Справедливая война или священная война были самой короткой дорогой к миру. Это лишь кажущийся парадокс. В Средние века мир мыслился прежде всего как поддержание угодного Богу порядка. По св. Августину, между справедливой войной и миром существует прочная связь:

Мы должны желать мира и вести войну лишь по необходимости, ибо не для того ищут мира, чтобы готовиться к войне, а воюют, чтобы обрести мир. Бу­дем же потому миролюбивыми, даже сражаясь, чтобы с помощью победы привести тех, с кем вы воюете, к блаженному миру (письмо 305)¹⁷.

Справедливая война, священная война и крестовый поход неот­делимы от мира: священная война ведется во имя мира, и он может быть продолжительным только благодаря священной войне. Св. Бер­нард вполне логично применяет этот принцип к конкретным случа­ям: восстановить единство Церкви, при необходимости с помощью священной войны, означает свершить дело мира. И когда позднее, в 1147 г. на соборе в Везеле, он призывает к крестовому походу, то делает упор на мусульманской агрессии и тем самым на необходимо­сти справедливой войны, которая позволит восстановить мир.

Это понятие мира применялось к реальным ситуациям общества, находившегося в самом разгаре перемен, общества, где царило наси­лие и произвол. Насилие возросло с развитием новой социальной категории — рыцарства. Около тысячного года рыцари — профес­сиональные конные воины — представляли собой смутьянов, раз­бойников, похитителей девиц и разорителей церковного имущества, не испытывавших никакого почтения к духовенству. Злодеяния именно этих замковых сеньоров — шателенов — из Иль-де-Франса необычайно красочно описал Сугерий, аббат монастыря Сен-Дени, в своей «Жизни Людовика VI Толстого».

При первых Капетингах, когда начался упадок королевской вла­сти, уже ничто не сдерживало размах насилия. Будучи слишком сла­бым, король уже не справлялся со своей ролью верховного судьи, за­щитника бедных (под этим следует подразумевать всех тех, кто, вне зависимости от своего социального уровня, не мог защитить себя са­мостоятельно), вдов и сирот. В ситуации, когда незыблемым остава­лось только право силы, Церковь пыталась компенсировать сла­бость королевской власти и унять насилие. Собираясь на соборы или епархиальные синоды, епископы возвещали мир Божий, при­званный защитить некоторых людей (бедняков), обезопасить часть собственности (имения Церкви, орудия крестьянского труда), от­дельные места (церкви, кладбища) от агрессивности рыцарей.

В течение XI в. Церковь пошла еще дальше и попыталась устано­вить Божье перемирие. В рамках этого понятия она предписывала рыцарям воздерживаться от насилия в отдельные дни (по воскре­сеньям) и на время некоторых праздников (Пасха, Великий пост). Тем самым Церковь сама подливала масла в огонь, соглашаясь с тем, что за исключением этих святых дней рыцарь имел право заниматься своими привычными делами, в которых не было ничего невинного.

И в тот самый момент, когда Божье перемирие распространя­лось, особенно во Франции, Адальберон Ланский разработал свою знаменитую тройственную формулу организации общества: те, кто молятся, те, кто воюют, и те, кто работают. Совпадение по времени вовсе не было случайным: так рыцарь получал законное место в со­творенном Господом мире. Рыцарь мог служить Богу — при условии что его поведут по правильному пути, а он сам обуздает свои воинст­венные наклонности и направит их в русло добрых дел. Церковь, ради того чтобы довести до конца эту политику «возвращения» в свое лоно, была готова бороться против смутьянов, упорно нару­шавших мир. К классическому отлучению от Церкви добавилась особая форма покаяния, адаптированная к условиям жизни рыца­рей, — покаянное паломничество, которое, как мы увидим, стало од­ной из составляющих идеи крестовых походов. Наконец, в качестве последнего средства Церковь могла предпринять карательные меры против нарушителей спокойствия: справедливую войну под руково­дством духовенства и при участии светских князей, в первую оче­редь короля. Эта война призывала добрых на бой со злыми; под «до­брыми» понимались рыцари, а также приходские общины во главе со священниками. У всего этого мирного ополчения была одна об­щая эмблема — крест.

Именно о такой операции, организованной, как и некоторые другие, для того, чтобы наказать Гуго де Пюизе за его злодеяния, рассказывает нам Сугерий. На дворе 1111 г., и чтобы расправиться с этим извергом, понадобилось прибегнуть к помощи короля: «Ведь так как ни короля всего, ни короля Франции он совсем не уважал, на благородную графиню Шартра и ее сына Тибо напал». Обращаясь к королю, они напомнили ему о том, что «церкви испытывают при­теснения, неимущие подвергаются грабежам, вдовы и сироты стано­вятся жертвами безбожного угнетения, одним словом, „землю святых" и жителей этой земли терзает насилие». Объединенными си­лами граф и король осадили Гуго в его замке. При первом же штурме, оказавшемся безрезультатным, королевское войско было разбито...

«И уже руки ослабевшие и бессильные колени делали штурм едва тлеющим, когда сильная, даже всемогущая всемогущего Бога длань, такого и столь справедливого отмщения причиной себе назначить пожелала, когда от при­ходских общин этой земли подошли, их же лысого священника вдохновил Господь силой крепкого духа, которому вопреки человеческому представле­нию стало возможным то, что вооруженному графу и его людям оказалось невозможным»¹⁸.

Людовику VI пришлось трижды начинать войну — в1111,1112 и 1118 гг. — чтобы расправиться с этим сеньором-грабителем. По­терпев поражение, Гуго отправился в паломничество на Святую зем­лю, где и умер. Судя по всему, окончательно усмирить смутьянов в это время было непросто. Цель заключалась не только в наказании грешника — его нужно было еще обратить к вере, чтобы он послу­жил Христу. На этом спасительном пути, на котором рыцарь-раз­бойник превращался в рыцаря Христова (miles Christi), основопола­гающее значение имела деятельность сторонников григорианской реформы.