Исследование конспирологии строится на той предпосылке (если воспользоваться афористичным выражением Ричарда Уивера), что идеи имеют последствия. Пусть и очевидная, эта предпосылка вышла из моды в материалистическую эпоху и поэтому нуждается в разъяснении. У исторического материализма Карла Маркса (то есть у идеи, будто экономические условия определяют остальные стороны общественной жизни) много сторонников - даже среди тех, кто не называет себя марксистами. В соответствии с этими представлениями в научных работах экономическим интересам приписывается первостепенная роль, а идеи считаются всего лишь рационализацией этих интересов.
Но это упрощение. Конечно, экономические интересы очень важны, но не настолько, чтобы исключать все другие мотивы. Идеи тоже кое-что значат и обладают энергией, которая не сводится к простому отражению интересов. Даже самые безжалостные и циничные правители - такие, как Генрих Гиммлер или Сталин, - поддавались влиянию идей и знали об их воздействии на других. Более того, можно даже описать фашизм и коммунизм как попытки осуществить интеллектуальные мечты; в каком-то смысле тоталитарное государство - лучшее доказательство силы идей, поскольку оно подчиняется правилам, сформулированным в сознании одного человека, и свободно от воздействия общественно-политических условий. Не замечать роль сознания - значит не замечать один из самых плодотворных и важных факторов в жизни человека.
Этот тезис имеет прямое отношение к пониманию теорий заговора, поскольку из него следует, что эти теории могут быть и неоднократно бывали движущей силой истории. Соответственно, серьезные люди должны серьезно относиться к теориям заговора. Было бы ошибкой считать конспирологию незначительным явлением или смехотворным хобби. Такое отношение не учитывает не только роль конспирологии за последние два с половиной века, но и его современную роль и потенциал в будущем.
Приложение Б: ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ СЛЕПОТА СТАЛИНА
Мы должны помнить, что мы всегда на волосок от вторжения.
- Иосиф Сталин, 15 февраля 1939 года
Мы этого никак не заслужили!
- Наркоминдел Молотов, отвечая на германское объявление войны, 22 июня 1941 года
Самые недоверчивые люди - чаще всего самые большие простаки.
- Кардинал де Рец
Высшей точкой в истории конспирологии были события в 1941-1945 годах на Восточном фронте Второй мировой войны, где армии Гитлера и Сталина сошлись в битве, которая во многом была следствием двух величайших ошибок в истории войн. Гитлер по ошибке начал войну на два фронта; Сталин не угадал, что его ждет. Поскольку ошибка Сталина тесно связана с его страхом перед заговорами, то я остановлюсь на ней подробнее.
Германо-советский Пакт о ненападении в августе 1939 года (и его секретные приложения) устанавливал между двумя сторонами десятилетний мир. Но к декабрю 1940 года Гитлер решил отречься от него и внезапно напасть на Советский Союз. На протяжении первой половины 1941 года Сталину поступало огромное количество точной информации о деятельности и планах немцев, и вся она точно раскрывала планы Гитлера.
Первое предупреждение, основанное на информации из Берлина, поступило в январе 1941 года от правительства США; затем оно было подтверждено дальнейшими американскими предупреждениями, письмами Уинстона Черчилля и широким спектром советских источников (включая источники посольства в Берлине, прекрасного разведчика Рихарда Зорге в Токио и других). К марту Москву завалили слухами о близкой беде. Пойдя на уникальный, видимо, в истории дипломатии шаг, немецкий посол в Москве 19 мая раскрыл дату нападения, которое готовило его правительство. Одного перебежчика из нацистской армии, сказавшего о близком нападении, не стали слушать; другого быстро казнили за распространение дезинформации. В целом Кремль получил сто или более предупреждений о нацистском нападении.
Наряду с этими - разнообразными и авторитетными - источниками, советские командиры на границе сами могли видеть широкомасштабные немецкие приготовления. Нацистские силы вторжения, собранные за десять месяцев, располагались на фронте длиной в 1800 миль от Балтийского побережья до Черного моря; в Ostheer [Восточную армию] входило 3, 2 миллиона человек (из общего числа немецких военнослужащих в 3, 8 миллиона), 600 000 грузовиков и 600 000 лошадей, 7 000 орудий, 3 350 танков, более 2 000 самолетов. Одним словом, "мало какие страны бывали лучше предупреждены о грозящем нападении, чем Советский Союз в июне 1941 года".
Но Сталин решил не обращать внимания на всю эту информацию - как официально, так и неофициально. На каждую тревожную новость он отвечал примерно одно и то же: "Без паники. Спокойствие. "Хозяин" все знает". Вечером в субботу 21 июня советские военные руководители провели "совершенно обычный" вечер - ходили в театр, еще как-то развлекались; в кабинетах служб безопасности почти никого не было. Сталин обозвал сообщения о близком нападении "бесцельной паникой" и, по некоторым сообщениям, сам смотрел кино.
За последние годы Сталин сделал очень много, чтобы добиться доверия нацистов. Немецкий посол в Москве был точен, сообщая в Берлин, что "Сталин поставил себе цель уберечь Советский Союз от столкновения с Германией". Уже в 1938 году во время чехословацкого кризиса Сталин словно хотел показать нацистским руководителям, что никакие советские силы не перемещаются в сторону Чехословакии. Он делал все возможное, чтобы тщательно выполнить все обязательства, записанные в Пакте о ненападении. В 1940 году, когда нацистские силы шли на Запад, он проводил антифранцузскую и антибританскую политику. Советским разведчикам в Германии были даны инструкции, предельно ограничивавшие их свободу действий, а некоторые из полученных предупреждений (включая по меньшей мере одно от Черчилля) Сталин передал немцам. Сталин так хотел задобрить немцев, что составы, груженные советской продукцией, шли на нацистскую территорию даже после немецкого нападения (и несмотря на то, что немцы уже несколько месяцев как прекратили поставки).
Весной 1941 года Сталин сделал многое, чтобы успокоить советское общественное мнение. Полностью прекратились антинацистские заявления, более ранние были изъяты из обращения, официально провозглашалась дружба с Германией, а советских граждан немецкого происхождения освобождали из заключения. Официальное заявление от 14 июня отвергало слухи о немецком вторжении как "грубую фальшивку", а далее в нем утверждалось, что "слухи, будто Германия собирается нарушить пакт и напасть на Советский Союз, полностью беспочвенны, а недавнее перемещение германских войск по завершении их операции на Балканах в восточную и северную части Германии следует считать связанным с другими мотивами, не имеющими отношения к советско-германским отношениям". Раз за разом в высказываниях Сталина и его подручных подчеркивался не факт нахождения на границе более трех миллионов вражеских солдат, а необходимость не делать ничего, что могло бы их "спровоцировать". Одному своему помощнику Сталин писал: "Гитлер не должен догадаться, что мы заняты только подготовкой войны с ним" . Советское население, приученное относиться всерьез ко всем высказываниям начальства, делало из этих заявлений вывод, что войны не будет.
Пока нацистские силы готовились к нападению, Сталин принимал меры, делавшие Советский Союз уязвимым. Например, он отменил приказ одного военачальника по частичному затемнению баз ВМФ и аэродромов и запретил зенитным орудиям сбивать немецкие самолеты-разведчики, облетавшие советскую территорию. Более того, когда такие самолеты совершали вынужденную посадку, их ремонтировали и снабжали горючим для обратного полета; однажды, когда пограничный отряд сбил немецкий самолет-разведчик, убив двух летчиков, Советы принесли Берлину извинения и наказали виновников.
Сталин так боялся угодить в ловушку, что целых восемь часов после начала немецкого нападения ночью 22 июня он по-прежнему запрещал своим войскам ответные действия, тщетно надеясь, что атака была самовольно начата немецкими генералами, чтобы спровоцировать войну. В результате этого страха около 00.30 советским командирам было приказано "не поддаваться на провокации, которые могут привести к серьезным осложнениям". Точно так же главнокомандующий Балтийским округом около 02.30 отдал распоряжение, в котором содержались следующие фразы: "В случае провокационных действий со стороны Германии огонь не открывать. В случае полетов немецкой авиации над нашей территорией тревогу не объявлять, и если вражеская авиация не предпримет военных действий, огонь по ней не открывать. Если наступательную операцию предпримут крупные вражеские силы, уничтожить их" . В 7.15 Сталин согласился отдать войскам директиву "атаковать и уничтожить врага", но даже тогда, сохраняя вопреки всему надежду, он ограничил их действия советской территорией и приказал солдатам не пересекать границу; иными словами, он так и не объявил ни войну, ни всеобщую мобилизацию.
Только в полдень советский наркоминдел объявил войну. Как пишет начальник немецкого Генштаба в своем дневнике, советские войска "были тактически застигнуты врасплох по всему фронту" . Их неготовность дала немцам огромное начальное преимущество, которое обошлось Советскому Союзу в следующие четыре года в неисчислимые миллионы жизней.
Конспирология внесла свой вклад в ошибку Сталина по трем линиям: изолировав его от внешнего мира, заставив его сосредоточиться на несуществующих заговорах и внушив ему иррациональное доверие к Гитлеру.
Изоляция. Риск, что Сталин совершит серьезную ошибку, был увеличен чистками предшествующих лет, в результате которых никто не смел ему возражать. По мнению Сталина, критика его взглядов означала заговор против него. Анекдоты о Сталине были разновидностью терроризма, контакты с иностранцами - шпионажем, а неодобрительная фраза о существующих порядках - первым шагом к убийству Сталина. Разбросанных по огромной советской территории отдельных людей Сталин считал единой и целеустремленной группой, выполнявшей поступавшие из далекого Мехико приказы его ныне мертвого врага Троцкого, который передавал свои распоряжения посредством тайнописи в журналах о кинозвездах.
Живший в постоянном страхе перед заговором, Сталин бывал только в Кремле и в своем загородном доме, окружил себя телохранителями и слугами и оторвался от реальности. По словам Хрущева в его антисталинской речи 1956 года, тот никогда не путешествовал и не разговаривал с обычными людьми. "Страну и сельское хозяйство он знал только по фильмам. А эти фильмы лакировали и приукрашали положение, сложившееся в сельском хозяйстве. Многие фильмы так изображали колхозную жизнь, что будто столы ломятся от индеек и гусей. Конечно, Сталин думал, что так и есть на самом деле". Сталин поверил в ту иллюзию, которую сам создал, став узником - наверное, единственным в стране - мира собственных фантазий.
В каком-то смысле у него не было выбора, поскольку, устранив всех независимо мыслящих людей и обвинив их в заговоре, он остался наедине не просто с подхалимами, боявшимися высказать свое мнение ("Да, товарищ Сталин, конечно, товарищ Сталин, вы приняли мудрое решение, товарищ Сталин"), но с интеллектуальными ничтожествами, действительно верившими в сталинскую мудрость и дальновидность. Созданная им система позволяла принимать важные решения только ему самому. Те, кто мог бы ему возразить, - среди правящего слоя, журналистов или ученых - знали, что этого лучше не делать. "Запертый в Кремле хозяин мира, который он сам создал с помощью чисток и который показывал ему лишь им самим созданные образы, погруженный в собственный "гений" и питаясь отправлениями этого "гения", Сталин отвергал любое несогласие или сомнение".
В случае с Германией Сталин создал фантастический мир, решив, что Гитлер, чтобы избежать войны на два фронта, не нападет на него до мая 1942 года. Слишком полагаясь на свою удачу, Сталин принял такое решение и уже его не менял. Он начал выстраивать мир в соответствии с этим решением. В мае 1941 года он назначил себя председателем Совета министров; шефу разведки он приказал складывать сведения о немецких планах против Великобритании в папку "надежные источники", а о планах против Советского Союза - в папку "сомнительные источники". Доступ к "сомнительным источникам" обычно имел лишь сам Сталин.
Теории заговора. Доходившие до Сталина предупреждения он дезавуировал с помощью теорий заговора.
Первой его теорией был британский заговор. Помня о последовательном антибольшевизме Черчилля начиная с 20-х годов и подозревая его в попытках спровоцировать войну между двумя тоталитарными государствами, Сталин пренебрег предупреждениями британского премьер-министра. Парадоксальным образом украденные из Форин-офиса документы укрепляли его недоверчивость, поскольку Уайтхолл толковал замыслы нацистов более оптимистически, и Сталин считал это более достоверным отражением британских взглядов, чем письма Черчилля. Он подозревал, что премьер-министр хочет либо спровоцировать разрыв немецко-советского пакта о ненападении 1939 года, либо вместе с Германией напасть на Советский Союз. Более того, Сталин дошел до того, что "рассматривал любое предупреждение о немецком нападении, от кого бы оно ни исходило, как очередное подтверждение британского заговора" . Например, на полученное от советского разведчика в Праге предсказание немецкого нападения он откликнулся резолюцией "Английская провокация. Расследовать! Сталин". Подчиняясь сталинской одержимости "провокациями", высшие советские чиновники "рассматривали провокацию как непременное орудие бесконечного заговора капиталистических сил против Советского государства. Если бы СССР поддавался на провокацию в угодных его капиталистическим противникам случаях, он бы играл им на руку и на время утратил контроль за ходом истории".
Вторая его теория касалась самоволия немецких генералов. Иногда Сталин высказывал тревогу, как бы руководство вермахта, не считаясь с намерениями Гитлера и в эйфории от поразительной серии успехов в 1939- 1941 годах, не захотело начать войну с СССР. (На самом деле почти все генералы выступали против плана "Барбаросса"). Когда, всего за несколько часов до немецкого вторжения, перебежчик сообщил Советам о том, что их ждет, Сталин не посчитался с его предупреждением, решив, что его подослали немецкие генералы, "чтобы спровоцировать конфликт". Даже после начала нападения Сталин не давал приказа о полномасштабном отпоре, полагая, что "это всего лишь провокация со стороны некоторых недисциплинированных подразделений немецкой армии и что наши ответные действия дадут немцам повод к началу войны".
Доверие Гитлеру. Подписав соглашение о ненападении в 1939 году, Сталин сделал два противоречивших одно другому замечания. Немецкому министру иностранных дел он высказал самые лояльные чувства: "Советское правительство относится к новому пакту очень серьезно. Я могу ручаться моим честным словом, что Советский Союз не предаст своего партнера". Своим подручным он цинично заявил, что "все дело в том, кто кого одурачит. Я знаю, что задумал Гитлер. Он думает, что меня перехитрил, но на самом деле это я его надул". Невозможно поверить, но первая фраза описывает действия Сталина намного лучше, чем вторая. Иными словами, Сталин питал поразительное и необъяснимое доверие к Гитлеру.
Единственный раз в жизни Сталин сдержал слово и доверился другому человеку; удивительно, что на эту роль он выбрал Гитлера. (Показательным образом, советским термином для немецкого нападения стало "вероломство"). Объяснить его решение помогают несколько факторов, связанных с конспирологией.
Один из них - уважение. Понося нацистов, Сталин в то же время учился у них заговорщическим приемам. Например, Сталин следил за тем, как Гитлер повернулся против своих друзей и избавился от них, обвинив их в заговоре против себя. Когда Гитлер в июне 1934 года убил Эрнста Рема, руководителя штурмовиков, обвинив его в подготовке переворота, Сталин был восхищен: "Молодец этот Гитлер. Знает, как обращаться с политическими противниками". Эдвард Радзинский, биограф Сталина, делает вывод, что "вслед за Лениным и Троцким Гитлер стал третьим учителем Сталина".
Во-вторых, возможно, что многолетняя одержимость Сталина заговорами Троцкого, поддержанная огромным полицейским и пропагандистским аппаратом, сделала его психологически беспомощным перед Гитлером. На правителя его собственные слова действуют не меньше, чем на население - а может быть, даже и больше, - и поэтому изображение Троцкого как сатаны могло притупить его восприимчивость к реальному сатане.
Третьим фактором была его готовность разделить власть. Готовность Сталина разделить с Гитлером сферы влияния, очевидно, заставила его предположить, что Гитлер хочет того же. Но это было не так. С этой точки зрения Гитлер был еще большим злодеем, чем Сталин; он хотел владеть всем миром, а Сталин соглашался на половину. Полагая, что Гитлер разделит с ним добычу, Сталин решил, что если он убедит Гитлера в отсутствии у него намерений напасть на Германию, то Гитлер оставит его в покое. Он, видимо, верил, что если ничем не "провоцировать" немцев - даже не принимать самых обычных мер по защите советской территории, - то Гитлер успокоится и не нападет на СССР (словно Гитлер мог начать войну из-за какой-нибудь советской оплошности, если бы сам не хотел воевать). Иная тактика привела бы к войне, которой Сталин так боялся, еще до того, как он бы успел реформировать советскую армию. Парадоксальным образом, единственный раз, когда Сталин не требовал себе абсолютной власти, оказался единственным разом, когда он совершил ошибку, едва не оказавшуюся роковой.
Парадоксально, но Сталин никогда не помышлял об умиротворении Черчилля или Рузвельта, которых считал алчными злодеями; а Гитлера он старался успокоить, ведя себя как ягненок. Советский диктатор впал в самое катастрофическое заблуждение конспиролога: он приписал Гитлеру характер Черчилля и наоборот. Таким образом, фактор "видимость обманчива" заставил Сталина убить миллионы людей по вымышленным причинам и просмотреть реальный заговор. Множество воображаемых заговоров сделало его слепым по отношению к заговору реальному.
Источник - http://ru.danielpipes.org/article/2891 |
