольклором и хобгоблинами. Золотые яблоки, лучники, черные свиньи и тому подобное было в изобилии.Часто этот стих обладает гипнотическим очарованием: но вы не можете покорить небеса магией, особенно если вы, как мистер Йейтс, очень здравомыслящий человек. Затем, благодаря великому триумфу развития, г-н Йейтс начал писать и до сих пор пишет одни из самых красивых стихов на этом языке, одни из самых ясных, простых и прямых [5].

В После «Странных богов» — лекций Пейджа-Барбура, которые Элиот читал в Университете Вирджинии в 1933 году, — он называл Паунда «вероятно, самым важным из ныне живущих поэтов на нашем языке», а Йейтса — «другим важным поэтом нашей эпохи». наше время », подвергая обоих поэтов упрекам.[6] Его жалоба на Йейтса, которую он в основном заимствовал из книги И. А. Ричардса Science and Poetry только для того, чтобы критика стала еще более острой, чем это сделал Ричардс, заключалась в том, что «сверхъестественный мир» Йейтса был «неправильным сверхъестественным миром»:

Это был не мир духовного значения, не мир настоящего Добра и Зла, святости или греха, а очень сложная низшая мифология, призванная, как врач, снабжать затухающий пульс поэзии каким-то временным стимулятором, чтобы умирающий пациент может произнести свои последние слова.В своем крайнем самосознании он приближается к мифологии Д. Х. Лоуренса с ее более декадентской стороны. Мы восхищаемся мистером Йейтсом за то, что он перерос его; за то, что он собрал свои нагрудники и смирился с тем, что поселился в квартире, обставленной самым простым образом. Осталось несколько поблекших красот: Вавилон, Ниневия, Елена Троянская и такие сувениры юности; но строгость поздних стихов мистера Йейтса в целом должна вызывать восхищение у наименее сочувствующих.

Не то чтобы Элиот полностью покончил с упреком:

Хотя тон часто выражает сожаление, иногда — смирение:

То, что было сказано или сделано много лет назад,

Или вещи, которых я не делал или не говорил

Но подумал, что могу сказать или сделать,

Веси меня, а не день

Но кое-что вспомнили,

Моя совесть или мое тщеславие в ужасе.

, и хотя мистер Йейтс все еще, возможно, слишком сильно похож на обветшалого Тритона среди ручьев, он достиг величия вопреки величайшим препятствиям; если он не пришел к центральной и универсальной философии, он по крайней мере отбросил, по большей части, пустяковое и эксцентричное, провинциальное во времени и месте [7].

Элиот, кажется, имеет в виду, не говоря об этом особо, что Йейтс уступает Данте в вопросе центральной и универсальной философии.

Вскоре выясняется, что обращение Элиота к Йейтсу — или, скорее, к более позднему Йейтсу — произошло где-то между концом 1933 и 1935 годами.К 1935 году он осознал значение Йейтса; во-первых, в отношении Театра Аббатства, который «хранил поэзию в театре» и «поддерживал литературные стандарты, которые давно исчезли с английской сцены»; а затем для самой поэзии, о которой Элиот сказал, что «Мистер Йейтс был и остается величайшим поэтом своего времени ». «Я не могу вспомнить ни одного поэта, даже из самых великих, который показал бы более длительный период развития, чем Йейтс». Развитие «в этом смысле — это не просто гений, это характер; и он устанавливает стандарт, которому его младшие должны стремиться подражать, не надеясь на равные.[8] Я думаю, что Элиот имел в виду Шекспира, когда апеллировал к длительному периоду развития как к доказательству гения и характера.

Когда Йейтс умер в 1939 году и Элиот принял приглашение прочитать первую ежегодную лекцию Йейтса перед Друзьями Ирландской академии в театре Абби в 1940 году, он сохранил тему развития поэта и заметил, что Йейтсу «пришлось ждать более поздняя зрелость, чтобы найти выражение раннего опыта ». Снова перечитывая стихотворения в свете завершенного развития, Элиот нашел поворотный момент в томе 1914 года, Обязанности , с его «жестоким и ужасным посланием» и большими строками —

Простите, что ради бесплодной страсти,

Хотя я приблизился к сорока девяти,

У меня нет ребенка, у меня нет ничего, кроме книги,

Ничего, кроме доказательства твоей и моей крови.

Таким образом, он считал Йейтса, поэта и драматурга, «в первую очередь поэтом среднего возраста», что, по-видимому, имел в виду в пьесе « Чистилище » и в таких стихотворениях, как «Памяти Евы Гор-Бут и Con Markiewicz »и« Coole Park 1929 »,« чувствуется, что самые живые и желанные эмоции молодости были сохранены, чтобы получить их полное и должное выражение в ретроспективе. . . Ведь интересные ощущения возраста — это не просто разные чувства; это чувства, в которые интегрированы чувства юности.”[9]

Я цитировал достаточно, чтобы показать, что Элиот изменил свою критическую оценку Йейтса, вероятно, в 1934 году, и что до этого момента его представление о достижениях Йейтса было нерегулярным и непостоянным. Безличная враждебность обзора The Cutting of an Agate — поскольку она равносильна этому — может быть объяснена, но только частично, тем, что Элиот должен держать значительную дистанцию ​​между собой и Йейтсом, каждого из которых можно было бы рассматривать как символист, однако по-разному они отреагировали на французский символизм, как Артур Симонс изложил его в The Symbolist Movement in Literature .Насколько я понимаю, Саймонс провел Йейтса через первые главы с Малларме в качестве главной фигуры, и что Элиот быстро проделал свой путь через несколько глав, пока не достиг Лафорга, поэта, которого он считал наиболее полезным в его попытке открыть для себя свои собственные. голос. И все же враждебность Элиота трудно объяснить. Стихи в Обязанности и пьеса У Ястребиного колодца были доступны ему в течение нескольких лет, прежде чем он совершил неровности в своей рецензии на The Cutting of an Agate The Use of Poetry and the Use of Criticism он ругал Ричардса за то, что тот не совсем оценил более поздние работы Йейтса, хотя сам он не спешил с этим. Ричардс мог только сослаться на то, что он написал Science and Poetry до того, как The Tower вышел в 1928 году. [10] Присутствие Йейтса, Свифта и Малларме в «знакомом составном призраке» из «Маленького Гиддинга» — последняя дань Элиота трем великим предшественникам; если мы добавим Данте и Шекспира, мы почти все составим.

Стоит отметить, что Элиот, очевидно, не обращал внимания на более позднюю политику Йейтса: он не имеет в виду помолвку Йейтса — если это была помолвка — с фашизмом Муссолини и Джентиле. По-видимому, Элиот думал, что это чувство или что-то в этом роде не входило в поэзию или пьесы, и поэтому его вполне можно было проигнорировать.

II

Йейтс и Элиот не были знакомыми; они встречались время от времени и в приятной атмосфере еще с 1915 года — по крайней мере, один раз на собрании Омега-клуба, и еще раз, когда они обедали в Сэвиле.Элиот опубликовал его в The Criterion . Йейтс и Элиот также вместе активно поддерживали Групповой Театр Руперта Дуна. Элиот Sweeney Agonistes , опубликованный 1 декабря 1932 года, был исполнен Группой в их комнатах в Лондоне 11 ноября 1934 года, текст, как у нас, был дополнен музыкой Уильяма Олвина, масками Роберта Медли и по-видимому, много сценического бизнеса. Это был его первый английский спектакль: он уже был поставлен экспериментальным театром колледжа Вассар Хэлли Фланаган во время пребывания Элиота в США.С. в 1933 году. Йейтс посетил еще одно его представление Групповым театром в Лондоне 16 декабря 1934 года. Элиот и Йейтс также пытались основать Театр поэтов в Лондоне в 1935 году, но безуспешно [11]. Так что время от времени они были товарищами, но не товарищами. У Йейтса и Паунда другие отношения: они были друзьями и остались друзьями, особенно после трех зим, проведенных в Stone Cottage, Coleman’s Hatch, Sussex. Дружба продолжалась годами и нашла свое воплощение в общем Рапалло.Одним из многих различий между Элиотом и Паундом в их отношениях с Йейтсом было то, что Паунд не изменил своего мнения. С первых лет в Лондоне он разыскивал писателей, которых считал важными, но не торговался из-за их качеств. Когда он определился с их качеством, он редко менял свое мнение. 10 декабря 1912 года, через три года после встречи с Йейтсом, он написал письмо в Poetry , новый журнал Гарриет Монро:

Положение дел здесь, в Лондоне, на мой взгляд, следующее:

Я нахожу мистераЙейтс — единственный поэт, достойный серьезного изучения. Работа г-на Йейтса уже является признанной классикой и является частью обязательного чтения в Сорбонне. Нет необходимости объявлять его американской публике. . . Я лучше буду говорить о поэзии с Фордом Мэдоксом Хьюффером [еще не с Фордом Мэдоксом Фордом], чем с любым человеком в Лондоне. Верования г-на Хьюффера в отношении искусства лучше всего можно объяснить, сказав, что они диаметрально противоположны взглядам г-на Йейтса.

Мистер Йейтс был субъективен; верит в гламур и ассоциации, которые связаны со словами.«Произведения искусства рождают произведения искусства». У него много общего с французскими символистами. Г-н Хьюффер верит в точную передачу вещей. Он удалял слова из всех «ассоциаций», чтобы получить точное значение. Он заявляет, что предпочитает прозу стихам. Вы можете найти его истоки в Готье или Флобере. Он объективен. Эта школа имеет тенденцию ускользать от описания. Другой склонен впадать в сантименты.

Метод мистера Йейтса, на мой взгляд, очень опасен, потому что, хотя он и является величайшим из ныне живущих поэтов, использующих английский язык, и хотя он бессмертно воспевал некоторые жизненные настроения, его искусство не сильно расширилось. размах за последнее десятилетие.Его дар английскому искусству в основном отрицательный; то есть он лишил английскую поэзию многих ее недостатков. Его «последователи» ни к чему не привели. Ни Синдж, ни леди Грегори, ни Колум не могут быть названы его последователями, хотя он имел много общего с их воспитанием, но почти каждый человек, серьезно пишущий английские стихи, в чем-то ему обязан [12].

Совершенно очевидно, что Паунд был на стороне Хьюффера. Поэзия должна быть по крайней мере так же хорошо написана, как и проза, особенно проза Стендаля и Флобера.Единицей восприятия является зрительный образ. Остерегайтесь гламура и ассоциаций. Если разум — это «восстанавливающая часть природы», вам не следует полагаться на впечатления, которые просто достигают вашей сетчатки глаза. [13] Если вы это сделаете, вы обнаружите, что одно впечатление вытесняет другое: ваша работа не будет развиваться.

В своих мемуарах Анри Годье-Бжеска Паунд высказал такое же предпочтение, не называя имен:

Есть два противоположных способа мышления о человеке: во-первых, вы можете думать о нем как о том, к чему движется восприятие, как об игрушке обстоятельств, как о пластической субстанции , получающей впечатлений; во-вторых, вы можете думать о нем как о направляющем некую текучую силу против обстоятельств, как о зачатии, а не просто о отражении и наблюдении.Нельзя утверждать, что один способ лучше другого, отмечается разнообразие темпераментов. Эти два лагеря существуют всегда. [14]

Но Паунд, очевидно, считал, что один способ — способ зачатия вместо простого отражения — лучше первого: он был основой его эстетики. «Имажизм — это не символизм». [15]

Через несколько лет Паунд пришел к выводу, что все, что Йейтс делал в отношении символизма, Элиот делал лучше; и что бы Хуэффер ни делал на пути реализма, Джойс делал это лучше, по крайней мере, в Dubliners , A Portrait of the Artist as a Young Man и реалистичных главах Ulysses .Можно подумать, что обзор обязанностей Паунда в мае 1914 года указывает на изменение стиля со стороны Йейтса, но это не так, не совсем так. Как отмечает Паунд, в таких стихотворениях, как «Нет второй Трои» и «Волхвы» есть новая нота, но Йейтс по-прежнему остается символистом; хотя его работа стала «более сложной, стремящейся к большей точности деталей». Это «больше не романтически кельтское». [16] Паунд, кажется, говорит, что Йейтс, все еще неисправимый символист, осознал силу случайных деталей: изменение, новая нота, очевидна в некоторых стихах в «Зеленый шлем». и другие стихотворения (1910) и Обязанности (1914).Но Йейтс не изменил своей фундаментальной приверженности символизму. Он не присоединился к Паунду, Годье-Бжеске, Уиндему Льюису, Х.Д., Хьюфферу и Джойсу на службе того, что мы теперь называем объективизмом. Даже в более поздние годы, когда Паунд писал о своих первых днях работы с Йейтсом, он вспоминал его как убежденного символиста.

Где-то в 1911 году Йейтс и Паунд оказались вместе в Париже, но, возможно, не в тот день, когда Паунд вышел из метро в Ла Конкорд и увидел вокруг себя прекрасные лица.Он написал стихотворение из тридцати строк, но уничтожил его, потому что оценил его как произведение второй интенсивности. Шесть месяцев спустя он написал стихотворение вдвое меньшей длины и тоже уничтожил его. Год спустя, имея в виду японский hokku , он написал стихотворение из трех строк, включая заголовок «НА СТАНЦИИ МЕТРО:

».

Видение этих лиц в толпе;

Лепестки на мокрой черной ветке.

Позже он сказал об этом:

Осмелюсь сказать, что это бессмысленно, если только человек не погрузился в определенное русло мыслей.В стихотворении подобного рода пытаются записать точный момент, когда вещь, внешняя и объективная, трансформируется или устремляется во внутреннюю и субъективную [17].

Поэма, как сказал о ней Хью Кеннер, «это энергия, это усилие. Оно не умиротворяет себя воспроизведением видимого, а установлением связи с другими видимыми вещами »[18]. Это пример« сопоставления без связок », если использовать фразу, которую мы ассоциируем с Маршаллом Маклюэном. Вот почему он указывает на объективизм, вариант, которым воспользовались Паунд и несколько поэтов схожих взглядов, включая Уильяма Карлоса Уильямса, Марианну Мур, Луи Зукофски, Бэзила Бантинга и Джорджа Оппена.Объективизм с самого начала отступает в пользу увиденного, даже если смысл этого предмета в конечном итоге должен стать, как говорит Паунд, «внутренним и субъективным». Во время того же визита в Париж, как Паунд вспоминал об этом в Песни 83, он видел Йейтса как …

.

Дядя Уильям бродит по Нотр-Даму

в поисках чего угодно

остановился, чтобы полюбоваться символом

с Нотр-Дамом внутри него

А в Сент-Этьене

Или почему бы не Dei Miracoli:

русалки, резьба по дереву.. . [19]

Большую часть работы в этом отрывке выполняет «Принимая во внимание». Йейтс просто получает впечатления. Нотр-Дам не видится актом зачатия, потоком энергии, направленным на него. Ум Йейтса «ищет чего угодно», ничего особенного. В то время как резных русалок Пьетро Ломбардо на Санта-Мария-деи-Мираколи в Венеции можно только увидеть: ум того, кто смотрит на них, сосредоточен на их деталях, он не ждет, пока их окружит символический ореол.По словам Адриана Стоукса, в этом разница между лепкой и резьбой. Процитированный мною отрывок из песни 83 подтверждает распространенное мнение о Йейтсе — Дональд Дэви хорошо выразил это в своей первой книге о Паунде — как о поэте, который никогда ни на что не смотрел; что он угадал эмблему более страстно, чем лебедь, который ее создал: «Еще одна эмблема!» В символизме вы могли почти держать глаза закрытыми и обращать внимание только на отголоски слова и слова, поэтому очень мало объектов в космосе могут навязывать вам свои права.Поль Валери сказал о поэтах, пришедших на смену французским символистам, что «они снова открыли, после случайностей бытия, глаза, которые мы закрыли, чтобы сделать себя более близкими к его сущности» [20]. Когда Паунд заметил, что Йейтс был восприимчив к нему. ассоциации, которые висят рядом со словами, он указал на интерес символиста к эффектам чисто лингвистическим, не производным от природы и не поддающимся проверке апелляцией к этой ценности: они являются лингвистическими насквозь. В первые годы своей карьеры поэта Паунд сам был подвержен этим эффектам, но он работал без них и обратился за руководством к поэту Готье и его настойчивому требованию к деталям предчувствия.Паунд стал люминистом еще до того, как назвал свои пристрастия имажинизмом или вортицизмом.

Тем не менее,

Паунд упоминает Йейтса гениально. Он никогда не забывал дружбу, которая установилась между ними зимой в Каменном коттедже, где Йейтс заставлял его читать научные работы о ведьмах и демонологии, а также книгу Даути «Рассвет в Британии ». В конце песни 98 Фунт ругает Йейтса, Элиота и Уиндема Льюиса за то, что они «не имеют под собой почвы», в отличие от А. Р. Орейджа, который, очевидно, имел желаемую почву.Орейдж, как и Паунд, знал, что основой общества является управляющая им экономическая система — система, разъясненная к удовлетворению Паунда Ч. Х. Дугласом. Иногда, как в 80-й песне, Паунд подшучивал над сенатором Йейтсом, но в той же самой песни он соглашался со «старым Уильямом», что «крушение прекрасного дома / никому не приносит прибыли / (кельтский или иной)», и в Песнь 77 он вспомнил без всяких признаков несогласия, как «дядя Уильям» бормотал «Слайго на небесах», когда «туман наконец опустился на Тигуллио», — дань уважения, повторенная в песни 114.

III

Наиболее последовательные комментарии Йейтса к поэзии Элиота содержатся в его «Введении к Оксфордской книге современных стихов » (1936) и B.B.C. выступление на тему «Современная поэзия», которое он прочитал в том же году. В обоих случаях он называл Элиота сатириком, точнее, простым сатириком. В Оксфордской книге он представлял его в четырех «Прелюдиях», «Бегемоте», «Шепоте о бессмертии» и «Суини среди соловьев».«Элиот, — сказал он, —

.

оказал огромное влияние на его поколение, потому что он описал мужчин и женщин, которые встают с постели или ложатся в нее просто по привычке; в описании этой потерявшей сердце жизни его собственное искусство кажется серым, холодным, сухим. Он — Александр Поуп, работающий без видимого воображения, производя свои эффекты путем отказа от всех ритмов и метафор, используемых более популярными романтиками, а не путем открытия его собственных, этот отказ придает его работам непомерную ясность, которая имеет эффект новинка.

Сохранив ссылку на Папу, Йейтс сказал, что Элиот «обладает ритмической плоскостью « Очерк о человеке » — несмотря на поддержку мисс Ситуэлл, я вижу Папу таким, каким его видели Блейк и Китс — позже, в The Waste Land , среди всего этого. движется в символах и образах, в нем много однообразия акцентов », — чтобы проиллюстрировать это, Йейтс процитировал следующие строки:

Когда прекрасная женщина опускается до безумия и

Снова расхаживает по своей комнате, одна,

Она гладит волосы автоматической ручкой,

И ставит пластинку на граммофон.

«Меня, как и меня, поразили эти строки, — вспоминал Йейтс, — когда я впервые увидел картину Мане». «Я жаждал, — сказал он, — ярких красок и света Руссо и Курбе, я не мог вынести серого среднего оттенка — и даже сегодня Мане доставляет мне неполное удовольствие; он покинул процессию ». И как будто слово «процессия» напомнило Йейтсу другое, он продолжил: «Я также не могу отнести Элиота из этих стихотворений к стихам Шекспира и переводчиков Библии»:

Я считаю его сатириком, а не поэтом.Только однажды эта ранняя работа говорит великолепно:

Хозяин с кем-то невнятно

Беседует у порога,

Соловьи поют около

Монастырь Святого Сердца,

И пел в кровавом лесу

Когда Агамемнон громко закричал,

И пусть их жидкие просеивания падают

Чтобы запятнать жесткую бесчестную пелену.

Там, кажется, говорит Йейтс, Элиот поднялся на грандиозное событие Агамемнона, как сам Йейтс в «Леде и лебеде.”

Но Йейтс близок к тому, чтобы проявить дерзость, когда он называет религию Элиота «лишенной всех сильных эмоций» по сравнению с религией Джона Грея, Фрэнсиса Томпсона и Лайонела Джонсона: «Протестант из Новой Англии по происхождению, в нем мало себялюбия. подчиняться в его личных отношениях с Богом и душой ». Убийство в соборе , говорит Йейтс, — это «мощная сценическая игра, потому что актер, монашеская привычка, определенные повторяющиеся слова символизируют то, что он знает, а не то, что знает автор.Но у Йейтса есть одна претензия к пьесе:

Автор нигде не объяснил, чем Беккет и Король различаются по цели; Люди Беккета были ограблены и преследовались в его отсутствие; как король, он требует сильного правительства. Говоря устами Беккета, Элиот сталкивается с миром, который становится все более ужасным, с религией, подобной религии какого-нибудь великого государственного деятеля, и, к сожалению, не менее острой, потому что она обогащает молитвенник результатами математической философии [21].

И Йейтс цитирует начало речи Беккета: «Мир.И пусть они будут в своем возвышении ».

В B.B.C. Говоря о современной поэзии, после описания Элиота как «самого революционного человека в поэзии в моей жизни, хотя его революция была только стилистической», Йейтс связал его с писателями, для которых «то, что мы называем твердой землей, было создано человеческим разумом из неизвестных источников. сырье »: ​​

Они думают так не из-за Канта и Беркли, которые представляют собой давнюю историю, а из-за чего-то, что поднялось в воздух после того, как известный французский математик написал: «Космос — творение наших предков.Исторический и научный ум Элиота, кажется, добавил еще одну мысль, вероятно, от Николая Кузанского: реальность выражается в серии противоречий, или это что-то непознаваемое, что поддерживает центр качелей.

Чтобы проиллюстрировать это, Йейтс процитировал из «Сгоревшего Нортона» отрывок, который начинается: «В неподвижной точке вращающегося мира». [22]

IV

Йейтс относился к Паунду гораздо теплее, чем к Элиоту.В частности, в своих беседах в Рапалло Паунд и Йейтс обсуждали фундаментальные философские вопросы. Паунд казался Йейтсу решительным скептиком: он настаивал на том, что причинно-следственная связь не может быть доказана и что очевидные последовательности — это то, чему можно доверять. Если вы нажмете выключатель электрического света, свет, вероятно, загорится: «Все наши знания такие». Но Йейтс выбрал то, что Ричард Эллманн назвал «более твердой пищей утверждения». В журнальной записи от января 1929 года, после такого разговора, Йейтс написал о «поисках Паунда полного безмятежного самообладания»:

У Элиота и, возможно, у [Виндема] Льюиса, воспитанных в том же скептицизме, есть тенденция менять поиски на подчинение.. . Я согласен с Эзрой в его неприязни к слову вера. Вера подразумевает неизвестный объект, завет, подтвержденный именем или подписанный кровью, и быть более эмоциональным, чем интеллектуальным, может гордиться отсутствием доказательств. Но если я утверждаю, что то-то и то-то истинно, то чем полнее утверждение, тем полнее доказательство, и даже если оно неполное, оно остается в силе в определенных пределах. Я должен убить в себе скептицизм, за исключением тех случаев, когда это просто признание предела. . . [23]

Он думал, что сможет избежать скептицизма, «приняв себя прошлых лет»; переписав свои ранние стихи; он мог прикоснуться к «более сильной страсти, большей уверенности, чем я обладал или когда-либо обладал»:

Эзра, воссоздавая Проперция или какого-нибудь китайского поэта, избегает его скептицизма.Единственная причина, по которой мы помещаем нашу реальную ситуацию в наше искусство, заключается в том, что борьба за полное утверждение может быть, а часто и должна быть главной остротой этого искусства. Я должен, хотя [мир] вопит на меня, не допускать никаких действий, которые не в моих силах, ни того, что находится за пределами моих знаний, но, поскольку моя божественность далека от меня, я бледнею и дрожу. [24]

Отсюда следует, что Йейтсу нравились стихи Паунда больше, чем Элиота, но чем больше он думал о стихах Паунда, тем больше он уговаривал себя горячо и раздраженно.Он представлял Паунда в Оксфордской книге , написанной «Жена речного торговца: письмо», отрывком из «Посвящения Сексту Проперцию» и песни XVII. Но он упросил сказать что-нибудь о песнях в целом. Как и в пересмотренном видении Vision , с двадцатью семью песнями, доступными ему, он ничего не мог сделать из них: это было так, как если бы он хотел увидеть причинно-следственную связь и видел только произвольные последовательности:

Я часто встречал там ярко напечатанных королей, королев, лжецов, но никогда не обнаруживал, почему все масти не могут быть разложены в совершенно ином порядке.[25]

Во Введении к Оксфордской книге он сказал, что «подобно другим читателям я нахожу в настоящее время просто изысканные или гротескные фрагменты», но он был доволен тем, что отложил суждение до тех пор, пока стихотворение не будет завершено — исполнение, до которого он не дожил. Тем временем его раздражали «необъяснимые переходы Паунда, необъяснимые эякуляции, которые делают его смысл непонятным» [26]. «Эзра Паунд, — сказал Йейтс, — сделал текучесть своей темой; сюжет, характеристика, логический дискурс кажутся ему абстракциями, неподходящими для человека его поколения.«Он надеется, — сказал Йейтс, — чтобы создать впечатление, что все живое, что нет ни краев, ни выпуклостей, ни чего-либо, что могло бы остановить поток; но может ли такое стихотворение иметь математическую структуру? » Паунд сказал Йейтсу, что Песни в конечном итоге будут насчитывать сотню, но не о том, что структура стихотворения будет математической. Йейтс видел переменчивость повсюду в Песнях, но он не видел — то, что видел Кеннер, — что «работы Паунда, скажем, от Lustra до последних Песен, являются самой продолжительной проработкой в ​​любом искусстве помещений, подобных кубизму.[27] Действительно, возникает вопрос, насколько поэзии Паунда придерживался и любил Йейтс. Похоже, что всякий раз, когда он думал о поэзии, он позволял одному стихотворению заменять остальные и цитировал его — «Возвращение» — без комментариев как во Введении к Оксфордской книге , так и в пересмотренной версии Vision . Стихотворение удовлетворило Йейтса, по его теме мы можем сделать вывод о возвращении языческих богов. Патер написал две истории — «Аполлон в Пикардии» и «Дени Л’Оксерруа», в которых бог старого устроения выживает и приходит в современный мир как сила природы, чтобы уничтожить или быть уничтоженным.Поэма Паунда, которая, очевидно, понравилась Йейтсу, хотя он никогда не понимал ver libre , проводит в уме читателя синтаксические изменения, вариации ритма и фразы, а также изменения грамматического времени, которые представляют богов такими, какими они были и какими они, колеблясь, являются :

Видите, они возвращаются; ах, см. предварительный

Движения и медленные ноги,

Беда в темпе и неуверенность

Неуверенно!

Видите, они возвращаются, один за другим,

В страхе, как наполовину проснувшись;

Как будто снег должен колебаться

И ропот на ветру,

и пол-оборота назад;

Это были «Крылатые с трепетом»,

Неприкосновенный.

Боги крылатого башмака!

С ними серебряные гончие,

Нюхает воздух!

Хайе! Хаи!

Это были быстрые в бегстве;

Эти ароматные;

Это были души крови.

Медленный на поводке,

бледнеют поводков! [28]

В

Одним из самых замечательных качеств мужчин 1922 года — если кратко их называть — была их готовность принимать резкую критику со стороны друзей, не позволяя ей разрушить дружбу.Элиот, по сути, признал, что его не интересуют стихи Паунда из-за того, что они говорят, но его интересует то, как он обнаружил способы их произнесения. Паунд не сказал ничего хорошего о поздних стихах Элиота. В Time и Western Man Уиндем Льюис напал на качество современного стиля, главным образцом которого был Джойс. Паунд пытался показать Йейтсу ошибку его дикции, но его неудача не повлияла на их дружбу. Паунд восхищался реализмом Джойса, но считал Поминки по Финнегану сложной ошибкой.Йейтс называл Паунда человеком, «чье искусство противоположно моему, чья критика одобряет то, что я больше всего осуждаю, человека, с которым я должен был бы ссориться больше, чем с кем-либо еще, если бы нас не объединяла привязанность. . . »[29] Он намеревался поместить Паунда в первую версию A Vision как образец фазы 23 его лунного цикла, но передумал. Единственное упоминание Паунда, которое осталось в первой версии, было в замечательном параграфе апокалиптической критики:

Я уже обнаружил первую фазу — фазу 23 — последней четверти у некоторых моих друзей, а также у писателей, поэтов и скульпторов, которыми восхищались эти друзья, у которых есть форма сильной любви и ненависти, до сих пор неизвестная в искусстве.

Йейтс думает о Виндхэме Льюисе и Бранкузи и других художниках, которые являются «мастерами геометрического узора или ритма, который, кажется, полностью навязывается из-за пределов разума», художника, «стоящего вне себя»:

Я нахожу на этой 23 Фазе, которая, как говорят, первая, где есть ненависть к абстрактному, где интеллект обращается к самому себе, мистера Эзры Паунда, мистера Элиота, мистера Джойса, синьора Пиранделло, которые либо исключают из метафорируют фантазию поэта и заменяют странность, обнаруженную историческими исследованиями или нарушая логические процессы мышления, наводняя их связанными идеями или словами, которые, кажется, приходят в голову случайно; или кто сидел бок о бок, как в [Пиранделло] Генрих IV , «Пустошь», Улисс , физический первичный — сумасшедший среди своих смотрителей, человек, ловящий рыбу за газовым заводом, пошлость единственный дублинский день, растянутый на 700 страниц — и духовных праймериз, , бред, Король-рыбак, странствия Улисса.Это как если бы миф и факт, соединенные до истощения эпохи Возрождения, теперь разошлись настолько далеко друг от друга, что человек впервые понимает жесткость факта и этим самым признанием вызывает миф — Маску — который сейчас пробирается ощупью из тьмы разума, но вскоре будет преследовать и устрашать. [30]

Фунт там не охарактеризован его работами. Элльманн объяснил погоню и террор, сказав: «Йейтс подразумевает, что в этих писателях миф, вместо того, чтобы слиться с фактом в символическое целое, столкнулся с ним, создав безумную смесь.«Это прелюдия, — говорит Эллман, — к проявлению мифа в какой-то пугающей, бесчеловечной форме». [31] Как будто эти авторы забыли урок, сделанный Элиотом в обзоре Ulysses и предчувствия Йейтса конкретное производство смысла и ценности. Миф превратился в идеологию, в грубого зверя, которого мы не можем надеяться понять или контролировать.

VI

Я назвал этих трех писателей «присутствиями», главным образом из уважения к тому, что Йейтс использовал это слово в качестве названия одного стихотворения и решающего призыва в другом.Стихотворение «Присутствие» побуждает сказать, что присутствие — это тот, кого не нужно называть; фигура, архетип, в этом стихотворении блудница, ребенок или царица. В «Среди школьников» Йейтс вспоминает, как если бы это стихотворение было одой — отчасти это и есть —

O Присутствие

Эта страсть, набожность или привязанность знает,

И это символизирует вся небесная слава —

Слово «Присутствия» пишется с заглавной буквы, как будто в знак уважения к сущностям, к которым обращаются, прежде чем проявить более суровую честь воздать им должное в конце строфы как «самородные насмешники над человеческим предприятием.«Я истолковываю Присутствия как совершенства, спроецированные человеческим желанием — страстью, благочестием или привязанностью — и поэтому подходящие для обозначения небесной славы: что еще могло сделать это? Они неизбежно будут «самородными насмешниками над человеческим предприятием», поскольку это предприятие неизбежно несовершенно по сравнению с этим совершенством. Поэтому я издали слежу за Хелен Вендлер, когда она говорит, что «присутствия — это не Божества, к которым следует обращаться в вертикальном устремлении; они — саморожденные и обманчивые утешения, созданные нашим стремлением к совершенству в том, что мы любим.[32] Я думаю, они не утешение. «Созданные нашим стремлением к совершенству в вещах, которые мы любим», они насмехаются над нашими недостатками, лишь полагая, что несовершенства категоричны, они заложены в природе человеческого случая. Уоллес Стивенс пишет, что «несовершенное — это наш рай», то есть это рай, насколько мы можем знать, если только мы не верим в больший рай и не обнаруживаем, что он реализован в конечном итоге в другом способе существования. Модель O.E.D. позволяет нам думать о присутствии также как об отсутствии, о «божественном, духовном или бестелесном существе или влиянии, ощущаемом или воспринимаемом как настоящее»: он указывает нам на «совранское присутствие» в Paradise Lost и в «Вордсворте» « Аббатство Тинтерн »,« Я почувствовал / Присутствие, которое тревожит меня радостью / Высоких мыслей.«Так что не будет фантастикой думать о наших трех поэтах как о присутствующих, а не о божествах, а как об объектах нашей преданности, поскольку мы любим литературу, которую они воплощают, хотя она тоже несовершенна. Если нам приходится думать о них как о самородных насмешниках над человеческими предприятиями, мы поступаем так только в роковом конце и после того, как потратили большую часть своей жизни, обращаясь к ним в вертикальном устремлении. Если эти поэты в конце концов высмеивают человеческое предприятие, они практикуют такое издевательство, неправильно понимая друг друга; они не глухие, но им трудно слышать другие ритмы, кроме своего собственного.


[1] W. B. Yeats, The Cutting of an Agate (New York, 1912), p. 97. Элиот приводит последнюю фразу так: «очень хочет вернуться к своей славе».

[2] T. S. Eliot, Selected Essays (New York, 1964), p. 252.

[3] Т.С. Элиот, «Чужой разум», The Athenaeum , № 4653, 4 июля 1919 г., стр. 552–553.

[4] Т.С. Элиот: « Ulysses , Порядок и миф», The Dial , ноябрь 1923 г., перепечатано в Избранной прозе Т.С. Элиот , изд. Фрэнк Кермод (Лондон, 1975), стр. 177–178.

[5] T. S. Eliot, Использование поэзии и использование критики: исследования отношения критики к поэзии в Англии, (Лондон, перепечатка 1950 г.), с. 140.

[6] T. S. Eliot, After Strange Gods: A Primer of Modern Heresy (Нью-Йорк, 1934), стр. 45, 47.

[8] Т.С. Элиот: «Комментарий», Критерий , XIV, № LVII, июль 1935 г., стр. 610–613.

[9] Т.С. Элиот, О поэзии и поэтах (Нью-Йорк, 1957), стр. 299, 301, 303.

[10] Ср. Элиот, Использование поэзии и использование критики , стр. 140n и I. A. Richards, Coleridge on Imagination (Лондон, 1934), стр. 207n.

[11] Ср. Майкл Дж. Сиднелл , Танцы смерти: Групповой театр Лондона в тридцатые годы (Лондон, 1984), стр. 266–269.

[12] Эзра Паунд: «Status Rerum», Поэзия , Vol. 1, No. 4, январь 1913 г., стр. 123, 125.

[13] Хью Кеннер, The Pound Era (Беркли и Лос-Анджелес, 1971), стр. 164.

[14] Эзра Паунд, Gaudier-Brzeska: A Memoir (Нью-Йорк, четвертое издание, 1970 г.), стр. 89–90.

[16] Эзра Паунд, «Поздний Йейтс», Поэзия , т. 4, № 3, 11 мая 1914 г., стр. 64–68.

[18] Хью Кеннер, The Pound Era (Беркли и Лос-Анджелес, 1971), стр. 186.

[19] Эзра Паунд, Песни (Нью-Йорк, 1975), стр.548.

[20] Поль Валери: «Ils ont réouvert aussi sur les accidents de l’être les yeux que nous avions fermés pour nous faire плюс видимости в веществе»: «Avant-Propos à la connaissance de la déesse», Oeuvres , изд. Жана Хитье (Париж, 1957 г.), т. 1, стр. 1276.

[21] В. Б. Йейтс, «Введение», Оксфорд Книга современных стихов 1892–1935 (Оксфорд, 1936), стр. Xxi – xxiii.

[22] В. Б. Йейтс, «Современная поэзия», Essays and Introductions (Нью-Йорк, 1961), стр.499, 503.

[23] Цитируется в: Ричард Эллманн, Идентификация Йейтса, (Нью-Йорк, второе издание, 1964 г.), стр. 239.

[24] Там же, стр. 239–240.

[25] W. B. Yeats, A Vision (Лондон, второе издание 1937 г., исправленное 1962 г.), стр. 4.

[26] В. Б. Йейтс, «Введение», Oxford Книга современных стихов 1892–1935 , стр. Xxiv, xxv.

[27] Хью Кеннер, The Pound Era (Беркли и Лос-Анджелес, 1971), стр.142.

[28] Эзра Паунд: «Возвращение», Стихи и переводы (Нью-Йорк, 2003 г.), стр. 244–245.

[30] Джордж Миллс Харпер и Уолтер Келли Худ (ред.), Критическое издание книги Йейтса « Видение» (1925) (Нью-Йорк, 1978), стр. 211–212.

[31] Ричард Эллманн, Eminent Domain: Йейтс среди Уайльда, Джойса, Паунда, Элиота и Одена, (Нью-Йорк, 1967), с. 51.

[32] Хелен Вендлер, Наша тайная дисциплина: Йейтс и лирическая форма (Кембридж, Массачусетс.

Обновлено: 26.11.2021 — 10:14

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *